Не стреляйте в рекламиста - Гольман Иосиф Абрамович - Страница 28

— Хорошо, хорошо, — соглашался Ефим. Где же здесь подлянка? Или он, дуя на воду, откажется от сделки века?

— Единственный момент, — вкрадчиво начал гость («Вот оно», — подумал Береславский), — но очень важный. Нам по ряду причин нужно, чтобы договор был заключен июлем, то есть двумя месяцами назад.

— Почему?

— А вам какая разница? Это ж наши внутренние проблемы.

— Это так. Но уж больно велик договор. Вот и интересуюсь.

— Тут тайны-то нет. Мы планировали работу с вами еще в июле. Тогда же подготовили договор. Ваши прайсы нас полностью устроили. — Он тряханул зелеными листами, которые достал из портфеля. — Потом собирали справки. Проверяли вас, — улыбнулся Марк Григорьевич.

Все. Дальше не надо. Летний прайс был в желтых тонах. А этот напечатан три дня назад. Буквально за день до нападения на Сашку. Ефим вдруг почувствовал себя немножечко антисемитом.

Г-н Рейзман не понял причины изменения настроения. А объяснять что-либо Ефим не собирался.

— Извините, Марк Григорьевич. Мы не сможем работать с вашей фирмой.

— Почему же?

— Из чисто антисемитских соображений, — нахально и отчасти честно ответил Береславский.

— Вы что, с ума сошли? — Тот, казалось, не собирался уходить. Никак не мог взять в толк, что человек может отказаться от такого предложения. («Может, его втемную используют? Хотелось бы на это надеяться…»)

— Все, Марк Григорьевич. Аудиенция закончена, мне надо работать.

— Вы очень пожалеете об этом, Ефим Аркадьевич, — процедил, выходя, гость. — Вы не знаете, кому отказываете. — Рейзман пытался пугать, но Ефиму было понятно, что Марк Григорьевич просто обескуражен и, похоже, сам напуган результатом беседы.

В кабинет зашла Марина Ивановна.

— Ты чего с мужиком сделал?

— Угадай с трех раз.

— Он прямо ошалелый.

— Ошалеешь тут. Маринка, ты знаешь, только что я отказался от двухсот штук зеленых.

— Он тебе предлагал?

— Точно.

— Правильно сделал, что отказался. Гнилой мужик.

— Спасибо, утешила.

Марина Ивановна принесла Ефиму чайку с медом, чтоб чуток успокоился. Не успел он допить чашку, как дверь снова открылась. В дверях появилась крепкая круглая физиономия Василия Федоровича Ивлиева.

— Здорово, буржуй!

— Здавствуйте, Василий Федорович! — У Ефима гора с плеч упала. Господи, как классно, что старик приехал так вовремя!

— Не смог я в санатории. За….ли режимом. — Подполковник запаса Ивлиев никогда не утруждал себя соблюдением нормативной лексики. — А чего ты такой задроченный? Ужель на твою фирмешку кто-то наехал? Не верю. Ведь чтоб наехать, нужно заметить…

— Еще как заметили, — пробурчал Береславский. «Смейся, смейся, старый черт! Как ты вовремя появился!»

Отношения у них были своеобразные. Старый друг и ровесник отца Ефима, Ивлиев всю жизнь прослужил в КГБ, причем в оперативном подразделении, которое реально воевало в самых разных необъявленных войнах. Ефим помнил, как еще совсем маленьким, с отцом навещал Ивлиева в санатории, где тот отлеживался после ранения. Старик не очень любил делиться воспоминаниями, но Ефим знал, что тот участвовал во взятии Дворца Амина в Афганистане, воевал в Анголе и Латинской Америке.

Распад СССР подполковник пережил на удивление легко, так как его, повидавшего самую разную жизнь, коммунистическая болтовня никогда не привлекала. Воров и олигархов он не любил, но считал первый, воровской период становления новой экономики неизбежным.

Что его ужасно задевало — так это потеря Россией территорий. Здесь он был чуть не монархист, что служило причиной страшных словесных баталий между ним и Ефимом. Все кончалось страшным матом и хлопаньем дверью. Чтоб через два-три дня потихоньку вернуться на круги своя.

Дело в том, что старик очень любил Ефима. Его собственный сын все детство прожил с матерью, не пожелавшей жить с человеком, регулярно исчезающим неизвестно куда. И возвращающимся иногда с малярией, а иногда с пулей в животе. Сын так и вырос вдали от отца. А потом укатил в Южную Африку, откуда не писал и не звонил.

Так что Береславский был для Ивлиева в некотором роде сыном. Ивлиев никогда не был для Ефима в некотором роде отцом, но был, безусловно, одним из самых близких людей. Хотя сейчас, когда родного отца не стало, подполковник стал еще нужнее. И дело не только в его работе по защите фирмы (что тоже в ряде случаев весьма пригодилось). Дело в том, что каждый человек хочет иметь рядом с собой старшего. Отца, брата, друга. И если тебе за сорок, и у тебя жены и дети — это ничего не меняет. Даже самому сильному нужна опора.

— Так что случилось? — стер с лица улыбку Ивлиев.

— На Сашкину квартиру был налет. Он убил троих у себя на дому и одного — на выезде, — даже с некоторым злорадством рассказывал Ефим. Пусть подполковник не думает, что его ничем не удивишь.

Но он действительно не удивился!

— Сам-то цел?

— Да, в тюрьме. А тебя не поразил наш Рэмбо?

— Нет. Он — мужик. Не то, что ты.

— А я кто? — обиделся Береславский.

— Ты — сопливый романтик предпенсионного возраста, — отрезал старик. — …Но иногда и ты пригождаешься, — смилостивился он, выслушав, что успел сделать Ефим для помощи узнику.

В их беседу вмешалась Марина.

— Ефим, это срочно, — сказала она и соединила линию. Береславский узнал голос Юры Иванова.

— Слушай меня внимательно, — сказал генерал. — Задержали парня, который опять лез в ту квартиру. Запиши номер. — Он продиктовал телефон. — Это начальник ОВД полковник Кунгуренко. Он предупрежден. Езжай туда и попробуй что-нибудь выяснить. Если смогу, я тоже подъеду.

И, не прощаясь, повесил трубку.

— Кто? — спросил подполковник.

— Юрка Иванов. Говорит, еще одного взяли. Сегодня к Ленке лез в квартиру. Я тебе рассказывал, Атаман сообщил.

Ивлиев недовольно поморщился при упоминании и генерала милиции, и уголовника. К первым он всегда относился с корпоративным недоверием, второго считал порождением сопливого Ефимового романтизма.

— Ладно, Фимыч. Не ссы раньше времени. Старые кадры не подведут.

Они в момент собрались и двинулись в ОВД к Кунгуренко.

Марина Ивановна проводила их до лифта и тайком перекрестила ушедшую кабину. Ох, как ей все это не нравилось!

ГЛАВА 16

Сеня буквально дрожал от возбуждения, «раскалывая» Петруччо. Редкостный факт, но Митрошкин был почти уверен, что деморализованный Петруччо вот-вот СДАСТ ЗАКАЗЧИКА! Такого не было не только в Сениной практике, но и в подавляющем большинстве расследований заказных убийств! Даже когда их проводили лучшие следователи и огромные сыскные бригады.

Сеня приковал Петруччо к батарее в своем кабинете, не давая тому забыть обстановку его первого за сегодняшний день краха. И теперь было ясно, что назревал второй.

Петруччо, прошедший восьмилетний котел «зоны», откровенно боялся маленького и сопливого Митрошкина. Он так и не понял, как все произошло. Одно мгновение — и прощай, свобода! В самом худшем варианте: с фотографиями предполагаемых жертв в кармане и «дурой» в кобуре.

— О, господи, — чуть не вслух застонал Петруччо. Пистолет ему продал «чурка» на рынке. Уверял, что чистый. Но кто знает, в кого из него шмаляли? Еще два часа назад это никак не беспокоило бандита. Но теперь весь мир был против него.

— Ну, что, дозрел? — поинтересовался Митрошкин и шмыгнул носом. Ринит к осени всегда усиливался.

— Ничего не знаю, — безнадежно прошептал Петруччо. И получил почти незаметный, но ужасно болезненный удар в живот.

Избиения были привычны Петруччо. Уж сколько и как его били! Но здесь пугала даже эта обычная при задержании процедура. Откуда в недомерке столько силы? Почему он бьет туда, куда меньше всего ожидаешь? Может, мысли читает? И тут же получил еще один мгновенный, но сильный удар.

Дверь в кабинет со скрипом открылась. Вошел старший лейтенант в форме.

— Проводится воспитательная работа? — весело спросил он. — Могу помочь.