Слепой боец - Горишняя Юлия - Страница 56

Йиррин слышал эти слова, когда уходил.

Собственно, от него так и ожидали, что он не посмеет — один против всех. Он был устроен по-другому — ему хотелось быть как все, но не в стихах, конечно.

Следом за Йиррином встал Пойг, сын Шолта. Только он ничего не сказал — пошел прочь молча, и уж после него они все ушли, люди из дружины Гэвина, один за другим. Каждый из них мог бы тоже своим запретом поломать любое решение этого совета, но им хотелось совсем другого — им хотелось бы сейчас лететь к Моне, туда, куда ветер, туда, куда дикие гуси, туда, куда остальные. А обсуждение продолжалось так, как это положено, — не замечая, что кто-то уходит, — имо рэйк киинит.

— Я не слыхал, чтоб, кроме нас, этим летом в Добычливых Водах бродила стая больше, чем в десять мачт, — сказал «старшой» с корабля рыбаков по имени Сигли, сын Эйби. — Ну, Бираг еще. Конечно, может кто-то и объединиться для такого дела; но им ведь еще время будет надобно. Нет, возле Моны мы во всяком разе будем вперед всех.

И еще, в то время как Йиррин уходил прочь, случилась такая вещь, которую никто тогда и не заметил. На песке посредине круга лежал здешний демон, лежал себе в виде ракушки какой-то, никто и не замечал, что это демон. И, когда эта ракушка высунула вдруг из себя ноги и побежала боком по песку, никто тоже внимания не обратил. Демоны — вещь обыкновенная, сколько их в песке копошится, в любом дожде и в любом пригорке, — жизни не хватит на всех внимание обращать. И Йиррин тоже не заметил, как маленький краб вцепился ему в плащ и как потом побежал по плащу выше. Ему нынче было не до прибрежных демонов с их шалостями.

— Согласен, — сказал Белен Приговорный, кормщик с купеческого корабля.

— Есть кто-нибудь, кто хотел бы запретить это решение? — спросил Сколтис.

Обычно это делает предводитель. То есть что значит «обычно»? Всегда. До этого дня и этого совета, честно говоря, никто из тех, кто собрался здесь, не мог и подумать, что когда-нибудь они настолько всерьез воспримут формулу «капитан среди капитанов, а не капитан для капитанов».

Сколтис повторил слова решения. Это тоже делает предводитель.

И совет прокричал свое согласие.

А Гэвин снимал плащ в это время. И снимал он его долго, очень долго, оттого что не расстегивать застежки ему хотелось, а выдрать их, о чем молвится — «как траву из земли», рванув плащ через голову.

Он для этого дня и для этого совета выковал себе броню такую, что — казалось ему — ничто не пробьет. Потому что не меньше других он понимал, до чего губительно поддаваться ярости, — просто у него не получалось не поддаваться, и с каждым разом не получалось все горше и горше. А он знал, на что способна Гэвировская ярость. Гэвин всю жизнь надеялся, что уж его-то эта ярость обойдет стороной.

И еще надобно сказать, что распри и побоища, когда приходится проливать кровь людей, говорящих с тобою на одном языке, из Хюдагбо, — а уж тем более из одной с тобой округи, — ему никогда не нравились. Больше чем не нравились. Так ненавидеть это занятие может только человек, который целый год проползал на брюхе, выслеживая Локхиров и приверженцев Локхиров, точно охотник.

Но его броня расплывалась сейчас, как смола на солнце в жаркий день, и Гэвин в этой смоле двигался медленно, будто завязнувшая муха.

На «крик согласия», повторенный три раза, по обычаю, он подумал, что это закрывается совет, и не удивился.

В шатре было темно и ни одной, кроме него, живой души.

А еще какое-то время спустя вошел в шатер Йиррин, сын Ранзи, и сразу, еще в то время, пока полог падал у него за плечами, сказал так:

— Наперед, когда открывать совет будет Гэвин, сын Гэвира, — если он еще хоть когда-нибудь будет открывать советы! — надо, чтоб он был стреножен, как конь!

сказал Гэвин, -

В скелах утверждают, что это был единственный раз, когда Гэвин вот так, с ходу, сказал стихи. Хотя вообще-то он был обучен благородным ремеслам, сложению стихов в том числе, как всякий именитый человек.

— Как же, — сказал Йиррин, — позволит себя оседлать такая брыкливая лошадь!

— Лошадь, — сказал еще кто-то.

А это был демон. Он сидел себе у Йиррина на плече, на серебряной застежке, которая притянула его, оттого что он отчасти был водяного рода, ведь это был демон из прибрежной полосы, куда заплескивают своими волнами штормы. А земляная часть его природы сказывалась в том, что он любил замирать неподвижно при всякой возможности, — вот и сейчас застыл, ни дать ни взять крабик возле своей норки, и никого не трогал.

Песчаный берег — место тихое и для людей не опасное. Во всяком случае, в хорошую погоду.

Поэтому демоны, которые там водятся, тоже тихие и для людей не опасные. Во всяком случае, в хорошую погоду.

Но он был уже не совсем дикий демон. Люди на здешнем берегу не жили, но пираты с севера частенько останавливались. А сейчас на этом совете вокруг него было столько людского — оружия, слов, горечи и страстей, а еще он угодил в этот шатер, где людского было далее больше, — и еще вдобавок стихи. Ни одному демону не снести такого.

Бедняга стал очеловечиваться прямо на глазах.

У каждого демона это бывает — если бывает — по-своему. Но все они перенимают какие-то людские вещи, то есть начинают перенимать.

Этот перенимал слова.

То, что он сказал, на слова покамест было мало похоже. А были это какой-то хрип, свист, щелчки и треск. Но на его старания никто, конечно, опять внимания не обратил.

— Или ты, — добавил Йиррин, — забыл, для чего совет?

— Я-то, — сказал Гэвин, — из правил Эрбора ничего не забываю.

Намек в его словах был очень зловещий. Но Йиррин не понял, да и привык он уже к тому, что у его капитана замечания, которых не поймет не то что Хюсмер, сын Круда, а вообще ни один человек.

А вот насчет правил Эрбора — это как раз была правда. Если молчаливый однорукий бог, лучше всех на свете знающий обычаи войны и поединков, взирал когда-нибудь на Гэвина, сына Гэвира, то не мог быть недоволен. Даже близ острова Сува. Помогать тому, с кем не было наперед уговора, — это не из правил Эрбора. Однорукий Воин вмешивается только там, где е с т ь уговор.

Можно, конечно, сказать и так: мол, Гэвин принял эти правила для себя оттого, что по ним выходило — он многое может, а против него могут немногое. Они предоставляли много возможностей сыну Гэвира и полному Гэвиру, старшему мужчине в роду и домохозяину. Гэвину еще только предстояло показать, как относится он к этим правилам, если они — против него.

— Я им сказал свое мнение так, — проговорил он все еще холодным голосом. — Потом я сказал свое мнение на совете. Они хотели совет — они его получили. Может, они хотят еще что-нибудь?!

— Ничего не забываю, — сказал демон.

На этот раз получилось уже куда увереннее. Он даже зашевелил клешнями от удовольствия: как это, оказывается, интересно — произносить людские слова. И, главное, просто, и шевелиться почти не надо: дрожи себе чуть-чуть верхней пластинкой панциря, и все.

А потом на совете еще раз закричали согласие.

Это даже не столько крик, сколько гул от ударов ножнами по щитам. Нестройный звук кажется грозным, как рычание горы Толоф, и взмывает к небу, а потом ложится тишина, и не надо волчьего слуха, чтобы ее расслышать.

Потом отдаленное «гр-р-р» возгласа согласия прозвучало снова, и в третий раз — последний.

Полог откинулся опять, и теперь это были Пойг, сын Шолта, и еще несколько человек, что за ним подтягивались. Пойг стоял, не столько впуская свет в шатер, сколько загораживая его своими плечами, но вместе с ним и светом снова ворвались сила, ветер, берег с темными пятнами плащей и клик гусей на пролете.