Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович - Страница 11

Берзин сразу же оценил опасность для зарубежной работы Разведупра, связанную с подобными публикациями в популярных журналах. 10 февраля он подписал письмо первому заместителю наркома И. С. Уншлихту, который непосредственно руководил работой Разведупра. Сообщая Уншлихту выписку из письма харбинского резидента, Берзин просил дать соответствующее распоряжение начальнику Военной академии воздержаться от помещения фотографий слушателей, особенно Восточного отдела, в легальных изданиях. Он хорошо понимал, что все наши открытые органы печати находятся под контролем разведок и контрразведок крупнейших стран мира и что подобные публикации фотографий недопустимы. Если такая практика будет продолжаться, писал он в письме, то «использование слушателей Восточного отдела на секретной зарубежной работе станет почти невозможным».

14 февраля комиссару Военной академии Р. Муклевичу было отправлено письмо, подписанное Уншлихтом, с запрещением помещать в газетах и журналах снимки слушателей Военной академии, и в первую очередь Восточного отдела. Для сведения Муклевича, хотя он и сам хорошо об этом знал, сообщалось: «Часть слушателей Восточного отдела попадает на нелегальную и конспиративную работу в страны Востока, ввиду чего неизбежны случаи расшифрования неофициальных зарубежных работников».

Для Сухорукова, а именно фотография его выпуска была помещена в «Огоньке», все закончилось благополучно. Но в этом выпуске было 32 человека. 10 человек поступили в распоряжение Разведупра, три человека были отданы отделу международных связей Коминтерна, несколько человек ушло в ОГПУ. Повлияла ли публикация в «Огоньке» на их судьбу? Был ли кто-либо расшифрован иностранными контрразведками по этой фотографии? Сейчас об этом можно только гадать.

Сухоруков продолжал успешно работать резидентом, расширяя агентурную сеть в южной Маньчжурии и получая ценную информацию о частях Квантунской армии. Донесения отправлялись в Москву, а их копии – в советское посольство в Пекине – военному атташе. Его разведывательная работа продолжалась до весны 1927 года. После налета китайской полиции на советское посольство в Пекине 6 апреля были захвачены многочисленные документы военного атташата, в том числе и донесения Сухорукова. Его фамилия стала известна китайской полиции. На волне антисоветской истерии его дипломатический паспорт не мог уже служить гарантией безопасности. Летом 1927 года в Китае арестовывали и бросали в тюрьму советских дипломатов невзирая на дипломатический иммунитет.

Резидент был полностью расшифрован, и это хорошо поняли в Москве. Как только в Разведупре стало известно о пекинском налете, Сухорукову была отправлена шифрованная радиограмма с приказом: немедленно исчезнуть из Мукдена. Основной путь ухода: поездом до советской границы был опасен. Китайская полиция проводила повальную проверку документов во всех поездах, следовавших в Советский Союз. Резидента могли опознать (его фотографии в китайской полиции имелись), арестовать и ссадить с поезда на любой станции. Поэтому, как вспоминал потом Сухоруков, он избрал другой путь ухода. Поездом до Квантунского полуострова, находившегося под юрисдикцией Японии, и порта Дальний. А оттуда пассажирским пароходом в Японию, где его дипломатический паспорт гарантировал полную безопасность. Из Японии обычным пассажирским рейсом до Владивостока. После того как страсти, вызванные пекинским налетом улеглись, другой резидент прибыл в Мукден, принял созданную Сухоруковым агентурную сеть и продолжил работу.

К 1925 году в Маньчжурии уже было создано несколько резидентур военной и политической разведок. В Харбине были две резидентуры: Иностранного отдела ОГПУ и Разведупра. Создавалась Мукденская резидентура под руководством Сухорукова. Были, очевидно, легальные и нелегальные резидентуры наших разведок и в других крупных городах этого региона, о которых пока еще ничего не известно. В Москве решили скоординировать деятельность всех резидентур в Маньчжурии и направить туда опытного специалиста, имевшего достаточно большой опыт работы в разведке. По воспоминаниям Сухорукова, таким координатором разведки в Маньчжурии был назначен в начале 1925 года Арвид Янович Зейбот.

Об этом человеке до сих пор ничего не известно. С весны 1921-го до марта 1924 года он возглавлял военную разведку, и именно его сменил Ян Берзин, возглавив на 11 лет стратегическую разведку РККА. Поэтому стоит сказать об этом человеке несколько слов.

Как и его предшественник на посту начальника военной разведки Ян Ленцман, Арвид Зейбот тоже латыш. Но значительно моложе – родился в 1894 году. Кончил гимназию и физико-математический факультет Петербургского университета. По профессии математик-статистик. В царской армии не служил. В партии с 1913 года. В Красной Армии с марта 1919-го по мобилизации ЦК компартии Латвии. И сразу же высокая должность – помощник начальника политотдела 15-й армии. Затем несколько месяцев был начальником политотдела этой же армии и секретарем заграничного бюро компартии Латвии. В августе 1920-го переведен в Москву и сразу же назначен помощником Ленцмана. Чем руководствовались при этом назначении? Военного образования не было – даже ускоренного курса военного училища не имел. Боевого опыта тоже не было. На вопрос анкеты об участии в военных действиях красноречивый ответ: «В сражениях не участвовал. Так при отступлении из Риги немного приходилось». Человека в 27 лет без военного образования и боевого опыта, с сугубо мирной профессией – в заместители, а потом в апреле 1921-го – в начальники военной разведки огромного государства!

Удивительно не то, что назначили, а то, что продержался на этом посту три года. Разведку не любил, никакого влечения к этой трудной профессии не имел и из разведки рвался на гражданку. В марте 1924 года ему это удалось. Был демобилизован и направлен в распоряжение ЦК партии. Конечно, за три года работы в разведке опыта и навыков набрался, и в ЦК сочли это достаточным, чтобы поручить ему новую ответственную разведывательную работу уже за рубежом. Зейбота прикомандировали к Наркоминделу, сменили ему фамилию и оформили все документы для работы в дипломатическом ведомстве. 27 января 1925 года члены Политбюро на своем заседании рассматривали «Просьбу НКИД об утверждении т. Гранта (Зейбота) А. Я. Генконсулом в Харбин». Возражений не было и просьбу удовлетворили. Протокол заседания подписал секретарь ЦК Иосиф Сталин. Так в Маньчжурии под дипломатической «крышей» появился координатор советских разведок. Вопросы деятельности составных звеньев своей разведывательной триады Сталин уже тогда решал на высшем партийном уровне.

Японская разведка против Советского Союза

В разведывательном управления генштаба империи разрабатывались подробные, рассчитанные на долгие годы планы разведывательной, подрывной и диверсионной деятельности против Советского Союза. Такая деятельность в конце двадцатых и в тридцатых годах была одним из важнейших элементов подготовки к захвату советских дальневосточных территорий. Тайная война против нашей страны велась непрерывно, настойчиво, не ослабевая ни на один день. Она не знала перемирий. Задолго до того, как в мае 1939 года первые залпы необъявленной войны нарушили предрассветную тишину на Халхин-Голе, сражения на этом тайном фронте были в полном разгаре.

В 1925 году дипломатические представители Советского Союза и Японии подписали в Пекине конвенцию, определявшую основные принципы мирных взаимоотношений между двумя странами. Япония приняла на себя обязательства не поддерживать ни прямо, ни косвенно никаких организаций и группировок, деятельность которых была бы направлена против СССР. Был подтвержден Портсмутский мирный договор, заключенный между Россией и Японией после русско-японской войны. По этому договору Япония была обязана не проводить никаких военных приготовлений в Маньчжурии и Корее и не использовать принадлежащую ей Южно-Маньчжурскую железную дорогу в военных целях. Между двумя странами были установлены нормальные дипломатические отношения, и, казалось, ничто не должно было омрачить добрососедских отношений между Советским Союзом и Японией. Но в действительности все было иначе.