Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 23

Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.

Маша показывает мне их «семейный» альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.

Через десять минут в прихожей запищал домофон.

Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.

Слышу голос Стаса:

— Привет, родная! Соскучилась?

Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.

— Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…

Пауза. И снова весёлый голос:

— Да ну? А кто?

И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.

Пробил мой звёздный час.

Я встала, улыбнулась, и рявкнула:

— Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, бля, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.

В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:

— Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…

Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:

— Маш, зайди!

Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.

А меня уже понесло…

— Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?

Я, когда в гневе — ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного — на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.

Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.

Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:

— Пидр. Сказал бы сразу — меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре. А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…

Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:

— Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!

Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.

Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.

И я его не нашла.

И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена «Лезгинка»…

Хеллоуин

21-07-2008 15:53

Праздники выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.

Раньше, вот, заебись было: два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить пиздюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.

Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»?

И не пробуйте. Россия — не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот пизды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне — в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.

А Хеллоуин просто ненавижу.

***

Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку:

— Чо нада?

— Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. — Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: — Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод.

Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино.

— Нажимай четырнаццать, потом ключ…

— Где тут ключ?!

— В пизде, Юля! Он там нарисован на кнопочке!

— Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код!

— Не хватало бабке горя — так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.

Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.

— Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру? — Стучит зубами Юлька. — А шшшшшшортики блестящие?

— Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?

— На дуру ты похожа. — Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. — Я знала, что ты нихуя не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть?

— Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?

— Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем?

— А… — Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: — Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое.

— Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета?

— Ну… — Задумалась. — Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.

— Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. — Ершова заржала. — А синие колготки у тебя есть?

— А то. — Я обиделась. — Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться — ваще никуда не пойду.

— Пойдёш. — Махнула рукой Юлька. — Там же будет Дима Пепс.

— Это шантаж, Юля.

— Нет, это заебись, Лида. Это очень за-е-бись!

***

*За месяц до описываемых событий.*

— Празника хочецца чота… — Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. — Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник?

— Празник сенокоса.

— Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?

— Новый Год в декабре.

— Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.

— Пошла ты в жопу. Сама вспоминай.

— Сентябрь, актябрь… — Ершова напряглась.

— Ноябрь потом… — Посказала я.

— Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та — а вспомнить нимагу.

— День рождения у Димы Борода-в-говне.

— Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?

— Хеллоуин. А почему именно в блядей?

— А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа — это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты — старая блядь в красном лифчике. Всё.

Да похуй в общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице — это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька — эта роль чотко для нас.

Осталось дождацца октября и Хеллоуина.

И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют.