Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Горбачева Наталья Борисовна - Страница 2

– Уезжаешь все-таки… Молодец.

– Временно меняю место жительства, – без энтузиазма согласился Герман.

– Хитрый ты, Конев. Успел до дефолта денежки за бугор перевести, да?

– Это коммерческая тайна, друг.

– Успел… – подтвердил свои подозрения коллега. – Откуда же ты узнал? Стало быть, есть связи. Поделишься на прощанье?

– Связи тут ни при чем. Голый расчет аналитического ума. Голова не для того, чтобы шляпу носить. В ближайшие десять лет на родине ловить нечего.

– Значит, больше не вернешься.

– Поглядим… Жизнь покажет, – закончив сборы, сел за свой пустой стол Герман Конев.

Именно в эту минуту в кабинет вошла Лариса. Герман смутился, сразу не нашелся, что ответить на ее: «Мне нужно с тобой поговорить. Очень». Коллега благоразумно удалился. Она подошла к Герману, ожидая, что он обнимет, скажет ласковое слово. Но Конев отстранился и стал говорить о том, чего она никак не ожидала, она даже не сразу поняла, о чем речь…

– Лара, мне придется уехать, меня пригласили работать в Европу. Подожди, не перебивай! Выслушай. Мне придется поехать одному, я не смогу тебя взять. Такой шанс выпадает раз в жизни, я не могу его упустить. Ты должна понять…

– Понимаю, – ответила она, хотя понимала в эту секунду лишь то, что никакого отца у ребенка не будет.

– Я знал, что ты поддержишь, – он наконец обнял ее. – Ты у меня умненькая. Я все продал, обрубил концы, отступать теперь некуда… Я устроюсь и вызову тебя. Я тебе ничего не говорил, боялся, что отговоришь. Может, это самая большая моя ошибка. Но есть шанс добиться в жизни большего, понимаешь, большего!

Лариса кивнула, говорить она не могла, душили слезы.

– Лара, ты хотела мне что-то сказать, когда вошла, – вдруг вспомнил он.

– Это… неважно. Теперь это неважно.

– По-человечески не получилось объяснить. Простишь меня?

– Мы собирались к родителям в Бережки съездить. Ты сам обещал, они будут ждать. Лучше не говорить им о твоем отъезде. Мы съездим к ним? – вдруг спросила Лариса.

– Через три дня самолет, – сказал Герман. – Ты ведь меня проводишь?

Лариса его не проводила. Закрутилось все так, как народ приметил. Пришла беда – отворяй ворота.

С началом перестройки у многих российских семейств стала уходить почва из-под ног. Лобовых до сих пор бог миловал. Но и их черед пришел.

Лариса была маминой надеждой, и она оправдала ее – поступила на юрфак МГУ, окончила с красным дипломом и вместе с московской пропиской в коммуналке получила распределение в районный суд. Она была на хорошем счету, ей прочили большое будущее. При ней был трезвый ум, железная воля, прекрасное образование, здоровое тщеславие. Правда, все это не защитило ее в тот злосчастный день. Весь свет стал немил. Захотелось, как в детстве, уткнувшись в мамины колени, выплакать горе.

Лариса взяла административный отпуск и к вечеру добралась до дома, который теперь все называли по-модному – фазендой.

– Доченька! – всплеснула руками мама Таня. – Приехала! Одна? Это даже лучше. Только выглядишь не очень:..

– Все хорошо, мамуль. Просто работы много… Есть хочется, – высказала Лариса дорогую для матери просьбу. Кормить детей было любимым занятием Татьяны Лобовой. – А где все?

Что-то произошло в доме, потому что мама не сразу бросилась разогревать ужин. Она умоляюще сказала:

– Папа чем-то сильно огорчен, закрылся в комнате. Пойди, Ларик, может, к тебе выйдет…

Но Лобов только сказал из-за двери:

– Деточка, я сплю. Завтра поговорим.

Лариса это дело так не оставила. С сестренкой Ликой вышли они во двор и стали заглядывать в занавешенное отцовское окно. Вдвоем подтащили лестницу, полезла Лика.

– Спокойно! – с половины лестницы спрыгнула Лика и затараторила. – Фигу режет. Завтра, значит, расскажет, что случилось. Из Москвы приехал не в себе. Представляешь, он сегодня не дал мне денег. Атлас растений по почте пришел, надо выкупить. Он, правда, в пять раз дороже стал, чем когда я выписывала. А дед все слышал, решил меня пожалеть. Приносит сто рублей с пенсии и говорит: «Купи, внучечка, книжку. Отец твой, видать, соломы объелся». А я ему: «Этого, дед, мало», – «Как так мало, объясни очевидное-невероятное!» Он совершенно не понимает, что творится. Дед все мечтает в метро за пять копеек проехать. Так и помрет…

– Лика!.. – легонько шлепнула сестру по губам Лариса. – Не болтай!

– Я образно, – нашлась Лика. – Ты знаешь, недавно мама сказала папке: «Ты бы розу вырезал, что ли?» А он ответил: «Пробовал, выходит фигня».

Сестры еще долго хохотали, обсуждая отцовское хобби. Платона за глаза называли в деревне фигорез. Он резал из дерева дули разных размеров. Что бы ни подбросила Платону жизнь – он отвечал новым произведением, новой фигой.

На ночь сестры устроились в своей бывшей детской, там было так уютно и покойно. Лариса на время даже забыла о своих несчастьях, но уже утром всем все стало известно. Первой узнала одиннадцатилетняя Лика. Проснувшись, она сразу же затараторила, предлагая сестре отправиться в лес «посмотреть на заячьи и другие следы».

– Марш в школу, – вяло отмахнулась Лариса. – Мне нехорошо…

– Тошнит? – участливо спросила сестренка. – Значит, ты беременная. Я читала про токсикозы. Ура! – воскликнула она и помчалась на кухню, откуда так вкусно пахло.

– Доброе утро, ребенок! Что так рано? – удивилась мама Таня.

Лика схватила оладушек и выпалила:

– Скоро что-то узнаешь. Мамуля, как вкусно! Зайди к Парику. Она сама скажет…

Татьяна многозначительно и радостно улыбнулась – она сию секунду пошла бы узнать «что-то», но как отойдешь от плиты! Первым делом – приготовить завтрак всей гоп-компании, да каждому – свой. Разбаловала она своих домочадцев… Тут как раз и сам вошел, хмурый. Выгнал из кухни Лику, закрыл двери, сел за стол.

– Платон, ну что ты, как с цепи сорвался! Второй день…

– Сорвешься тут. Все наши деньги, мать, до копеечки сгорели.

– Да как же это! – всплеснула руками Татьяна.

– А вот так. Банк закрыли. Лопнул банк. Как при капитализме. Дожили…

– Они же говорили, что все нормально…

– А у них и сейчас все отлично. Сидят где-нибудь в кабаке, водку жрут, черной икрой закусывают. Никому больше веры нет! Как же жить дальше?

– Как жили, так и будем… – растерянно произнесла Татьяна. – Видишь, а ты все-таки прав оказался… насчет процентов, – решила она его подбодрить.

Но это только подлило масла в огонь.

– Ни фига себе эксперимент с собственной семьей. Деды по старинке в своих сундуках деньги хранили и нормально, японский городовой. А мы дожили! Инфляция, еперный театр! В валюте все надо было хранить! Рубля больше нету! Как же до меня сразу не дошло! – зашумел Лобов. – А вдруг завтра деньги на что-то понадобятся. Всю жизнь по копеечке собирали, и на тебе! Бандиты. Вот тебе свобода и демократия! Вот тебе бизнесмены! Кто смел, тот и съел!

– Потише, Платон! Зачем всем знать… Я во всем виновата, зачем только эту мысль подала, – горько вздохнула Татьяна.

– Да один хрен! – стукнул кулаком по столу Лобов. – В банке не сгорели, инфляция сожрала бы.

– Бог дал, Бог взял, Платон, так мама говорила!

– Ты мне Бога хоть сюда не вплетай!

– Галя с Иваном у нас занимали… – нашлась Татьяна. – Неудобно, конечно, напоминать, но ведь не чужие – сестра двоюродная, поймет. Отдадут долг, как-нибудь выкрутимся… Если что…

В это же утро неутешительную новость узнала и старшая дочь Лобовых. Летом Люба, в кои-то веки, поступила в медицинский во Владимире. В тридцать два года, когда к тому же на руках двое мальчишек-близнецов, непросто быть студенткой очного отделения: каждый день из Ковригина ездить на учебу на электричке. Но муж ее, Гриша, просто золото, на радостях, что жена осуществила давнишнюю свою мечту, помогал ей, как только мог.

Правда, в последнее время он был как будто не в своей тарелке. На все расспросы – один ответ: «Любочка, тебе кажется». И вот пошла она утром на электричку, а электрички до полудня отменили. Люба вернулась домой. Гриша был дома, даже не услышал, как она вошла.