История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич - Страница 36

Прошло несколько лет.

Смирнов-Сокольский тоже стал известным книголюбом. И уже к нему стали обращаться за консультациями библиофилы. Среди них и Демьян Бедный.

Однажды тот позвонил и спросил, нет ли у Николая Павловича книжечки 1827 года «Фемиды», в которой были собраны судебные узаконения тех лет по женскому вопросу. Ему она понадобилась для работы над фельетоном, который заказала газета «Правда».

— Десять лет ищу эту книжку — не попадается. У тебя нет ли?

— У меня ее нет, Ефим Алексеевич. Но у одного знакомого моего собирателя она есть. Правда, собиратель-то какой-то чудной: насобирал гору книг и не знает, какие у него есть, а каких нет.

— Кто же это безграмотное чудовище?

— Да вы его знаете, Ефим Алексеевич! Это известный поэт Демьян Бедный. Книга эта стоит у него в четвертом шкафу на второй полке, а он, видите ли, ее десять лет разыскивает у своих знакомых…

Наградой за эту справку было «Житие Ушакова» с надписью:

«Уступаю Смирнову-Сокольскому с кровью сердца! Демьян Бедный».

173

Какой-то неведомый стихотворец встретил в Доме литераторов Михаила Аркадьевича Светлова и буквально заставил его выслушать свои новые стихи.

Закончив чтение, спросил:

— Ну, как?

— Вы великий человек, — сказал Светлов, и тут же добавил: — Торричелли!

— Не понимаю, — растерялся стихотворец.

Михаил Аркадьевич пояснил:

— Пустота…

174

Перу поэта Д\'Актиля Анатолия Адольфовича принадлежат не забытые до сих пор тексты песен «Мы конница Буденного», «Марш энтузиастов», «Пароход».

Так вот о нем рассказывали, что он страшно любил авторские авансы, которые он получал в редакциях и издательствах. Его даже в шутку звали «дедушка русского аванса».

Однажды, когда собирались открыть театр миниатюр в помещении бывшей католической церкви, он получил аванс в виде церковного шкафа.

Братья-поэты по этому случаю создали на маршаковский манер такие стихи:

Собачонка эта исчезла при перевозке. И Д'Актиль якобы за это ругал шофера, а тот в ответ говорил:

175

Известный сатирик Владимир Соломонович Поляков рассказал историю своего проникновения в МХАТ на премьеру «Анны Карениной». Жил он тогда в Ленинграде, а в дни премьеры «Анны Карениной» оказался в Москве и захотел во что бы то ни стало попасть на спектакль. Билетов в кассах уже не было. У перекупщиков они шли по баснословной цене.

Тогда отправился он к своему знакомцу — главному режиссеру цирка — Юрию Сергеевичу Юрскому в надежде на его помощь в приобретении билетов.

Как на грех, того на работе не оказалось. Поляков решил оставить ему записку, которую сочинил в своем «юморном» стиле. Когда заканчивал ее, появился Юрский. Нужда в записке отпала, и он сунул ее в карман.

Но оказалось, что и Юрский не может ему оказать содействие с билетами.

Тогда Владимир Соломонович решил обратиться к администратору МХАТа Михальскому. Тот лишь посочувствовал начинающему драматургу из города на Неве:

— Когда билетов нет, тогда их нет. К сожалению, ничем помочь не могу.

— А кто может?

— Только Владимир Иванович…

— Я понял, что речь идет о самом Немировиче-Данченко, — уточнил Владимир Поляков…

— Поблагодарив Федора Николаевича, я вышел из здания театра, зашел в Театральное кафе, сел за столик и на листке бумаги, вырванного из блокнота, написал уважительное и восторженное письмо великому современнику с единственной просьбой помочь попасть на премьеру «Анны Карениной».

Узнав в Мосгорсправке адрес Немировича-Данченко, я отправился к нему на дом. По пути купил конверт, сунул туда письмо и написал адрес «Народному артисту Советского Союза…»

И вот он перед дверью квартиры Владимира Ивановича.

Позвонил.

Дверь приоткрылась и, видимо, жена артиста на приветствие посетителя сухо сказала:

— Владимир Иванович отдыхает.

— Тогда передайте ему письмо, — попросил Поляков… Минуты три он ждал ответа. Вдруг дверь резко приоткрылась, жена бросила в щель конверт со словами:

— Владимир Иванович вас не знает и не желает знать…

Ничего не понимая, Поляков раскрыл конверт, адресованный народному артисту СССР, вынул вчетверо сложенный листок с письмом. И… О, ужас! Обнаружил в конверте записку к Юрию Сергеевичу Юрскому следующего содержания: «Здравствуй, старый черт! Если ты не достанешь мне одно место на премьеру „Анны Карениной“, я вырву тебе бороду. Твой Володя Поляков».

— Вы не можете себе представить, что я пережил в этот момент, признался Владимир Соломонович. — И все мои переживания вылились в безудержный смех. Потом спохватился: а вдруг я еще раз встречусь с Владимиром Ивановичем?! Надо же объяснить, что произошло. Я вырвал еще один лист из блокнота и написал, что случилась путаница: в конверт по рассеянности вложил записку другу-режиссеру Юрскому.

Тут же вложил в конверт письмо, предназначаемое уважаемому Владимиру Ивановичу. Вновь вызвал звонком жену, попросил передать в очередной раз письмо адресату и стал ждать…

И что же вы думаете?

Дверь отворилась и в ней стоял улыбающийся Владимир Иванович, произносящий:

— Проходите, дорогой мой!

А дальше был чай с клубничным вареньем, был вручен пропуск на два лица в МХАТ на премьеру. И были долгие шестьдесят минут, что я провел в обществе этого удивительного человека с великолепным чувством юмора. И потому я понял, почему все так и случилось, как случилось: впервые в жизни Немировича-Данченко назвали «старым чертом», но оказалось, что это была всего лишь досадная ошибка!..

176

Александр Михайлович Герасимов, известный своими картинами «Ленин на трибуне», «И.В.Сталин и К.Е.Ворошилов в Кремле», портрет О.В.Лепешинской и др. вспоминал, как будучи учеником Училища живописи оказался в гостях у Владимира Алексеевича Гиляровского. В Столешниковом переулке.

Ему было приятно, что в этой гостеприимной квартире «короля репортажей» бывали такие великие люди, как Лев Толстой, Антон Павлович Чехов, Глеб Иванович Успенский, Федор Иванович Шаляпин. И вот он тоже. Юношеское тщеславие от такого приобщения к знаменитостям трепетало в груди Александра Михайловича.

Он тихо продвигался по коридору и разглядывал вывешенные на стенах этюды, картины. Обнаружил несколько совершенно слабых работ.

И тут услышал голос Гиляровского, открывшего дверь кабинета:

— Смотришь?

На вопрос хозяина ответил вопросом:

— Кто же это, Владимир Алексеевич, дарит вам?

— Никто. Сам покупаю.

— Сами?!.. А зачем? Работы-то слабые.

— Садовая ты голова! — улыбнулся Гиляровский. — Хорошие-то всякий купит. А ты вот слабые купи.

Но Герасимов свое:

— А зачем они вам, слабые-то?

— А затем, что так денег дать вашему брату, художнику, нельзя. Обидится. А купить этюд — дело совершенно другое. И на хлеб есть, и дух поднят. Раз покупают, скажет он себе, значит, нравится, значит, умею я работать. Глядишь, больше стал трудиться, повеселел, и впрямь дело пошло лучше. Понял?!..