Встретимся в Силуране! - Голотвина Ольга - Страница 30

— Пусть эта милость всегда пребудет над твоим государем, — доброжелательно кивнул король. — Прошу Вепря ко мне в шатер — разделить вечернюю трапезу... Пойдем, Нурайна.

— Да простит меня государь, — негромко отказалась женщина, — я устала и хотела бы лечь спать. Завтра рано вставать — еще до полудня мы будем в Джангаше.

Нурайна откинулась на подушки, закрыла глаза и рассеянно позволила двум рабыням хлопотать вокруг себя. Юная служанка бережно расчесывала длинные волосы госпожи, а старуха протирала лоб и щеки хозяйки влажной, горьковато пахнущей тряпочкой и озабоченно разглядывала уголки глаз и рта: не появились ли, храни Безликие, первые морщинки? Все-таки госпожа не молоденькая уже, в тридцать шесть лет надо красоту беречь. А уж и есть что беречь! Ничего не скажешь, все дали боги... Вон какой лоб высокий да чистый... а брови-то, брови — черные, ровные, чуть у висков приподнятые... а уж глаза — загляденье: темные, большие, широко поставленные... Жаль, нечасто улыбается, редко люди видят, какие зубы ровные да белые... А вот следить за этим богатством — ну, никак не хочет! Вроде ей все равно, красивая она или нет...

Заколыхался полог шатра, послышался смущенный голос:

— Позволит ли ясная госпожа войти?

— Заходи! — откликнулась Нурайна, не поднимая век.

Вошел молодой воин, охранявший шатер. Склонился над госпожой, что-то шепнул. Старуха недовольно поморщилась, еще секреты разводит, сопляк! Будто не знает, что у королевской сестры болтливая рабыня и дня бы не задержалась!

Нурайна открыла глаза, выпрямилась:

— Вот как? Интересно... Проведи его сюда так, чтобы никто не заметил... А вы обе — брысь!

Старуха сдержала возмущенный возглас — вот и изволь в таких условиях заботиться о чужой красоте! — и оскорбленно удалилась. Молоденькая помощница последовала за ней, на ходу успев перемигнуться с воином.

Вместо них в шатре появился широкоплечий, коренастый, начинающий седеть человек. Опустился на колено перед сестрой короля:

— Не знаю, сможет ли госпожа вспомнить меня...

— Почему же, помню. Ты — капитан «Зимородка», верно? А лет пять назад, в Грайане... — Нурайна запнулась, потому что имя силуранца не приходило ей на ум, хотя все остальное, связанное с ним, она помнила.

— Так, госпожа. Если бы не твоя доброта, меня казнили бы за преступление, которого я не совершал. Вся моя семья молит Безликих...

— Ну, будет, будет! Если я помогла доказать твою невиновность — значит, на то была воля Безымянных... Ты пришел, чтобы поблагодарить меня?

— Не только, госпожа... — Капитан говорил медленно, стараясь, чтобы речь была гладкой и правильной. — Происходят странные вещи... и я хочу рассказать тебе о них. Я не предатель. Я не произнес бы ни слова, если б думал, что это пойдет во вред моей стране. Но я вожу корабль по Тагизарне и каждый день молю богов о мире... о торговле между Силураном и Грайаном. И если что-то помешает переговорам... Да еще без ведома моего государя...

— Вот как? — Глаза женщины стали недоверчивыми и холодными. — А почему ты решил рассказать об этих «странных вещах» именно мне? Кто я такая? Всего-навсего незаконная сестра короля! А при Джангиларе столько придворных...

Капитан ухмыльнулся:

— Моя госпожа — скромная женщина... Но я кое-что слышал о том, что она значит при дворе. Опять-таки и про щедрость ее наслышан...

— Ладно, об этом потом... Что у тебя за «странные вещи»?

Капитан замолчал, а затем заговорил совсем иначе — не подбирая учтивые слова, а как само на язык ложится:

— Когда снаряжались к выходу из Джангаша... я гляжу: еж водяной, в левый борт с наружной стороны вбито железное кольцо! Не в самый планшир, пониже... если перегнуться через борт, можно достать рукой. А от кольца вниз, в воду, цепь убегает — не очень толстая, но, похоже, прочная. Ну, думаю, еж водяной! На моем-то «Зимородке», где я каждую щепку отколовшуюся знаю, вдруг такие игрушки непонятные! Кликнул боцмана, пообещал ему ноги выдернуть. Он затрясся, понес какой-то бред: мол, велено было приколотить, а шуметь как раз не велено... Я ору, еж водяной, требую объяснений... вот только не думал, что мне их будет давать Нуренаджи Черный Эфес. Лично, еж водяной! Было мне сказано, что принц может оказать честь и другому кораблю, а на палубе моего «Зимородка» для меня погребальный костер сложат, если вякать не перестану... Ну, еж водяной, заткнулся я, а сам думаю: что-то не так! Мы ж в порту стояли, принцу вроде нечего было бояться... а он боялся, светлая госпожа, чтоб мне на Пенных Клыках днище просадить! В глаза я ему, еж водяной, не смотрел, но голос-то слышал... Думаешь, ясная госпожа, я рехнулся? Или вру? Или ерунду тебе зачем-то рассказываю?

Нет, Нурайна так не думала. Она сидела на подушках очень прямо, в напряженной позе, до кончиков пальцев полная недоброго предчувствия.

— Вот я и прикинул: еж водяной, да кого ж наследнику престола бояться? Только одного человека на свете... Пот меня прошиб, но думаю: ладно, мое какое дело... А при Вепре крутится какой-то наррабанец, мелкий да тощий, по-людски совсем не говорит, только «гыр-гыр-гыр» по-наррабански. На знать мордой и одежкой не тянет, от слуг в стороне держится. Еще до отплытия на борт перебрался. Принц сказал мне, что наррабанец по слабому здоровью ни в каюте, ни в трюме спать не может, надо ему тюфяк на палубе положить. Еж водяной, разве ж я спорю? Так эта морда смуглая кладет свой тюфяк у левого борта, аккурат там, где колечко вбито, и ни днем ни ночью с места не сходит, даже еду ему на палубу таскают...

— Дальше! — приказала Нурайна, когда капитан замялся.

— Все доскажу, светлая госпожа... а только боязно мне. Чем бы страх разогнать?

— Понимаю, — усмехнулась Нурайна и потянулась к небольшой перламутровой шкатулке. — Вот, держи...

Капитан с уважением взглянул на две золотые монеты на своей ладони.

— Госпожа щедра... Отчалили мы. Проходим Серую стремнину. Я на всякий случай сам к штурвалу встал. А сзади — голоса. По-наррабански говорят — Вепрь и этот... щуплый... Принц спрашивает: разве, мол, не понадобится какая-нибудь вешица с запахом? Щуплый отвечает: это ж не собака! Мне, говорит, главное — на человека взглянуть. Ночью, говорит, представлю себе этого человека, а она у меня в мыслях все прочитает. А принц ему: как на берег сойдем, держись возле меня да смотри в оба... Тут меня заметили и вроде как встревожились, а потом Вепрь со мной по-наррабански заговорил. Я дурачком прикинулся, а сам думаю: еж водяной, что ж они такого этой ночью затевают?

— Хотят чем-то порадовать Серую Старуху... — не собеседнику, а себе самой негромко сказала женщина.

Огни факелов отражались в черных струях, вытягивались лентами, извивались змеями, рвались прочь от корабля — и умирали во тьме.

Часовой-силуранец, стоявший у трапа «Зимородка», тоскливо глядел на берег, во мрак, кое-где разорванный тлеющими кострищами. Еле различимые пятна палаток казались затаившимся вражеским войском.

Воин вспоминал об оставленной дома жене — мягкие серые глаза, тихий голос, сложенные на большом животе руки... К его возвращению родится их первенец. Но мать не сможет положить малыша в Горную Колыбель, чтоб рос сильным и не знал болезней... Издревле грайанцы славятся крепостью и здоровьем. Что теперь станется с народом богатырей?

Горная Колыбель держит путь в Грайан... позор! Был бы королем Нуренаджи — не допустил бы такого!..

«Ничего, — шепнула на ухо жена, почему-то оказавшаяся совсем рядом. — Наш маленький все равно вырастет силачом. Послушай, как бьет ножкой...»

Просветлев, воин потянулся ладонью к животу женщины, чтобы почувствовать за теплой стенкой кожи упрямые, сердитые толчки...

— Улыбается... — шепнул Нуренаджи, наклонившись над часовым. — Что-то хорошее ему снится...

— Мой принц может не говорить шепотом, — сказал высокий бледный молодой человек. — Часовой не проснется... Будет ли он утром наказан?