Встретимся в Силуране! - Голотвина Ольга - Страница 67

Ралидж протянул руку, чтобы помочь хозяину раскатать упругий свиток... и тут острый шип царапнул кожу Сокола.

Мускулы свело в тугой затянутый узел. Боль наполняла каждую частицу тела. Хотелось кричать, но язык и гортань были мертвы. Во всем теле жило только сердце — оно с трудом ворочалось в груди, его натужный грохот отдавался в мозгу, мешая человеку собраться с мыслями, не давая даже вспомнить свое имя.

Темнота. Боль. Полынная горечь во рту. Мучительный стук сердца.

Боль отступила первой, сменившись покалыванием во всем теле. Гулкое буханье сердца стало тише, отодвинулось куда-то, в него вплелись далекие голоса.

— Он... он, кажется, уже не дышит! Ой!

— Не плачь, дышит... даже голову немножко повернул...

— Ой, правда! Помоги приподнять... положим ко мне на колени, ему удобнее будет...

Темнота упорно не желала уходить. Лишь где-то наверху медленно чертило круги светлое пятно.

Человек напрягся и вытолкнул из горла короткое мычание. Вслед за этой победой последовала еще одна: он вспомнил свое имя.

Светлое пятно перестало плавать по кругу и превратилось клочок неба над головой. Сквозь тошноту и головокружение Ралидж мрачно спросил:

— Где я?

— В Людожорке, — печально отозвался женский голос. — Правда-правда-правда!

Неужели Ингила? В Людожорке? Почему?

Ралидж попытался сесть, но тело по-прежнему отказывалось признать его своим господином и повелителем.

Над лицом склонились длинные русые кудри, раздался короткий всхлип.

Вей-о! Не может быть! Фаури!

— Красавицы! Милые! — взмолился Ралидж, чувствуя, что язык с каждым словом слушается все лучше и лучше. — Объясните, что случилось? Я, конечно, в восторге от вашего общества, но уж больно обстановочка... неподходящая.

Фаури вместо ответа снова всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

— Нас почему-то скинули сюда! — злобно затараторила Ингила. — Вон в тот люк... по наклонной стенке... госпожа себе колено разбила! Правда-правда-правда! А Сокол уже здесь лежал... И не сказали, с чего это вдруг... Ух, так бы глаза ему и выцарапала, не посмотрела бы, что Спрут!

— Мы тут втроем или есть еще кто?

— Больше никого... — полусказала-полупростонала Фаури и поднялась на ноги. (Методом исключения Ралидж определил, что его голова находится на коленях у Ингилы.)

Дочь Клана подняла тонкие пальцы к вискам и простонала:

— Людожорка! Какое ужасное название! И мы здесь... но почему, за что?

Ингила тревожно дернулась к Рыси — утешить, успокоить. Но Ралидж удержал ее за локоть, даже не заметив, что собственная рука наконец-то ему подчинилась.

Было в плаксивых интонациях девушки что-то притворное, ненастоящее, неподходящее хрупкой, но гордой и смелой Фаури. Словно она пыталась убедить кого-то в своей слабости, в своей уязвимости...

Может быть — себя?

Фальшь понемногу исчезла из голоса причитающей девушки. Фаури и впрямь довела себя до беспросветного отчаяния. Теперь она уже в голос кричала:

— Я Дочь Клана, я Рысь, а меня — как воровку из Отребья?.. За что-о?! Я — хочу — знать — почему — мы — здесь! Очень хочу!

Пятно света над головой Ралиджа вновь завертелось, пошло стремительно снижаться, расплылось яркой пеленой, превратило мерзкое подземелье в уютную чистенькую комнатку с ярким ковром на полу. И время по велению чародейки завертело свой клубок, отматывая ниточку обратно...

Унтоус сидел в резном дубовом кресле. Пухлые пальцы раздраженно барабанили по виноградным гроздьям, украшающим подлокотники.

— Что значит — упустили? Вы хоть понимаете, уроды безголовые, что натворили?

Прижавшийся к дверному косяку Шершень явно понимал, что он натворил: вызвал гнев господина. И лучше б ему было напороться в лесу на подраненного кабана!

В Спруте ничего не осталось от приветливого хозяина, восторженно откликающегося на каждое слово гостей. Теперь он говорил размеренно и холодно. Но это было спокойствие лавины, которая нависла над головами несчастных путников и пока еще не соскользнула — но вот сейчас, сейчас... достаточно одного звука...

Шершень это понимал и даже не пытался оправдываться. А господин продолжал, полузакрыв глаза:

— Я молчу о том, что, по твоим же словам, бежавшая девка была циркачкой — а мне как раз из Наррабана пришел выгодный заказ на актеров...

— Я еще двоих, — оживился Шершень, — тоже циркачи...

— Заткнись, — так же ровно сказал Спрут. — Не говорю я и о том, что вы, ублюдки Серой Старухи, вздумали охотиться чуть ли не у стен моего замка. Хотите, чтобы о нашей округе пошла худая слава?

— Я... мы...

— Тебе велено было заткнуться. Итак, хуже всего то, что, упустив дичь, ты посмел явиться мне на глаза. Ты должен был волком броситься по следу! Эти двое видели в лицо тебя и твоих людей... возможно, слышали что-то лишнее... Я не могу поставить под угрозу хорошо отлаженное дело из-за твоей глупости и небрежности. Переверни весь Силуран и разыщи эту парочку. Иначе тебя ждут такие муки, что Бездна после них покажется цветущим лугом!

— Уже, господин! Нашел! Они в замке!

— Вот как? Это несколько меняет дело... Куда ты велел их запереть, в Людожорку или в сарай?

— Сами пришли. Гостят в замке!

— В самом деле? Какая прелесть! — На миг Унтоус стал похож на прежнего милого толстяка, с восторгом встречающего гостей. — Девка, выходит, та смазливенькая циркачка! А ее спутник... подожди, я угадаю... поэт или тот плечистый, квадратный?..

— Все куда хуже, господин, да минует нас гнев Безликих! Тут что-то страшное! Парень, что с циркачкой по лесу бродил, мне признался: он, мол, беглый... и спина вся исполосована кнутом...

— Ну и что? С чего ты так трясешься?

— А теперь он... теперь... ох, и не выговорить... за трапезой с господином... и называет себя Соколом!

Унтоус резко подался вперед:

— Ты спятил! Да как ты смеешь...

Шершень тоскливо молчал. Он не рассчитывал, что господин сразу ему поверит.

— Говоришь, вся спина исполосована?

— Богами клянусь!

Брови Спрута сошлись над переносицей:

— Он сказал, что сопровождает Дочь Клана Рыси, вверенную его попечению. Неужели эта барышня... неужели она и есть сбежавшая от тебя циркачка?

Шершень яростно замотал головой:

— Нет, хозяин. Циркачка ела на кухне. Я сам видел: фокусы с яблоками показывала, слуги смеялись...

— Итак, две женщины, — в тяжелом недоумении размышлял Унтоус, — и мужчина, который, меняя обличья, путешествует то с одной, то с другой... то с циркачкой, то с Рысью... Если, конечно, это Рысь... ох, что я говорю, да простят мне Безымянные кощунство...

Спрут поднялся на ноги: он принял решение.

— Ясно одно: эти люди попали в замок не случайно. Они что-то замышляют против меня. Что именно — не знаю, но они не выйдут из замка!

Вокруг пленников вновь сомкнулся недобрый полумрак. Они медленно обвели взглядом свою темницу, затем, не сговариваясь, перевели глаза наверх — на клочок неба там, где не был закрыт люк.

Фаури ужасно хотелось спросить Сокола о странных словах разбойника насчет исполосованной спины. Но барышня застеснялась и лишь произнесла с деланным смешком:

— Не думаю, что я всем нам очень помогла. Но... это все, что я могу. В конце концов, Вечная Ведьма должна колдовать, даже если она ничего не помнит... не так ли?

Никто не успел ответить: что-то темное на миг закрыло небо, скользнуло по наклонной гладкой стене, шлепнулось к ногам пленника. Продолговатый сверток из коричневого сукна...

Ралидж рванулся вперед, преодолев остатки слабости и оцепенения. Торопливо развернул отороченный бурым мехом плащ с зеленой заплаткой на капюшоне. Руки жадно подхватили меч в потрепанных кожаных ножнах.

— Сайминга! Рыбка моя лунная!..

За его спиной девушки радостно переглянулись.

— Это друзья о нас позаботились, — уверенно сказала Ингила. — Они еще что-нибудь придумают, правда-правда-правда!

У Ралиджа было свое объяснение случившемуся. Но он промолчал и только с благодарностью погладил меховую оторочку капюшона.