Час девятый - Бондаренко Борис Егорович - Страница 16

– Ну что вы, как такую обидеть можно?

– На могилу-то к отцу ходишь?

– Хожу.

– В порядке она?

– В порядке. Ограда заново покрашена, цветы высажены, сорняки все вырваны.

– Наверно, Алексей смотрит?

– Наверно.

– Как пойдешь к отцу, передай поклон от меня.

– Передам, – серьезно сказал Андрей.

– А теперь зови Машу. Надолго вы сюда?

– Через полчаса надо уже идти, а то поздно будет. Поезда очень уж редко сюда ходят.

– Ну, и на том спасибо, что навестили. Иди, зови.

Андрей позвал Машу, та вошла уже как будто смелее, села в ногах у Анны Матвеевны, поправила одеяло на ней.

Андрей стал разворачивать свертки.

– Тут, тетя Аня, виноград, его бы побыстрее съесть надо. Маша, сходи, помой где-нибудь. Яблоки уже есть – кислые, наверное, но все же свежие.

– Чай, на базаре все покупали?

– Где же еще?

– А денег ты зря послал, Андрей. Чтобы больше не делал этого. У нас они мигом все разойдутся, и не заметишь, а вам нужны. Квартиру обставили?

– Не совсем еще. Да много ли нам надо – спать есть на чем, столы и стулья тоже; а лишнее все равно ни к чему.

– Много получаешь-то?

– Хватает, – улыбнулся Андрей. – Иной месяц до трехсот выходит, а то и больше.

– Говорят, ты там начальником каким-то?

– Ну, какой из меня начальник... Ведущий инженер группы, и только. Новые приборы осваиваем.

– Хорошая работа?

– Хорошая.

– А как же диплом – думаешь получать?

– Да некогда пока.

– А ничего не говорят тебе из-за этого?

– Нет.

Пришла Маша, принесла виноград – Анна Матвеевна и их заставила есть, как те ни отнекивались. Сама отщипнула две ягодки – и все, не хотелось больше.

Посидели еще, поговорили – хорошо было Анне Матвеевне с ними, она и на лицо вроде бы переменилась – мягкое такое стало, ласковое, и желтизна не очень заметна была.

Стали наконец прощаться – Андрей нагнулся, поцеловал Анну Матвеевну, она не сдержалась, заплакала. Маша ласково взяла ее за руку, стала гладить, как будто взрослая мать утешает маленького ребенка, и так хорошо это у нее вышло, что Анна Матвеевна совсем растрогалась, но слезы постаралась сдержать, посмотрела на Машу – та догадалась и тоже нагнулась, чтобы поцеловать ее, но заторопилась, и неловко это у нее вышло – задела за живот. Анна Матвеевна чуть не закричала от боли, но сдержалась, только побледнела, подставила щеку для поцелуя, но Маша все-таки заметила и сама чуть не заплакала:

– Ой, простите, тетя Аня...

– Ничего, Машенька...

Ушли они – и долго еще сохранялось у Анны Матвеевны радостное настроение, не хотелось думать ни о чем плохом, все вспоминала Андрея и Машу. Вот наконец и довелось увидеться с Андреевой женой – и хорошо было, что опасения Анны Матвеевны оказались напрасными, что невестка оказалась лучше, чем представлялось, хорошо было видеть, как ласково и любовно относятся они друг к другу.

9

И опять пошли дни.

Анне Матвеевне все тяжелее становилось лежать здесь одной, хотелось домой – как ни трудно было бы там, а все свои, и она стала просить врача выписать ее. Тот все отказывал – подождем, говорит, пока швы не подживут, сейчас вас и везти нельзя. А швы и в самом деле стали затягиваться – гноя все меньше выделялось, и бинты стали реже менять.

Ирина написала, что приедет числа двадцать пятого июня, – и очень хотелось Анне Матвеевне к этому времени домой попасть, побольше с дочками и внучками побыть.

Но двадцать пятого доктор не отпустил ее – еще недельку, сказал, полежать надо. Ирина с детишками и Веркой прямо с вокзала в больницу, к Анне Матвеевне, и как увидела она, с какой радостью внучки бросились к ней, – так жалко ей себя стало. Дожить бы еще лет десять, посмотреть, какие красавицы выйдут из этих девчушек. Старшей, Тане, было шесть, Оле – на год меньше. От их щебетанья да от ласковых глаз Ирины тяжесть на сердце у Анны Матвеевны прошла, она заулыбалась, но по лицу Верки заметила все-таки, что очень уж она, должно быть, изменилась, – Верка не сумела скрыть своей жалости и боли, избегала смотреть на мать, чуть что – и глаза в сторону отводит.

Расселись все вокруг нее, девчонки наперебой стали рассказывать, чему научились за год, – Таня стала буквы на газетке показывать, по складам читать, а Оля ревниво перебивала ее, все хотела стихотворение прочесть. Анна Матвеевна обеих выслушивала, никто в обиде не оставался. Ирина все больше помалкивала, поглядывала на мать большими ласковыми глазами. Тут и слов не надо было, чтобы понимать друг друга. Анна Матвеевна спросила только, как Петро да как у Верки дела в училище, а то все больше с внучками возилась. Вскоре и Михаил зашел – приехал на лошади, как и договаривались в письме. Анна Матвеевна его к врачу послала – пусть еще поговорит, чтобы ее пораньше отсюда выписали, да точно договорится, когда приезжать за ней. Михаил ходил недолго, сказал, что врач ни в какую не поддается, а через неделю – пожалуйста, если ухудшения не будет. Анна Матвеевна вздохнула и чуть было опять не прослезилась – слаба на слезы стала, да уж больно ей хотелось сейчас вместе со всеми уехать, свежим воздухом подышать, на деревню свою посмотреть.

Посидели еще с полчаса, потом Михаил Федорович скомандовал собираться. Анна Матвеевна все крепилась, заплакала только тогда, когда уже уехали все. Долго плакала, и живот от этого разболелся. Думала – все же мои родные, милые остаются, им-то еще сколько жить, ведь помогать, советовать надо, все горе ихнее на себя взяла бы, любую беду их на свои плечи взвалила – зачем же не ко времени помирать ей? А о том, что все еще может обойтись и она еще поправится, уже не думала Анна Матвеевна. После язвенной-то операции через три недели самое большое выписываются, а она уже больше двух месяцев лежит, слабеет все больше, да и шишка эта проклятая внутри все больше растет. Каждый день ее щупала Анна Матвеевна, и все время страх ее забирал – точь-в-точь такая же, как у Егора, он ее не раз показывал, и она сама ее щупала, сама успокаивала, – пройдет, встанешь еще. Так до самой смерти и не встал Егор, и ей, видно, не приведется...

Тяжело шли эти оставшиеся до выписки дни. С утра до вечера – словно год проходил, и ночью неспокойно было – плохо спала Анна Матвеевна, но врачам не говорила – боялась, что еще задержат ее здесь, не выпишут. Но врач каждый день говорил, что третьего, как и обещал, выпишет.

А тут еще одна гостья пришла, совсем уже нежеланная. Анна Матвеевна даже удивилась, увидев входящую Катерину – ей-то что здесь понадобилось? У них и всегда-то отношения были так себе, а после смерти Егора и вовсе на нет сошли – здравствуй, и весь тебе разговор. Пыталась было Катерина жаловаться ей на Егора, на сыновей – а только это, кажется, она и делала – жаловалась всем, – но Анна Матвеевна сразу оборвала этот разговор – и слушать не захотела. Катерина пыталась и на Анну Матвеевну наговаривать, – вот, мол, помогала столько лет, от себя отрывала, а теперь и разговаривать не хочет. Но эти разговоры и вовсе уж смешными казались – кто ж не знал, что всю жизнь Катерина нигде не работала, один Егор с утра до ночи горб гнул, – как же она-то помогать могла? Саму же Катерину и высмеяли за эти разговоры.

Давно уже не встречались Анна Матвеевна и Катерина – года четыре, наверно. Да, через год после смерти Егора виделись, вспомнила Анна Матвеевна. Тогда Катерина выглядела еще гладкой, упитанной, щеки лоснились, от жира чуть не лопались, и принаряжена была – жакетка плюшевая, тонкий пуховой платок, боты новые, дорогие. Видно, неплохо ей тогда жилось – и те деньги, что от семьи тягала, пока вместе с Егором жила, видать, еще не кончились, и дом у Андрея отсудили, половину продали – тоже деньги немалые. Говорили тогда, что и мужик у нее завелся – какой-то завскладом, а Катерина на этом складе сторожем числилась, но работать почти не работала, только деньги получала – сама похвалялась. Тогда, при последней встрече, Катерина вроде даже пожалела Анну Матвеевну, посочувствовала – что-то больно уж худая да бледная, не больна ли? Разговор этот Анна Матвеевна оборвала, быстренько попрощалась и пошла по своим делам.