Тюрьмой Варяга не сломить - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 42

— Посмотри в окно, сынок… это зона. Тридцать лет я стерег зэков и дослужился до начальника колонии. Мне бы очень хотелось, чтобы ты пошел путем, проторенным твоим отцом. Я надеюсь, что ты когда-нибудь займешь мое место.

К радости Тимофея Егоровича, уже через двенадцать лет после окончания высшего училища Министерства внутренних дел Александр возглавил ту самую зону, где некогда начальствовал отец. Беспалый-младший оказался тоже крепким хозяином и дело поставил так, что в далекий таежный край к нему на «воспитание» отправляли воров всех мастей без разбору — карманников, домушников, громил. Свежий воздух и железная дисциплина должны были подействовать на них так же отрезвляюще, как труд на обезьяну. Но особенно эффективен был метод, который Александр перенял у отца.

Беспалый-старший ненавязчиво поучал:

— Всю эту воровскую братию я знаю отменно! Им палец в рот не клади… откусят вместе с рукой! А потому всегда будь с ними настороже и держи предельную дистанцию. Этих людей уже не перевоспитаешь, а стало быть, нужно действовать жестко. Вплоть до крайних мер.

Александр вяло улыбался: с недавних пор он стал относиться к отцу покровительственно, но к его советам прислушивался всегда.

— Отец, это в твое время можно было морить людей пачками, а потом за это еще и орденов нахватать. В наше время это не пройдет.

— Ты меня не так понял, Сашка, нужно делать так, чтобы они сами гноили и уничтожали друг друга. Сталкивай их лбами. Пусть перегрызутся между собой. Ты их носом в говно тычь, а покуда они разберутся, кто прав, кто виноват, ты собирай на них компромат, не ленись! Когда до дела дойдет, они тебе сапоги лизать станут! Все у тебя вот здесь будут, — и Беспалый-старший яростно сжимал в кулак свою старческую руку.

— Я тебя понял, отец, — задумчиво отвечал Александр Тимофеевич.

Первую крупную акцию Александр Беспалый совершил в двадцать пять лет, когда уговорил блатных помочь в строительстве гражданского объекта, пообещав взамен за доблестный труд огромные послабления в режиме. А когда был возведен последний этаж, он объявил, что заключенные собственными руками выстроили тюрьму, и швырнул на нары фотографии, где каждый из них был запечатлен крупным планом.

По воровским понятиям, участие в строительстве зоны для зэка считалось делом исключительно недостойным, и если об этом узнавало воровское сообщество, то отступленцев приговаривали немедленно. Даже если им сохраняли жизнь, то она больше походила на запомоенное ведро, куда сморкался каждый желающий. Педагогический опыт Беспалого был мгновенно подхвачен на многих зонах, а блатные, те, что похлипче, из боязни, что их могут поместить в пресс-хаты, безропотно строили вышки, обтягивали заборы колючей проволокой и прокладывали кабели высокого напряжения. Именно в то время многие начали работать на нового хозяина.

Беспалый через своих людей внедрялся в уголовный мир — он знал не только, о чем говорят блатные, но даже, о чем они думают. Его агентурная сеть была многочисленной, практически на каждой зоне в округе он имел агентов, в его картотеке значились представители чуть ли не всех каст уголовного мира, вплоть до самых серьезных авторитетов. Это был его личный золотой запас, четко отлаженный бизнес — он расплачивался агентами и просто продавал их практически во все регионы России, имея от этого солидную прибавку к жалованью.

А окружение Александра Беспалого не без основания считало, что он не только самый влиятельный человек в регионе, но, возможно, и самый богатый. Свою зону подполковник Беспалый не без юмора называл «кузницей кадров». Воры называли ее иначе — «прихожая преисподней». Но даже в его примерном заведении всегда находилось несколько человек, которые готовы были скорее отрубить себе руку, чем исполнить распоряжение «хозяина». Это была группа самых непримиримых. В них он нуждался как в противовесе всему остальному братству, над которым он ставил свои эксперименты. Только горстка воров, собранная со всех регионов России и отфильтрованная в далекую таежную колонию, способна была вынести все испытания, порожденные фантазией Беспалого-младшего: их заставляли жить среди «чертей», принуждали без конца общаться с тюремным начальством, они сполна испытали на себе подозрение в «стукачестве», их обвиняли в отступничестве от воровских идей, сажали в одиночки и, наоборот, прессовали переполненными камерами. Некоторые из воров после таких экспериментов превращались в груду золы, другие — приобретали крепость алмаза. Однако этот редкий человеческий материал на фоне остальной бессловесной массы был настолько невелик, что запросто растворялся в ней, подобно тому, как это бывает с каплей дождя, попавшей в океан.

Александру Беспалому работа с такими упрямцами доставляла особое удовольствие, это напоминало хороший перченый борщ, с которым нужно справиться не покривившись. Подполковник Беспалый понимал, что рискует — с такими всегда приходилось держать ухо востро, — но все время шел на риск. Хотя для предосторожности все же сажал крепких воров отдельно от других заключенных, опасаясь, что своим дерзким неповиновением они способны заразить других, а то и довести до бунта остальное послушное сообщество. В то, что в его колонию направят Варяга, Беспалый поверил не сразу. Такую крупную фигуру, как смотрящий России, логичнее было бы держать в столице под усиленной охраной ФСБ за толстыми стенами Лефортова. Однако когда он узнал подробности прибытия Варяга в Москву, то осознал, что решение начальства было далеко не случайным.

Зона для каждого авторитета всегда маленькая родина, его духовные корни, а потому ни один из них не терял связи с теми местами, с которых когда-то начиналось его уголовное крещение. И если он выбивался в положенцы или в законные, то непременно «грел» колонию из общака, всегда старался поддержать толкового смотрящего и ко всякому произволу относился с такой болью, как будто бы сам стал его жертвой. Да и зона оставалась благодарной и горой стояла за своего выдающегося «выпускника», и при надобности из тюрьмы на «толковище» приходила трогательная «малява», в которой поминались прежние заслуги лидера, разъяснялась позиция зэков, а несколько десятков уважаемых людей ручались за проштрафившегося авторитета.

Такая помощь никогда не забывалась, и в благодарность за поддержку иной вор готов был снять с себя последнюю рубаху и заваливал тюрьму таким гревом, что перепивались не только все зэки на зоне, не только солдаты срочной службы, но и самые последние чушпаны в ее окрестностях.

Каждый из законных понимал, что потерять поддержку зоны равносильно медленному умиранию, а смерть в одиночестве всегда горька. Отчасти именно поэтому, пошлявшись на свободе с год, законники, как правило, возвращались обратно в колонию, чтобы укрепить прежние связи и обзавестись новыми. Вор, лишенный поддержки зоны, — все равно что срубленное дерево. Вот поэтому Варяг и не воспринял свое заключение слишком болезненно: колючая проволока, высокие стены и сторожевые вышки — это всего лишь часть его дела, которому он поклялся посвятить свою жизнь.

Поезд вырвался из тайги и, точно заключенный, совершивший удачный побег, весело помчался вдоль тихой северной речушки. Сопровождавшие Варяга офицеры не пытались скрывать своего восторга и объяснили вору, что через полсотни километров поезд прибудет в небольшой райцентр под названием Северный городок, от которого дальше тянется лишь одна дорога — узкоколейка до печально знаменитой станции Глухая. Возле нее стоит рабочий поселок Красный лесоруб и, среди нескольких других, известная на всю Россию «сучья» зона, прозванная зэками «Лисьей дырой». Для офицеров Северный городок был конечным пунктом назначения, и они с радостью думали о том, что обратная дорога всегда короче.

— А знаешь, я по тебе буду скучать, Владислав, — признался капитан Кравцов, красивый пижонистый парень. — Все время вдвоем… как сиамские близнецы.

Нечто подобное чувствовал и Варяг. За время долгого пути, в котором их разделяла лишь решетка, они сделались почти друзьями, а если учесть еще и то, что до ветру по инструкции его выводили в наручниках, прицепив другой браслет на крепкую кисть капитана, то они и впрямь стали неразлейвода.