Атлантический рейс - Иванов Юрий Николаевич - Страница 13

На палубе что-то упало. Я вздрогнул и на мгновение обернулся. А когда взглянул на свой «сад», то увидел лишь то, что увидел и Викеша, – кусок ноздреватого известняка без каких-либо признаков жизни.

...Во время обеда в салоне тихо. Матросы, боцман, бригадир едят бесшумно, не гремя ложками, опустив глаза в тарелки. Все устали. Сделано уже три траления, но рыбы нет.

– Ничего, ребята, – говорю я подчеркнуто бодрым голосом, – ведь так всегда бывает. Вот и у нас в прошлом рейсе: сначала пролов за проловом. А потом наладилось – не знали, куда девать сардину.

– И у нас такое было, – поднял от тарелки глаза боцман, – помнишь, Славка? Пришли на Джорджес-банку: с неделю в тралах ни рыбки. А затем дело наладилось, и...

– Потом что ни траление, то четыре-пять тонн, – продолжал Кротов. – План перевыполнили.

Матросы оживились, расправили плечи, начали вспоминать подобные случаи. В салоне стало шумно, ложки бодрее застучали о тарелки, кто-то попросил добавки. Встретившись со мной глазами, бригадир кивнул головой: дескать, все будет в порядке.

Вскоре раздается гул лебедки; трал опять покидает судно и отправляется в свое очередное путешествие. Но и это траление не принесло нам удачи, трал лишь крылом зацепил косяк сардины. В кутке же трепыхалось какое-то существо, довольно странное на вид: зверь – не зверь, рыба – не рыба. В общем какое-то чудище.

Чудище! Более непривлекательного существа нам не приходилось раньше видеть: толстое, раздувшееся, как шар, покрытое шероховатой, в бородавках кожей туловище, маленькие злые глаза, большой рот, плавники, очень похожие на ноги. Шершавая, как кошачий язык, шкура окрашена в черно-бурый цвет, лишь у основания спинного плавника, гребнем поднимающегося на широкой спине, ярко пламенеет оранжевый цветок. Ну и рыба, ну и зверь! И чего только не придумает природа! Рыба тяжело дышит, мелко трепещет коротеньким, как обрубок, хвостом и тяжело раскрывает рот. В ее облике есть что-то необычное, «модернистское».

Странная рыба в стиле «модерн» называется удильщиком. Ученые не случайно так ее назвали. Дело в том, что рыба действительно... удит других рыбок. Для подводного ужения удильщик имеет специальное приспособление – маленькую живую удочку, которая растет на самом носу, над широкой пастью удильщика. Эта удочка носит в науке название «илициум» и представляет собой гибкий, видоизмененный первый луч спинного плавника. Илициум оканчивается живым, подвижным червячком, находящимся постоянно в движении.

Удильщик – плохой пловец. Да ему и не надо много плавать – он обитает у дна, среди камней, между которых превосходно разгуливает на своих плавничках-лапках. Обнаружив резвящуюся стайку рыбок, удильщик подбирается к ним поближе и затаивается между камней, напоминая собой замшелый, покрытый мелкими водорослями камень. Замаскировавшись, удильщик разевает рот и начинает играть над ним своей удочкой. Червячок крутится, вертится, извивается из стороны в сторону, и вскоре рыбки замечают его. А дальше все очень просто: подманив рыбешку к самому рту, удильщик подпрыгивает на своих лапах – и нет рыбки... Многие удильщики живут на больших глубинах, там, где всегда царит вечный мрак. Но и там они ловят рыбок, подманивая их к себе живой удочкой. А чтобы на ней был виден червячок, удочка освещается маленьким, но очень ярким фонариком. Во время охоты удильщик зажигает свой фонарь, после – тушит; причем сам он глаз не имеет и приближение жертвы ощущает по едва заметным колебаниям воды.

Вместе с чудищем попали в трал и еще две весьма непривлекательные на вид рыбы. Одна из них была совершенно плоская, большеглазая, вся обросшая, скользкая, окрашенная в бурый цвет. Плоская рыбина – «морской черт» из того же отряда ногоперых, что и удильщик, но только из другого подотряда. Как и удильщик, «морской черт» обитает на дне, где он добывает себе пропитание таким же способом, что и удильщик. Когда мы его вскрыли, то увидели, что желудок «черта» совершенно пуст. Как видно, не очень-то много находится под водой любителей живых червячков.

А третья рыба, длиннорылая, покрытая упругой зеленоватой кожей, носит не менее странное название – «ангел»! Ну и фантазеры же эти ученые!.. Но, почему «ангел»? При всем желании не найдешь ничего ангельского в этой относящейся к скатам рыбине.

...Из лаборатории, в которой я работаю со своими коллекциями, мне хорошо видно, что делается на палубе. Вот опять трал ушел в воду. А теперь его выбирают. Я не вижу, что за улов в трале, но по нахмуренным матросским лицам понимаю: сардины опять нет.

Неудача за неудачей! Очередной трал намотался вокруг своей оси, следующий полз по самому дну и нагреб в куток с полтонны камней, ракушек, ила. Из этого улова лишь мне удалось извлечь кое-какую пользу – отобрать для коллекции несколько десятков килограммов ракушек, обломков кораллов, морских звезд и колючих ежей. А в иле Иван Лукьянец нашел несколько животных, внешним своим видом напоминающих обыкновенные огородные огурцы. Они так и называются – «морские огурцы». Но у животных есть и свое научное, весьма красивое название – голотурия. На Дальнем Востоке некоторые виды голотурий, под названием трепанги, идут в пищу и считаются в Китае, Корее, Японии и некоторых других странах очень дорогим деликатесом.

– «Огурчики» что надо!.. Первый сорт... – невесело шутит Иван и высыпает мне на стол целую кучу неприятных на вид голотурий.

«Огурцы» не вызывают во мне никаких чувств. Поморщившись, я ворошу пинцетом их бугристые, серые тела с небольшим венчиком щупалец в головной части. Потом отбираю животное покрупнее и сажаю его в аквариум. Посмотрим, как ты будешь вести себя в естественной обстановке. Некоторое время голотурия лежит неподвижно. Потом начинает медленно распухать; втягивает, наверно, в себя воду. Распускаются невиданным подводным цветком щупальца, окружающие рот голотурии. Ими животное захватывает ил с остатками органических веществ, которыми питается. Голотурия очень малоподвижное существо. Да и зачем двигаться, если кругом столько ила?

На минуту я отошел. А когда возвратился, то, взглянув в аквариум, чуть не подскочил на стуле: в нем быстро плавали две узкие, длинные рыбки с черными точками глаз на плоских головках! Что за чертовщина? Кто туда их подсунул?

– Виктор Леонтьевич! – позвал я и выскочил на палубу.

Через пару минут мы вдвоем вошли в лабораторию, наклонились над аквариумом, но рыбок в нем не было.

– Да ведь только что... сейчас... две такие узенькие рыбочки... – начал я.

Но Жаров не дослушал меня. У него было отвратительное настроение: наживка не ловится, трал за тралом возвращается на судно пустым, с берега от начальства ругательная телеграмма пришла, а тут я еще со своими фокусами. Недовольно, сухо покашливая, Жаров покидает меня.

– Ах ты, мерзкий «огурец»!.. – говорю я, прижавшись носом к холодному стеклу. – Неужели мне могло показаться?

Голотурия вздрогнула, и из ее чрева выскакивают... две знакомые рыбки – узенькие, серебристые, с черными бусинками глаз. Нет, конечно, мне не показалось: просто эти рыбки живут вместе с голотурией. Это так называемый симбиоз – совместное, взаимовыгодное существование различных видов животных. Во время опасности рыбки прячутся в голотурию, а потом выплывают из нее. Рыбки по-латыни называются «фиерасфер», они достигают величины в 8-10 сантиметров.

Отсадив рыбок в другую банку, я сую руку в аквариум и достаю голотурию, чтобы рассмотреть ее поближе. Животное напрягается, и... прямо в лицо мне ударяет тугой фонтан воды, ила и каких-то кишочек. Снимая с губы кусок кисловатой пленки, я опускаю животное обратно в аквариум. Что же произошло? Спасаясь, голотурия выстрелила в меня всеми своими внутренностями. В заряд пошло все, даже кишечник и оба легких. Но животное не погибнет: пройдет немного времени, и утраченные органы восстановятся в прежнем виде.

Так проходит этот день.

Вечером мы собираемся в лаборатории. Торин, удобно устроившись на диване, изучает материалы прошлогодней тунцеловной экспедиции. Виктор склонился над микроскопом, а Саша строчит длиннющее письмо домой своей жене. Женился он буквально накануне ухода в рейс, попал, как говорится, не с корабля на бал, а со свадьбы на корабль и очень тяжело переносит разлуку со своей супругой, медсестрой детской больницы. Покусывая кончик карандаша, он смотрит в дверь лаборатории на быстро темнеющее небо, а видит, наверное, не золотисто-алые облака, окрашенные последними лучами заходящего солнца, а стройную фигурку на сыром, пустынном пирсе.