Карибский сувенир - Иванов Юрий Николаевич - Страница 53

Акулу, которую называют «лисица», мы с боцманом и старшим механиком ободрали, а шкуру заморозили: на берегу из нее получится превосходное чучело; правда, для него нужно где-то место подыскать. Ну да ничего! Что-нибудь придумаем.

Революционная Куба. Столица республики — город Гавана. Открываются живописные городские пейзажи. Малекон — набережная города. С одной стороны ее плещется море, с другой вздымаются в голубое небо изящные, легкие на вид дома-небоскребы.

Совсем недавно в них жили миллионеры, а теперь простые рабочие и служащие Гаваны.

А это что за странное сооружение из ржавого железа? Это памятник. Памятник трагически погибшему теплоходу «Ла Кувр».

Гавана. Вдалеке виднеется купол одного из красивейших зданий городе — Капитолия. На переднем плане—президентский дворец. Рабочий с винтовкой в руках охраняет свободу республики.

Он охраняет покой и этих двух гаванских девочек — Кариды и Кармен. Народ крепко держит в руках оружие, чтобы девчонки и мальчишки Кубы могли спокойно учиться и играть.

Склонившись над картами Атлантического океана, сотрудники научной группы «Олекмы» рассказывают кубинским ученым о проделанной работе во время рейса, рекомендуют им новые районы лова.

Набережная города Гаваны — Малекон. Самое красивое место города. По вечерам здесь многолюдно: гаванцы гуляют, любуются океанскими судами, пришедшими в их порт, наблюдают за любителями рыбной ловли, провожают взглядами сверкающие мотоциклы, на которых с бешеной скоростью проносятся веселые парни из отрядов милисианос…

Рядом с нами стоит рефрижераторное судно «Казис Гедрис». Литовские моряки доставили в Гавану мороженую рыбу, выловленную советскими рыбаками на банке Джорджес. «Казис Гедрис» разгружается, а мы, получив воду, продукты и топливо, уже подняли якорь — мы идем домой. До свиданья, Куба! Желаем тебе счастья! До свиданья!

…После яруса в свободное между вахтами время матросы и механики мастерят «тропические сувениры». В прошлом году мы сушили десятками акульи челюсти, «носики» от парусников и голубых марлинов. В этом рейсе все делают себе ножи с ручками из тунцовых костей и трости из акульих позвонков. И трости получаются белые, бугристые, в живописных трещинках. Память о тропиках и мерзостных созданиях — акулах.

Ну вот и последний ярус. Он был обычным, как и все предыдущие, которые мы ставили в Карибском море: все те же акулы-быки, целые и объеденные желтоперые тунцы. Этот ярус отличался от других только тем, что он был последним.

— Вот и все… — сказал бригадир и похлопал своей жесткой, мозолистой ладонью по теплой станине ярусоподъемника.

Вот и все. Конец работе. Теперь остался длиннющий, чуть не в полземного шара, переход домой. Там «Олекму» поставят в док, счистят с ее днища водоросли и белые раковинки усоногих рачков, наросших во время рейса; промоют, прочистят клапаны стального сердца судна — двигателя, а судовые механики, чертыхаясь, впихнут в нутро ярусоподъемника все те «лишние» детали, которые были извлечены из него дружной машинной командой другого траулера.

Идем в Гавану. В корму по правому борту дует ровный северо-восточный пассат. В корпус «Олекму» подталкивает, торопит к Гаване Карибское течение. И мчится наш тунцеловный клиппер со скоростью почти двенадцать узлов в час! Мчится, несется в прекраснейший город на земле, о котором мы столько слышали, читали, а теперь скоро сами вступим на теплый асфальт его красивых улиц и площадей.

Справа показались пологие холмы. Они быстро вырастают, тянутся горбатыми, щетинистыми от лесов вершинами к знойному небу. Крутые утесы обрываются прямо в воду. Около их подножий кипит, взрывается прибойная волна; по рыжим скалам сбегают в море белые пенные водопады. А вот там изумрудная долинка, золотой песок пляжа, кокосовые пальмы вдоль него. И снова холмы, холмы… Ближние окрашены в зеленые тона лесов, с рыжими скальными проплешинами, далее холмы становятся сиреневыми, а на самом горизонте громоздятся густо-фиолетовые горы.

Ямайка. Сюда приезжают загорать на знаменитых пляжах и пить знаменитый ямайский ром. Были еще знаменитые ямайские корсары. Теперь их нет. Потомки грозных карибских разбойников выращивают сахарный тростник, кофе, какао или торгуют на улицах Кингстона, столицы Ямайки, кораллами и раковинами.

Ямайка. Когда мы проходили мимо острова, над палубой «Олекмы» гремел дивный голос Робертино Лоретти, певшего об удивительном, красивейшем острове земли, об острове Джамайка, как он произносит его название в своей песне…

На судне идет покраска. Остро пахнет суриком и белилами. Наши тела измазюканы красной, белой, зеленой и серой красками. Куда ни сунешься — всюду краска. Даже в борще и то вместе с жиром плавают островки белил: Иван Петрович и Аркадий освежают кисточками свой камбуз.

Исчез за кормой остров Ямайка. Снова кругом одна вода. Она здесь имеет почти фиолетовый цвет. Может, оттого, что под нами семикилометровая глубина — впадина Бартлет. Становится немножко жутко, когда представляешь себе семь километров черной безмолвной пропасти!

Но вот впадина позади. Проходим между островами Малый и Большой Кайман. Малого не видно, а вот Большой Кайман совсем недалеко. Своей ребристой спиной и лагуной, разинутой в виде пасти, остров действительно чем-то напоминает гигантского крокодила, приготовившегося броситься на жертву. Из воды, словно зубы, торчат его белые коралловые рифы. И на них ржавеют несколько пароходов, брошенных в пасть кайману во время сильных ураганов, которые бывают здесь.

Куба все ближе. С каждым оборотом винта мы приближаемся к острову Свободы. Штурманы с точностью до мили подсчитывают оставшийся путь до Гаваны. Мы тоже бродим циркулями по карте, вышагиваем металлическими ножками по Карибскому морю, Юкатанскому проливу, Мексиканскому заливу и перемножаем мили на часы; мы торопим время, которое течет в эти дни так медленно!..

Каждое утро, прежде чем умыться, я взбегаю на верхний мостик — не видна ли уже Куба? В то утро на северо-востоке вместо синей полоски горизонта показалась над водой зеленая цепь пологих холмов.

Это была Куба — свободная территория Америки.