Повелитель Ижоры - Егоров Александр Альбертович - Страница 53

И верно: без сотника Корби (ну и без меня, ослушника и авантюриста) ижорская гвардия совсем разладилась. Никто не тревожился о завтрашнем дне, никто не выставлял дозоров. Разброд зашел так далеко, что парни из дружины начали в открытую драться из-за девчонок, и те, кто оказывался попроворнее, запросто таскали их к себе в казарму.

Нет, пояснял Власик, конунга Ингвара по-прежнему боялись и отдавали ему все возможные почести, когда он проезжал мимо в своем джипе – неизменно с бутылкой коньяка, неизменно с Динкой, – за его же спиной возвращались к своим занятиям. Уже несколько избитых отлеживались по домам, уже пошли в ход ножи и пистолеты, а конунгу, похоже, не было до этого никакого дела. Он выглядел утомленным и измотанным. Парни с пониманием переглядывались.

Не всем такое нравилось. Мальчишки помоложе (которым все равно мало что светило) прятались по окраинам и уходили в леса. Среди них были и юные разведчики Янис с Ториком. Они-то, повстречав в лесу нашего проводника Власа, и поведали ему о невероятных событиях в поселке.

Так или иначе, рассказывал Власик, время шло, а от молодого ярла не было вестей. Пусть конунг и не вспоминал о нем вслух, но с каждым днем все больше мрачнел и все больше пил. А Диана улыбалась загадочно.

Да, завоеватели не возвращались и не выходили на связь. Очевидно было, что дерзкая затея провалилась, и молодой ярл Филипп вместе со всей своей малочисленной командой угодил в лапы короля Олафа. Что случилось с ними потом, нетрудно было представить. Олаф-чернокнижник был умен и проницателен. И еще он был чертовски силен. Ему ничего не стоило перехватить занесенный меч и обратить его в сторону нападавшего. Ингвар был уверен: именно это и произошло. Ижору ждали большие неприятности.

Был бы жив Корби Суолайнен, конунг нашел бы чем ответить. Но Корби не было, дружина разбредалась на глазах, и мужество мало-помалу покидало конунга Ингвара.

Теперь его дни были заняты некими таинственными приготовлениями: из подвалов башни перевозилось что-то в сторону Перуновой поляны, что-то, чего никому не дозволялось видеть; по ночам отблески и мерцание в небе над капищем были видны издалека, и ясно было, что все это неспроста.

Но в один прекрасный день случилось то, чего никто не мог предугадать.

Точнее сказать, день вовсе не был прекрасным. С утра было прохладно и туманно, и парни по обыкновению дрыхли по домам; стоит ли говорить, что об охране никто не позаботился. К тому же накануне в Изваре случился праздник (а такие праздники в последнее время случались все чаще). Короче, у всех болели головы.

И вот этим-то хмурым утром в Извару вошли чужие.

Они появились из леса. Обойдя со всех сторон казарму дружинников, они заложили двери досками, облили стены бензином и подожгли. Тех, кто выпрыгивал из окон, разоружали и вязали веревками. Кто пытался драться – не щадили.

Сгорело еще несколько домов на окраинах – спалили их больше для острастки. Остальные были захвачены без затруднений. Девчонки не сопротивлялись ни минуты.

«Им даже нравилось», – добавил Власик. Он чуть заметно хмурился, словно припоминал особенно яркие картинки.

«Но кто же это был?» – спросил я, содрогаясь от непонятного озноба. Кажется, я уже знал ответ.

«Изгнанники, мой ярл, – отвечал Власик. – Да. Мои друзья из деревни».

Говоря так, этот парень был убийственно спокоен.

«И я не мог их остановить, – признался он. – Они голодные. Они всегда хотели вернуться и отомстить. Не гневайся, мой ярл».

О чем-то он умалчивал, наш честный Влас. Бывший сотник дружины и самый умелый воин из всех изгнанников. Совсем уже взрослый.

«А что стало с отцом?» – спросил тогда я.

Власик ответил не сразу.

«В последний раз его видели в башне, – сказал он. – Должно быть, он и сейчас там».

«Ты поможешь нам туда пройти?» – спросил я.

«Как велишь, Филипп».

Может, и не случайно он назвал меня просто по имени, подумал я тогда.

Сейчас мы двигались по темной пустынной улице мимо домов, покинутых то ли вчера, то ли многие годы назад, и вот что удивительно: чем дальше мы шли, тем более чужой и незнакомой казалась мне эта реальность. И силуэт башни, открывшийся перед нами, казался до того грозным и враждебным, что мы замедлили шаг и, не сговариваясь, остановились.

Бойницы башни оставались темными, лишь отблеск луны играл на стеклах. Мачта ветряной электростанции с растопыренными мертвыми крыльями торчала над башней, как кладбищенский крест. Откуда-то налетел холодный порыв ветра, и я вздрогнул: лопасти ветряка провернулись со скрипом и снова замерли.

Стальная дверь была приоткрыта. За нею тоже было темно.

Но Влас положил руку мне на плечо, и я тронулся вперед, как зомби, послушный чужой воле.

– Туда, мой конунг, – сказал он.

Освещая фонариками ступени, мы поднимались по винтовой лестнице. Дерево жалобно поскрипывало под ногами. Лица моих спутников оставались в темноте.

Дверь в главный зал башни была приоткрыта. За разбитыми окнами виднелось звездное небо. Было прохладно, и почему-то сильно пахло спиртом.

Влас опустил фонарь и молча встал у двери. Пройдя в темноте несколько шагов, я остановился тоже. Только Ники оглядывался по сторонам, и луч его фонарика метался по стенам, как смертельно раненный солнечный зайчик. Он освещал то кабанье рыло – охотничий трофей, то несгораемый шкаф с распахнутой дверцей, то пыльное зеркало в золотой раме (и тогда зеркало отзывалось возникшей на миг шаровой молнией). Вот луч уперся туда же, куда смотрел и я.

Широкий стол Ингвара был непривычно чист, если не считать залитого воском подсвечника, опрокинутой бутылки и давно засохшей коньячной лужи. Кресло с роскошной кожаной обивкой стояло в стороне: было похоже, будто сидевший искал что-то под столом и сдвинул кресло, чтоб не мешало. Из перевернутой корзины для бумаг выкатилась пара пустых бутылок. И еще кто-то забыл на полу возле камина кованую чугунную кочергу.

Я зажмурил глаза.

Открыв их, я увидел то же самое.

Между столом и стеной, наполовину прикрытое пушистым ковром, длинное, неловко вытянутое, лежало тело конунга Ингвара. Я не мог видеть его лица, а лишь затылок и вытянутую руку с синими, сжатыми в кулак мертвыми пальцами.

Пошатнувшись, я отступил на шаг, и фонарик выхватил из темноты рогатую лосиную морду.

– Филипп? – обеспокоенно окликнул меня кто-то сзади.

Медленно я обернулся и уставил фонарь на говорившего.

– Н-н-нет, – сказал я.

Человек от двери (как его звали?) шагнул ко мне, я вскрикнул и запустил в него фонариком. Не попал. Фонарик ударился об стену и разбился (я успел пожалеть о нем). Сразу после этого я и сам метнулся в сторону, уклонившись от чьих-то рук, навстречу чьей-то темной фигуре с выпученными глазами – а это еще кто? – в панике подумал я и ударил в нее изо всех сил ногой. Раздался тяжелый звон, замедленный, как в рапид-режиме «Distant Gaze», и фигура рассыпалась на куски.

Пламя свечей трепетало и множилось в зеркальных осколках. Фил сидел на полу, уставившись на носок кожаного башмака, и молчал.

Ники глядел сквозь треснувшее оконное стекло на небо, в котором уже меркли понемногу звезды и занимался рассвет, неяркий и невеселый, безнадежный рассвет Ижоры. В окно был виден глубокий овраг, поросший кустарником, и далеко за оврагом – дремучий лес без конца и края. Оттуда, из-за леса, должно было когда-нибудь подняться солнце.

Ник обернулся и поглядел на по-прежнему молчавшего друга.

– Мы же все равно выберемся, Фил, – сказал он. – Не сомневайся.

– Как, – еле слышно откликнулся Филипп. У него даже не хватило сил на вопрос.

– Как-нибудь…

Понятно было: младший ярл просто хочет утешить старшего, окончательно павшего духом.

И было от чего.

Когда вошедшие в поселок изгнанники окружили башню, живых в ней уже не осталось. Свечи догорали. Немалая лужа коньяку разлилась на столе, превращаясь в липкое бурое пятно. Увидев мертвого конунга, парни порядком опешили. Кто-то опередил их, и теперь они не знали, что делать.