Княжья служба - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 64

– Чего сказать хочешь?

В ответ прозвучал отборный мат, который можно услышать от воинов в сече, в пылу боя. Я снова сунул кляп в рот, рывком поднял ее на ноги.

– Глаша, посмотри, подпол есть в избе?

Глаша заметалась по избе:

– Есть, нашла, вот лаз!

Я открыл крышку, неделикатно спустил за шиворот туда хозяйку. Пусть посидит в темноте и прохладе. Насмерть замерзнуть там нельзя, но то, что не вспотеет – это точно.

– Глаша!

– Здесь я, избавитель.

– Как там насчет покушать?

– Готово уже, щи вот в печи нашла, курицу вареную, репу пареную, хлеб.

– А нам и этого хватит. Разносолы вон у Любавы на свадьбе будут.

Девчонки повеселели, проснулся аппетит, и все дружно накинулись на еду.

После немудреного, но сытного обеда потянуло в сон – так ведь и пора, сумерки сгущались, луна выглянула.

– Что, девоньки, спать пора!

Девчонки переглянулись.

– Как скажешь.

Обе ушли в маленькую комнату. Я же остановился в задумчивости. В доме два трупа. Оставлять их нежелательно; во-первых – неприятно, особенно девочкам, а во-вторых – в избе тепло, к утру пованивать начнет. И хотя мы утром уже покинем избу, но…

Я накинул тулуп, обнажив саблю, вышел на крыльцо. Тишина, не слышно ни шагов ничьих, ни лая собак. В глухом месте, однако, избушечка стоит, для тайных дел в самый раз. Воздух чистый, свежий, на небе звезд полно. Ладно, за дело пора.

Я ухватил за руку рыжего, поволок по полу, вытащил из избы, протащил по дорожке и бросил за нужником. Таким же образом вытащил второго и забросал трупы снегом. Не ровен час, нагрянут непрошеные гости, так пусть хоть не сразу обнаружат убитых. Хозяина и еще одного тятя, что нападал на меня с мечом, оттащил в конец огорода и присыпал снегом там. Ежели бы сложить их в одну кучу, что они по праву заслуживали, то, как не засыпай снегом, образовавшийся бугор будет бросаться в глаза.

Нет, задерживаться нельзя. Утром перекусим остатками еды и сразу в путь. Лошади разбойничьи в конюшне есть, седла – тоже. Так что покинем этот «гостеприимный дом» – и к папеньке, в Муром, дочку со служанкой доставим.

После нагрузки синяки и ссадины заныли снова и, кряхтя и матерясь сквозь зубы, я улегся на постель. По-моему, на ней почивал кто-то из убитых мною татей, но меня это не волновало. Устал, было только одно желание – смежить веки, поспать.

В средине ночи меня разбудил стук в окно, грубый простуженный голос прорычал:

– Архип! Открывай дверь, замерзли уже! Открывай быстрее, скотина, а то сейчас батогов отведаешь!

Я осторожно выглянул в слюдяное окошко. Никакой четкости, только смутные тени. Хорошо хоть не скобленый бычий пузырь натянут, как в крестьянских избах. По крайней мере – их трое, если никто не пошел в конюшню. Использовать эффект внезапности, что ли?

Двое на крыльце, в дверь кулаками барабанят, один в окно стучит. Так и быть, открою, но погреться точно не пущу. Осторожно ступая, подошел к двери, сжимая саблю в руке. Тихонько отодвинул дубовый запор, благо он был обильно смазан салом, резко открыл дверь и вонзил саблю в живот самому ближнему ко мне татю. Выдернув саблю, так же быстро задвинул засов. За дверью раздались вопли. Раненый упал, а двое его соратников стояли в растерянности. Вот была перед ними всегда гостеприимная изба, обещавшая теплую постель и сытную еду, и вдруг раз – и у одного течет кровь из брюха. Минутное замешательство прошло, и в дверь стали бить ногами:

– Архип! Ты чего, собака поганая, делаешь? Митьку поранил, не жилец он. Ты что, вареного вина перепил? Открывай дверь, паскуда!

За оконца я не волновался – слишком малы, чтобы через них мог пролезть взрослый.

Я стоял за дверью и прислушивался.

– Слышь, Рваное Ухо, сходи в конюшню, погляди-ка, что с лошадьми, а я здесь побуду. Не нравится мне все это. Как бы не побили в избе наших мужиков.

Послышался скрип снега – второй спустился с крыльца. О! Сейчас я вас поодиночке истреблять буду. Насколько я помню, левая стена глухая, без окон. Нападения с этой стороны явно никто ожидать не будет. Я прижался к холодной стене сеней и оказался на улице – без тулупа, но в сапогах, хватило ума их быстро надеть.

Тать подошел к конюшне, открыл дверь и зашел внутрь. Буквально на цыпочках, почти не дыша, боясь нашуметь, я подкрался к открытой двери и встал сбоку. Спотыкаясь и ругаясь вполголоса, разбойник вышел и закрыл дверь, чтобы не выстудить конюшню. А тут сюрприз! За дверью – я собственной персоной. Разбойник даже вякнуть не успел, как лишился жизни. Я вытер саблю о его армяк и кинулся к избе. Прошел сквозь стену и снова оказался в сенях. Как здесь тепло! Хоть и недолго я был на улице, но слегка замерз, чай – не лето.

Из-за двери раздалось:

– Вот сукин сын, заснул он там, что ли. Завалился, небось, в сено!

Разбойник спустился с крыльца и пошел к конюшне. Через минуту оттуда донесся его вопль. Нашел подельника, только понять не может – кто его. С первым убитым на крыльце объяснимо – открылась дверь, и на их глазах один получил саблею в живот. Но второго-то кто убил?

Разбойник явно растерялся. Я прекрасно понимал его состояние. Ночь, замерз, теплая изба рядом, а уже двое убитых и неизвестно – сколько противников и где они. Именно противников. Ежу понятно, что один или больше в доме, и кто-то есть еще и во дворе. А он остался один. Расклад явно не в его пользу. И он сделал правильный вывод – пробежал к воротам – я услышал удаляющийся топот копыт.

Собираться всем и уходить? Или продолжать спать? Если он даже поскакал за подмогой, то обернуться быстро не получится, приехал, явно проделав длительный вояж – иначе чего бы ему кричать в окно, что он замерз? Рассудив так, я снова улегся в постель и постарался заснуть. Завтра надо доставить девчонок в Муром, смогут ли они держаться в седле? Верхом – это не на санях ехать по дороге.

Постепенно сон сморил меня, и я уснул.

Рано утром меня разбудили мои подопечные девицы.

– Юра, вставать пора!

Еле продрав глаза, встал. Так хотелось спать, да и тело просило отдыха.

– Можно мы… – девчонки замялись, – до ветра сходим?

– Идите, посторонних никого во дворе нет.

Выглядели девчонки просто отлично – выспались, щечки розовые, глазки блестят. Вот что значит молодость. Рядом с ними я, тридцатипятилетний мужчина, чувствовал себя едва ли не стариком. Или это давил на плечи груз не всегда приятных событий и душегубства, пусть и вынужденного, ратного?

Со двора донесся девичий визг. Выхватив саблю из ножен, едва успев обуть сапоги, я, как был в одной рубашке и штанах, вылетел стремглав во двор.

Девчонки пошли в нужник и наткнулись на убитого мною татя, а поодаль лежал еще один, с отсеченной головой. Его голова лежала прямо на дорожке.

Тьфу ты, совсем про них забыл, надо было утащить убитых в огород за домом, снегом присыпать. А получилось – девчонок только напугал.

– Чего кричать-то, меня всполошили.

– Мертвые же лежат!

– Живых бояться надо, а мертвые что – взору только неприятно.

– Вечером же их не было?

– Вы ничего не слышали?

– Нет, спали крепко.

– Повоевать мне ночью пришлось, вот и убитые; жалко только – ушел один тать, плохо, что на коне он. Боюсь, как бы подмогу не привел, за подельников отомстить. Поэтому – быстро в нужник, умывайтесь, потом доедим то, что осталось после вчерашнего – и по коням. Верхом ездить умеете?

Обе кивнули головами, переглянулись и мне в ответ:

– Одежды у нас подходящей нет.

Вот так всегда. Кому что, а вшивому – баня. Сначала я подумал, что это обычный женский каприз, потом вспомнил, что у барышень нет трусов или иной нижней одежды. А сидеть голой попой (прошу извинить за столь интимные подробности) на холодном кожаном седле, да не час или два… М-да. Все свои прелести барышни могут запросто отморозить. В голове мелькнуло: «Надо найти им мужские штаны».

– Ладно, бегите в нужник, я в избу, хоть умоюсь. Глаша, придешь в избу – поройся в сундучке – поищи мужские штаны, придется вам их надевать.