Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович - Страница 53

Были и другие соображения у иркутских чекистов. Посылка в Маньчжурию члена штаба вместо простого курьера выглядела солидно и придавала дополнительный вес «организации», указывая на ее возросшие возможности. Кроме того, Серебряков как член штаба мог встретиться с руководителями харбинских белоэмигрантских организаций и беседовать с сотрудниками японских военных миссий более высокого ранга. А во время таких встреч и бесед можно было получить более ценную информацию, понаблюдать реакцию собеседников на те вопросы, которые он как член штаба мог перед ними поставить, сопоставить увиденное и услышанное, сделать выводы. Одним из важнейших вопросов, который он должен был обсуждать, был вопрос о переброске мелких банд из Маньчжурии на советскую территорию. Серебряков должен был убедить японцев в том, что эти банды не приносят «организации» никакой пользы, а лишь усиливают бдительность чекистов и могут поставить под удар с таким трудом созданное «окно».

Учитывалось в Полпредстве и то, что приглашение Кобылкина перебраться на советскую территорию для инструктажа и смотра сил «организации», переданное лично членом штаба, который благополучно перешел границу, произвело бы сильное впечатление и на него, и на его японских хозяев. Соображений было много, и Василий Терентьевич стал готовиться в дорогу. Впервые в жизни ему самому нужно было перейти границу.

В одном из писем, которое унес через границу «Темный», Кобылкину сообщили о предстоящей поездке члена штаба в Харбин. Сообщили дату, время, место перехода границы и фамилию, которую будет иметь Серебряков во время поездки. Кобылкин проинформировал Харбинскую военную миссию. С обеих сторон границы все было подготовлено.

«Учитель» взял отпуск. На работе и дома сказал, что едет к родителям на Урал. В Иркутске – встреча с Яковлевым, сотрудниками Особого отдела и подробный инструктаж перед поездкой. Заключительная встреча с Зирнисом, и снова в путь к маньчжурской границе. Переправлялись через нее вместе с «Темным». За протокой их уже ждал встречающий с подводой, и через полтора часа пути в рассветной мгле показались строения Джалайнора. Серебрякова встречал сам Кобылкин. А через несколько часов пассажирский поезд уже мчал представителя штаба в Харбин.

В Харбине его поселили в доме редакции газеты «Харбинское время». Редактором русской газеты был японец Осава, свободно владевший русским языком. Состоялась первая беседа. За столом кроме редактора сидели секретарь японской военной миссии Суда и Кобылкин. В ходе беседы подтвердились предположения о том, что русские эмигрантские организации не имеют никакой самостоятельности, не решают никаких серьезных вопросов и являются марионетками японской разведки.

Еще в Джалайноре Серебряков передал Кобылкину письмо от руководства. В нем предлагалось отказаться от проведения диверсионных акций на советской территории. Мотивировалось это тем, что при огромном строительстве, которое велось в крае, любой разрушенный диверсией объект будет восстановлен в кратчайший срок. Диверсия вызовет пристальное внимание чекистов, и «организация» будет раскрыта и уничтожена. Серебряков от имени штаба потребовал, чтобы переброска на советскую территорию людей из Маньчжурии производилась только через «окно» у Абагайтуя и чтобы они заранее извещались о такой переброске. Он также высказал пожелание штаба, чтобы полковник побывал в Чите и Иркутске для инструктажа и смотра сил подполья. Ему гарантировали переход границы и безопасное пребывание на советской территории.

Первая беседа продолжалась несколько часов. «Редактор» принял в ней активное участие, подтвердив предположение, что редакция «Харбинского времени» является ширмой для действий японской разведки в Маньчжурии. Во время беседы японцы прямо заявили Серебрякову, что эмиграция как военная сила ничего серьезного не представляет. Поэтому контрреволюционному подполью в Забайкалье нужно опираться в своей борьбе только на японцев, то есть на японскую разведку. Серебрякова также заверили, что Кобылкин обязательно побывает в Чите и Иркутске.

Были еще две встречи в редакции «Харбинского времени», на которых стороны обо всем договорились. В обратный путь его снабдили оружием и контрреволюционной литературой. Границу переходил ночью. И вскоре в Джалайнор пришло шифрованное письмо, в котором сообщалось, что эмиссар благополучно вернулся. Было в письме и сообщение о том, в какие числа месяца ждут гостей из-за кордона.

Поездка Серебрякова в Харбин прошла успешно. На сотрудников японской военной миссии он произвел хорошее впечатление. Разговаривал солидно, со знанием дела, не заискивал, чувствуя за собой силу «организации», в которой так нуждалась японская разведка. Удалось договориться о поездке Кобылкина, о том, что все переброски через границу будут вестись только с использованием «окна». Это давало преимущества чекистам, так как на некоторое время удалось парализовать действия японской разведки на забайкальском направлении. А в этом и заключалась их работа: парализовать действия противника, выиграть время, снабжать его «информацией», которую так ждали в Харбине, и готовиться к новым невидимым боям. Василий Терентьевич успешно выполнил свою трудную задачу. Подробный отчет о его поездке в Харбин был отправлен в Москву.

Для успешного продолжения операции нужна была дезинформация военно-политического характера. «Организация» в глазах японской разведки выглядела авторитетно, ее возможности в получении информации считались весьма солидными. И переданная по каналу связи «деза» могла выглядеть вполне правдоподобно. Передача «информации» еще больше упрочила бы ее положение и позволила успешно продолжать операцию. Нa это и рассчитывали в Иркутске.

Но такую дезинформацию, согласованную со всеми инстанциями, могла дать только Москва. Туда и было послано подробное письмо. В письме отмечалось: чтобы создать у японской разведки видимость активной террористической деятельности, предлагается выдать за дела «организации» ряд несчастных случаев – крушений на железной дороге, пожаров в учреждениях и взрыв на складе «Взрывпрома» в Иркутске. У Москвы также запросили дезинформационный материал о дислокации частей Красной Армии, наличии в крае авиационных и технических частей, а также подробности о Борзинском укрепленном районе, прикрывавшем Забайкалье со стороны Маньчжурии. В случае получения согласия и соответствующих материалов операция могла продолжаться.

Но начался 1935 год. Артузов уже не был начальником политической разведки. А у его преемника Абрама Слуцкого были другие соображения об этом деле, которые он и отстаивал перед руководством НКВД и наркомом Генрихом Ягодой. На Лубянке уже дули другие ветры. Поэтому в ответном письме указывалось на необходимость прекращения операции, так как продолжение легенды потребовало бы выполнения заданий японцев о сборе военных сведений и проведении диверсий. Было признано, что выдавать аварии и несчастные случаи за действия «организации» невозможно по политическим соображениям. В письме также отмечалось: «Прекращение дела освобождает нас от необходимости давать информацию, почти на 80 процентов отвечающую действительности». Предписывалось также арестовать Кобылкина при появлении его на советской территории. Многолетняя контрразведывательная операция подходила к концу.

He очень хотелось Кобылкину идти через границу. Боялся, несмотря на заверения Серебрякова, что путь через «окно» абсолютно безопасен. Трусил бывший полковник, да и грехов против советской власти у него было столько, что в случае поимки высшая мера наказания ему была обеспечена. Но идти было надо. Слишком большое значение в харбинской военной миссии придавали «организации» в Забайкалье. Но Кобылкин был не рядовой фигурой для японской разведки, да и лишний раз проверить все, что было связано с переходом границы, тоже хотелось. И решили сначала послать Переладова. Фигура эта была более солидной, чем «Темный», и веры ему у японцев было больше. Если он благополучно пройдет, осядет на советской территории, осмотрится, напишет подробно обо всем, то тогда можно пускать и Кобылкина.