Княжья служба - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 51

Выехали на конях, чтобы не испачкать сапоги. Оставили коней у коновязи под присмотром слуги и вошли через ворота Спасской башни в Кремль. Я вертел головой, сравнивая этот Кремль со знакомым мне по экскурсиям нынешним. Кое-что узнавалось – например, колокольня Ивана Великого, Успенский собор, Кремлевский дворец – жилые палаты государя.

Нас провели через боковой вход и, поднявшись на второй этаж, мы попали в небольшой зал, в углу которого стояло обитое красным бархатом кресло. Вскоре вышел и он сам, прошествовал к креслу. Все согнулись в поклоне. Усевшись, государь милостиво кивнул князю.

– Так это тот молодец, о котором ты сказывал?

– Он самый!

Князь чуть подтолкнул меня вперед. Я поклонился. Как себя вести с государем, я не знал, решил действовать по обстановке.

– Шустер, нужное и важное дело для меня сделал, не без Божьей помощи. Язык за зубами держать умеешь ли?

Князь подал голос:

– Он уже не раз отличался подвигами во славу Отечества, государя и веры. Перед псковским делом зело помог тульскому воеводе в обороне города от крымчаков.

– Гляди-ка, – удивился государь. – Такие молодцы нам на службе нужны. И головой работать может, и при случае – сабелькой вострой помахать. Семья большая ли?

– Холостой пока.

– Что в награду хочешь?

Я смутился. О таком повороте разговора и не предполагал.

– Молодец-то у тебя, князь, еще и скромный. Не то что мои бояре – штаны на лавках протирают, а все себе чего-нибудь просят – деревеньку, послабление от налогов. – Государь снял с пальца перстень и протянул мне: – Носи!

Я принял перстень, поцеловал его, поклонился и надел на палец. Перстень был с прорезью и мог подойти под любой палец.

– Слушай, молодец, и помни – государь всем отец родной и о верной службе не забывает.

Я поклонился и вышел. Князь остался в зале, с государем, стрельцы охраны проводили меня к выходу. Я вертел головой, рассматривая убранство залов и коридоров, по которым меня вели. Богатство и роскошь поражали воображение. Рассмотреть бы подольше, потщательнее, но стрельцы шли быстро, не давая задерживаться.

Выйдя из дворца, я остановился, поджидая князя. Снял с пальца перстень, стал рассматривать. Хорошее золото, тонкая работа, большой бриллиант квадратной формы. Тяжелый перстенек. В голове промелькнула дурацкая мысль: «Сколько же такой может стоить в долларах?» К нему бы еще сертификат, удостоверяющий, что перстень носил лично государь всея Руси. Поскольку на Руси в это время наград еще не существовало – их ввел Петр I, то отличившимся дарили вещи с царского плеча – шубы, цепочки, перстни. И каждый, кто был обласкан монаршей милостью, с гордостью выставлял напоказ подаренную ценность. Вот и я теперь буду носить этот перстень вроде ордена.

Вдоволь налюбовавшись перстнем, погулял по Соборной площади, глазея по сторонам. Народу внутри кремлевских стен толкалось много. Приказчики, дьяки разных приказов, бояре, простые люди с челобитными. Вот только конных не было, запрещалось на конях въезжать на территорию Кремля. башни кремлевские не венчали ни звезды, ни двуглавые орлы – все это появится позже.

Незаметно пролетело время, и из резных дверей дворца государя показался князь. Мне показалось, что Овчина-Телепнев чем-то озабочен. Был малоразговорчив, даже не взглянул на мой перстень. Никак озаботил государь-батюшка новым заданием.

Дома в воинской избе ко мне сбежались все свободные от службы ратники. Каждый хотел посмотреть, а кое-кто и примерить на палец подарок государя. Восхищенно цокали, шумно переговаривались. Ну и по русскому обычаю потребовали обмыть. Кто был бы против? Деньги у меня водились, корчма недалеко, и обмывание затянулось до полуночи.

Глава IX

Выпал снежок, на улице вкусно пахло морозом.

– Знаешь, – признался мне как-то князь, – тебя ведь государь забрать от меня хотел, подьячим в Тайный приказ. Еле отговорил, не для тебя оная служба. Пытать пойманных да бумагу марать – к сему склонность иметь надобно. А ты – охотник: хитрый, умный, удачливый. Важно сие – чтобы служба не в тягость была, интересно чтоб. Тогда и удача будет. Только удача дурным да ленивым не достается. Надобно усилия приложить, да смекалку: где надо – саблей поработать, где надо – лестью и деньгами. Способности у тебя есть. Вот и думаю – убрать тебя из Москвы, с государевых глаз подальше, чтобы у великого князя и государя нашего соблазна не было тебя в Тайный приказ отправить или…

Князь замолчал.

– На новое задание отправить? – не выдержал я.

– Догадлив. Время мне только нужно все обдумать.

Как говорится: солдат спит – служба идет. Пусть князь думает, а я пока отдохну в тепле. Ну как пошлет далеко, да по морозу и снегу? А пока я упражнялся с другими дружинниками – перенимал русский кулачный бой, осваивал тонкости владения саблей. Орудовал ею я неплохо – по моим представлениям, но когда встретился в учебном бою с Орефьевым Павлом – невзрачным, небольшого роста, но очень вертлявым, то проиграл три схватки подряд. Павел ловко уходил, даже можно сказать – ускользал от ударов. Складывалось ощущение, что он телом перетекает с одного места на другое. Быстро колю саблей в грудь ему, а клинок ударяет в пустое место. Павел же стоит рядом и, усмехаясь, держит свою саблю у моей шеи. Причем он точно не пользуется способностями, какие есть у меня, – уж это я бы заметил. Дядька Митрофан лишь ухмылялся в усы.

– Павла еще никто на саблях одолеть не мог. Лучший боец в Москве, а то и во всем Великом княжестве.

Я понаблюдал как зритель за другими его учебными боями и вечером подошел к Павлу.

– Научи, как ты это делаешь? Покажи приемы.

– Долгое это дело. Я в плену у турок был, так хозяин на мне тренировался, деревянными палками вместо сабель. Уж сколько раз мне от него доставалось – бил-то он в полную силу. Хороший рубака был, от него я и научился. Только не пошло у него что-то с шахом ихним, отравили его ядом во дворце. Два года я у турка пробыл, пока Господь не сподобил на родину вернуться. Не освоишь за несколько дней.

– А кто сказал, что за несколько дней? У нас вся зима впереди, ежели князь по-иному не распорядится.

– Я не против.

Подойдя к Митрофану, я попросил впредь ставить меня к Павлу.

– Учиться хочешь? Дело хорошее, только ты не первый, никто больше недели не выдерживает.

На следующий день и начали. Взяли в руки палки и стали отрабатывать удары, стойки, позиции. Дружинники поглядывали на меня сочувствующе – некоторые из них уже пытались пройти эту школу. Когда дошло до приемов, я тоже чуть не взвыл. Палка больно била по пальцам рук, по ребрам. Иногда доставалось и по голове. Я же не смог ни разу не то что ударить – коснуться палкой Павла. Обливаясь потом, я костерил себя последними словами – неуч, возомнил, что если противники твои мертвы, а ты жив, то саблей владеть умеешь. Получи-ка по пальцам, по голове – глядишь – спесь и чванство уйдут.

Стиснув зубы, я простоял против Павла до обеда. После обеда Митрофан распорядился всем заниматься лошадьми, и я облегченно вздохнул.

На следующий день кисть правой руки распухла, на обеих руках, шее, грудной клетке красовались синяки. Кисть болела, и я с трудом держал в ней ложку.

После завтрака помассировал, размял кисть. Стиснув зубы, я взял палку в руку, и мы продолжили занятия.

Через неделю тело мое покрывали синяки самого разного цвета – синие, желтые, фиолетовые, зеленоватые. Если дружинники просто посмеивались, то другие домочадцы или прохожие на улице шарахались от меня, как от прокаженного. Я перестал выходить в город, чтобы не пугать своим видом народ, и продолжал тренировки. Постепенно пришла ловкость, появился навык, синяков стало меньше, и настал день, когда за тренировку я не получил ни одного удара. Дядька Митрофан, наблюдавший за учебным поединком, одобрительно покачивал головой.

Я уже втянулся в учебные бои, и мне это даже стало нравиться. Павел удивлялся: