Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич - Страница 61

А эти насмешливые взгляды придворных, которые он ощущал затылком долгие годы, с самого раннего детства и до нынешних своих сорока двух лет — каждый день, каждый час…

Историки любят выставлять его дураком. Так проще, да и понятней: дурак, самодур — вот и устраивал балаган из всего, чего касался, будь то органы местного самоуправления или вооруженные силы. Да, он был тщеславен, непостоянен, холеричен, упрям, в чем-то маниакален, почти что не был наделен тем, что называется харизмой, все так, но вот дураком Павел Петрович уж никак не был. Современники отмечали его глубокий ум, но при этом указывали на весьма ограниченную сферу его применения. По словами Василия Ключевского, «самые лучшие по идее предприятия его испорчены были положенной на них печатью личной вражды».

Его месть недавнему прошлому была «пунктиком», и это действительно накладывало печать алогичности на многие из его нововведений.

Он упразднил введенные Екатериной должности наместников и разогнал городские Думы. В то же время прибалтийским губерниям, Украине и некоторым другим территориям были возвращены упраздненные Екатериной традиционные органы управления.

Павел Петрович положил конец практике заочной военной службы дворянских недорослей. Он объявил смотр всем числящимся в полках офицерам, и всех «мертвых душ» беспощадно вычеркнул из списков без оглядки на заслуги их отцов.

Он со всей твердостью заявил, что дворянское сословие — прежде всего сословие служилое, так что не служившим дворянам было запрещено участвовать в дворянских выборах и вообще занимать выборные должности. Возвратил он и отмененные Екатериной телесные наказания для дворянства.

Дворянство, конечно, очень обиделось, в особенности на заявление императора о том, что не потерпит в державе паразитов, кем бы они ни были, и что каждое сословие обязано неукоснительно исполнять возложенные на него обязанности.

По приказу Павла неподалеку от дворца был установлен специальный ящик, куда мог положить свою жалобу на кого бы то ни было любой из российских подданных. Император лично рассматривал эти жалобы, ответы на которые печатались в газете. Таким вот образом были раскрыты довольно крупные злоупотребления, а виновные в них наказаны, невзирая на громкие титулы, как, например, князь Сибирский и генерал Турчанинов, которые за взяточничество и казнокрадство были разжалованы и приговорены к пожизненной ссылке в «места, не столь отдаленные».

При Екатерине подобное было бы попросту немыслимо.

Но все это на фоне обезобразивших Петербург полосатых верстовых столбов, будок и шлагбаумов, установленных по личному приказу императора, а также на фоне запрета носить фраки и круглые шляпы, не говоря уже о строгом приказе обедать ровно в 13 часов, а отходить ко сну не позднее 22 часов.

При Павле издавалось не менее 42 законодательных актов в месяц, и каждый из них исполнялся неукоснительно во избежание совершенно неотвратимых последствий.

При этом Павел подавал пример неприхотливости и самоограничения, имея всего одну шинель, которую он носил и осенью, и зимой, что не могло не раздражать многих и многих придворных Щеголей.

Но все это — полбеды в сравнении с тем, что Павел Первый, православный император, стал великим магистром Мальтийского ордена и членом масонской ложи. Одно время он даже всерьез обсуждал идею создания в Петербурге главной штаб-квартиры ордена, что уже, как говорится, ни в какие ворота не лезло.

Да и масонство также не прибавляло ему популярности.

Он заявил об отказе от завоевательных войн, что в корне Противоречило традиционной российской военной доктрине. Такое решение было бы вполне оправданным, учитывая количество «присоединенных» к России земель и явную невозможность их рационально использовать, если бы не существовал в ту пору фактор, именуемый «французская революция». При наличии этого фактора заявлять о полном отказе от внешних и признании только оборонительных войн законными и допустимыми было несколько странно.

Дело в том, что основные европейские державы, в том числе и Россия, вошли при Екатерине в антифранцузскую коалицию, которая должна была направить на подавление революции объединенные вооруженные силы. Нужно заметить, что массовые беспорядки и кровавый террор охватили Францию еще с лета 1789 года, и все время до 1796 года монархи Европы обсуждали, согласовывали и уточняли организационные вопросы вторжения, фактически предоставив высшие классы Франции собственной судьбе, а она была не просто печальна, она была страшна, и в немалой степени ответственность за это падает на увенчанные коронами головы европейских монархов, которые проявили в этом вопросе поистине преступную халатность.

Все, что предпринималось против охваченной кровавым беспределом Франции, уже фактически не имело смысла после 1795 года, когда режим якобинцев рухнул, когда были убиты все, кого только смогли убить кровожадные аутсайдеры французского общества, и речь могла идти не о спасении сотен тысяч людей, а лишь о реставрации королевского дома Бурбонов, что никого особо не волновало. Так что победоносные походы Суворова в Северную Италию и Швейцарию в 1799 году были блестящей демонстрацией полководческого искусства, но не более того, так как ничего не изменили в общей картине европейского бытия конца XVIII века.

В следующем, 1800 году, русский корпус, который Павел все же послал в составе войск коалиции, послал нехотя, лишь не желая вступать в открытую конфронтацию с европейскими монархами, был разбит Наполеоном, после чего французский диктатор сообщил Павлу о своем намерении вернуть в Россию всех русских пленных, захваченных во время последнего похода (около 6000).

Павел был покорен любезностью «корсиканского чудовища», как называли Наполеона в Европе, а когда тот еще и распорядился, чтобы всем русским пленным перед возвращением на родину были сшиты за счет французской казны новые мундиры и обувь, а также возвращено оружие, Павел твердо решил сменить политический курс и заключить с Наполеоном военный союз.

Нечего и говорить о том, что в Петербурге это вызвало эффект разорвавшейся бомбы.

А тут еще серия скандалов, связанных с комендантом столицы Аракчеевым, который, конечно, был фигурой одиозной и совершенно непереносимой для офицеров, привыкших к вольностям екатерининской поры.

Павел не только не сдерживал тираническое рвение своего любимца, но еще и всячески поощрял его. Аракчеев был удостоен множества наград и титула барона с девизом «Без лести предан».

В Петербурге в ответ на это возник крылатый каламбур: «Бес лести предан».

А через некоторое время, когда непотопляемый Аракчеев играл заметную и такую же одиозную роль и при следующем императоре, Александре Первом, Пушкин посвятил ему следующую эпиграмму:

В пояснение к последней строке нужно отметить, что всесильный и жестокий всех и вся «притеснитель» был в полном подчинении у своей дворовой девки Н. Минкиной.

Закон единства и борьбы противоположностей. Кажется, это так называется…

А если попроще, то каждый садист в душе еще и мазохист.

Садизм Аракчеева стал страшной сказкой из жизни гвардейских полков Петербурга. Он заставлял офицеров по десять часов в день заниматься черчением условных и никому не понятных планов, перемежая эти занятия с тупой шагистикой на плацу. При этом барон не стеснялся в выражениях своего неудовольствия, а то и отвешивал оплеухи.