Любовный узел, или Испытание верностью - Чедвик Элизабет - Страница 89

Кэтрин покачала головой. Его глаза блестели; она сильно подозревала, что ее просто поддели. Возможно, все-таки стоит его стукнуть. Во всяком случае ответ свидетельствовал, что его разум по-прежнему остр и что сегодня не «трудный» день.

– Что же, тогда тебе следует извлечь все возможное из этой ситуации, – сказала она, положив ложку и сложив руки на коленях, чтобы избежать искушения.

– Думаю, что так, – серьезно согласился он и поднял чашу, поскольку столы заново обносили бочонком эля и был провозглашен очередной тост в честь жениха и невесты. – Но только не с помощью меча.

– Любой благородный человек или рыцарь может работать мечом, но при этом быть не выше разбойника или слуги, – рассудительно откликнулась Кэтрин. – Мне достаточно вспомнить Луи, чтобы убедиться в этом.

Она наблюдала, как он поднял чашу здоровой рукой и сделал глоток. Движение его горла, натянутая на скулах кожа, легкая медная щетина на челюсти заставили ее настолько поддаться чувствам, что даже защипало глаза. Она прикрыла ладонью его поврежденную руку.

– Я горжусь тобой и верю, что ты не растопчешь эту гордость.

– Разве ты не верила в Луи, когда ушла с ним?

В вопросе не было ничего враждебного: просто желание знать и всплеск боли. Они избегали обсуждать сделанный ею выбор в Рочестере, но эта тема не забылась и даже не начала терять свое значение.

– Нет, – медленно проговорила Кэтрин, чувствуя, как кровь бросилась ей в лицо. – Я была сбита с толку его лоском и поверила, что он действительно изменился. Если вера в него и была поколеблена в самом основании, то ее укрепляло чувство собственной вины. Я не ждала его и не носила по нему траур столько, сколько была бы должна. Я отдалась другому. Меня связывали с ним долг и послушание.

– После того, как он бросил тебя, заставив поверить, что мертв? – В голосе Оливера проскользнула нотка недоверчивости.

– Он знал, как перевернуть все в моей душе, – постаралась оправдаться она. – Его доводы никогда не были правдоподобными, но излагал он их убедительно. Я все еще была его женой… по крайней мере, я так считала, – поправилась она с легкой гримасой. – Зато теперь я стала в десять раз умнее.

Оливер промолчал; его рука под ее ладонью не шевельнулась. Кэтрин не могла понять по его выражению, что он думает, удовлетворился ли он ее ответом или сохранил сомнения и неуверенность. Ее собственные чувства явно разделяли последнее мнение.

– Оливер, если ты… – начала было она, но не договорила, потому что его внимание отвлеклось на Годарда и одного из гостей: родственника невесты.

Кэтрин натянула на лицо вежливую улыбку, но внезапно ей стало невыносимо застолье, красные потные лица, пахучий липкий дым. Под веским предлогом, что ей надо пойти проверить Розамунду, она выскользнула со своего места и ушла с пиршества.

Таверна Эдит была построена в традиционном стиле большинства деревенских хижин: толстые дубовые бревна подпирали крышу длинного дома из двух комнат с сеновалом наверху, который использовался как спальня. Первая комната, собственно таверна, была самой большой. Во второй обычно держали припасы и прочие вещи, но сейчас их убрали в мазанку и под плетеный навес, чтобы освободить место для гостей, которые собирались остаться на ночь. Пол был густо усыпан сеном. Ширмы из ивовых ветвей, которые обычно отделяли животных, образовывали узкие загончики, создававшие видимость отдельных помещений.

Кэтрин завернула Розамунду в одеяла и положила ее в ясли недалеко от входа, полные ароматного сена. Малышка не спала и приветствовала мать улыбкой, показав едва начавшие прорезываться из десны два зубика, затем завозилась и закричала, требуя, чтобы ее взяли на руки. Кэтрин села на стульчик для дойки рядом с яслями и провела приятную минутку, качая дочку на коленях. Очень скоро Розамунда научится сидеть. Маленькие ручки постоянно пытались добраться до разных вещей, а темные глазки внимательно за этим следили.

Сначала Оливер и Розамунда опасались друг друга. Малышка сперва даже показывала, что ей не нравится любой мужской голос. Ничего удивительного: ведь ее отец постоянно кричал на Кэтрин; но постепенно ее тревога уменьшилась. Теперь она даже гукала Оливеру и тянула ручки, чтобы ее подняли. Оливеру в свою очередь потребовалось преодолеть мужской страх перед таким крошечным созданием, не говоря уже о более личной неуверенности, связанной со смертью первой жены и ребенка.

– Она родила девочку с темными волосами и глазами, но холодную и неподвижную, – сказал он, глядя на Розамунду, которую покачивал здоровой рукой. Его глаза влажно блестели. – Прошлое словно ожило. Она могла бы быть моей.

– Она твоя, – ответила Кэтрин, сглотнув слезы и обнимая его.

С этого момента Оливер и Розамунда чувствовали себя в обществе друг друга более уютно.

– Настолько уютно, насколько вообще бывает мужчинам и женщинам в присутствии друг друга, – проговорила молодая женщина вслух, расстегивая платье, чтобы покормить дочку. – Я понятия не имею, о чем он думает, пока он мне не скажет, и даже не уверена, что хочу это знать.

Единственным ответом Розамунды было то, что она жадно схватила ртом материнский сосок.

– Твой отец не мог замолчать ни на минуту, – тихо продолжила она, глядя на сосущую малышку. – Если воцарялась тишина, он продолжал болтать, как сорока, лишь бы не нужно было остановиться и оглядеться вокруг.

Она пригладила тоненькую шапочку шелковистых черных волос Розамунды и нежно добавила:

– А твой новый отец, кажется, слишком много хмурится.

– Зато у тебя всегда есть возможность развеять мое мрачное настроение ласками, – проговорил с порога Оливер. Он стоял, прислонившись к притолоке, и наблюдал за ней.

Кэтрин слегка вскрикнула и круто повернулась.

– И давно ты тут стоишь? – возмущенно спросила она.

– Достаточно давно, чтобы насладиться зрелищем, – улыбнулся он и медленно двинулся вперед, не сводя взгляда с ее обнаженной груди. – Если ты не можешь догадаться, о чем я думаю, Кэтрин, дорогая, то ты совершенно безнадежна.

– Я могу угадать желания твоего тела, – ответила она, густо покраснев, – а теряюсь только перед твоими мыслями.

– Сейчас они полностью совпадают, – сказал он, – и полностью твои без всяких оговорок.

Кэтрин рассмеялась. Под сердцем у нее потеплело.

– Без всяких оговорок? – повторила она, отнимая сонную Розамунду от груди и устраивая ее, полностью довольную, в яслях.

– Ты же умная женщина, причем ставшая в десять раз умнее, – пошутил он, хотя немного и всерьез. – Тебе не нужно спрашивать.

– Я не спрашиваю, я приглашаю.

Сено, смявшееся под их телами, приятно пахло летом. Было желание и была сдержанность, страсть провоцировалась смехом, быстрыми поцелуями и любовной игрой. Кэтрин это было бальзамом на все еще болезненные раны. Для Луи она являлась развлечением, добычей. Он жадно пожирал ее отклик, и его игра таила в себе опасность. Теперь же она была невинной и радостной, без всякого расчета. Оливер никогда не потребовал бы, чтобы она кричала из-за него.

А Оливер черпал уверенность из ее энтузиазма и очевидного наслаждения. Луи де Гросмон мог оставаться где-то на уровне его подсознания с насмешками по поводу того, что именно его предпочла она в Рочестере, что он – отец ее ребенка и что ему довольно щелкнуть пальцами, чтобы она прибежала обратно, но теперь Оливеру было все равно. Пусть Кэтрин выбрала в Рочестере Луи, но теперь она решила иначе, и это была победа.

Смех и крики в соседней комнате внезапно усилились. Кэтрин, задыхаясь, приподнялась; ее плат сбился на бок, а обе груди обнажились.

– Это свадьба, – пробормотал Оливер. – Годарда и Эдит провожают на брачную ночь.

Его туника валялась в скомканном виде на соломе, рубашка была развязана.

– Хочешь присоединиться к остальным и пожелать им счастья?

– Разве они не обойдутся без нас? – Она принялась лениво выбирать солому из его волос. До них долетел отрывок несколько неприличной песни, которой провожали восхождение невесты и жениха на сеновал: что-то про руку в птичьем гнезде.