Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич - Страница 60

Такая версия, конечно, не очень гармонирует с панегириками в честь Екатерины и отечественных, и зарубежных историков, и великого Вольтера, и великого Дидро, но… из песни слова не выкинешь…

Да и кроме этой истории есть немало данных, свидетельствующих о злобном вероломстве этой Женщины, которой дозволено все.

Думается, что любая из дочерей Евы, обретя подобный статус, превращается в монстра, но такая как Екатерина — в подлинное исчадие ада, это уж точно.

Добро бы еще, если бы средства оправдывали достаточно высокую цель, но ведь и этого не было!

В эпоху Екатерины во всех регионах резко повысилось число крепостных, тем самым автоматически снижая уровень эффективности сельского хозяйства страны.

Как и во времена жадного до территорий Петра, огромную армию содержали не менее чем 2/3 населения России, а в неурожайные годы эта цифра возрастала до 9/10.

Государственная власть зачастую проявляла полнейшую неэффективность, становясь своеобразной «вещью в себе».

Казнокрадство достигало ужасающих размеров, и лидером этого движения, несомненно, была сама Екатерина. Только содержание ее любовников обошлось казне, по самым скромным подсчетам, что-то около 92 миллионов золотых рублей — сумма поистине фантастическая по своему материальному эквиваленту, однако вполне реальная, если учитывать, например, тот факт, что один из парадных кафтанов, подаренных ею Григорию Орлову, обошелся державе ровно в миллион рублей. А сколько было всего подобного, что невзначай дарилось любому рослому самцу с крепкими гениталиями!

По свидетельствам современников, у Екатерины на почве частых половых связей и неумеренного пользования искусственным фаллосом развилась сильнейшая нимфомания, когда пожар ее неутоленных желаний не могли загасить ни толпы сношателей, ни хитроумные сексуальные приспособления, в том числе и легендарный станок, куда, как говорят, вводили жеребца, на которого возлагалась ответственная миссия удовлетворения ненасытной императрицы.

Иллюстрация к «Гамиани» А. де Мюссе

Один из очень молодых любовников (моложе ее на 29 лет), Александр Ланской, умер в самом цветущем возрасте вследствие перегрузок на «работе» и передозировки стимуляторов эрекции.

Сына своего, наследного принца Павла Петровича, Екатерина ненавидела, так что у него в последний период ее царствования были весьма серьезные основания опасаться за свою свободу, да и жизнь тоже…

Такой вот не слишком оригинальный персонаж, о котором в середине XX века Дейл Карнеги скажет: «Эта женщина правила империей, вышла замуж за идиота и имела множество любовников».

Когда он умирала в своей спальне, то рядом, в ее опустевшем кабинете яростно рылся в бумагах Павел Петрович, ища завещание о престолонаследии, согласно которому власть, как он знал почти наверное, должна была перейти не к нему, а к его сыну Александру. А вот этого он допускать не хотел и готов был помешать этому любой ценой. Любой…

Он довольно долго жег в камине какие-то пакеты и отдельные листки бумаги. По мнению большинства историков, документ о передаче власти Александру был уничтожен именно в ночь агонии императрицы.

А когда придворный лекарь объявил о кончине Екатерины, Павел приказал немедля вызвать священника, а когда тот явился, он первым делом привел к присяге супругу Марию Федоровну, а затем цесаревича Александра.

Всех присутствующих при этой церемонии поразила одна деталь: когда Александр проговорил положенный текст, Павел подошел к нему и заставил произнести еще и такие слова: «И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего». Такого еще не было…

Ранним утром к присяге были приведены все чиновники Петербурга, генералитет, Сенат и Святейший Синод, на следующий день — вся гвардия. И началось крушение всего, что считалось характерными чертами правления Екатерины. Сотни полицейских провели рейд, в ходе которого они срывали с голов прохожих круглые шляпы и разрезали на полосы их фраки, так как новый император запретил носить эти предметы гардероба. Запретил, и все тут… А все парадные двери было приказано выкрасить в черно-белую клетку.

Подъехав к зданию оперного театра, новый император обратился к флигель-адъютанту Архарову:

— Чтобы этого театра не было!

И что же? К вечеру того же дня несколько сотен рабочих уже разравнивали то место, где еще утром красовался оперный театр. Дальше — больше. Было приказано немедленно прекратить войну с Персией. Войска, успешно действовавшие на восточном берегу Каспийского моря, были попросту брошены на произвол судьбы, да еще и в чужом краю. Казачий атаман Платов, прикрывавший их отход, по возвращении на Дон был арестован и препровожден в Петропавловскую крепость без каких-либо объяснений или хотя бы обвинений.

А один из полков, действующих на этом фронте, получил высочайшее предписание двигаться из Дербента в Тобольск. И вот этот полк двинулся… Он двигался ровно два года, прибыв в Тобольск без лошадей и в лохмотьях, когда о нем уже все забыли…

Павел отменил намеченную войну с революционной Францией.

Желая во всем противостоять еще непохороненной Екатерине, Павел освободил из-под стражи всех ее политических противников, в том числе А.Н. Радищева, Н.И. Новикова и героя польского восстания против российской оккупации — Тадеуша Костюшко, а также около 12 000 других участников этого восстания, что расценивалось как весьма и весьма опрометчивый шаг.

Из Гатчины, своей юношеской резиденции, он перевел в Петербург личные войска, вымуштрованные и экипированные на прусский манер. Гатчинские солдаты и офицеры были распределены по петербуржским гвардейским полкам, что не могло не вызвать недовольства блестящей екатерининской военной элиты.

Назначенный комендантом Петербурга Алексей Аракчеев (1769—1834 гг.), гатчинский любимец императора, тиран, солдафон и вообще крайне одиозная личность, на смотре Екатеринославского гренадерского полка назвал его георгиевские знамена «екатерининскими юбками». Так-то…

Павел приказал вскрыть пол Александро-Невской лавры, эксгумировать прах Петра Третьего и переложить его в такой же гроб, в котором должны были хоронить Екатерину. Затем гроб с прахом его вероятного (а вернее, невероятного) отца был доставлен в Петропавловскую соборную церковь.

Там состоялась церемония, в ходе которого Павел торжественно возложил на отцовский гроб корону, а затем, уже когда по Невскому проспекту при жестоком морозе медленно двигалась погребальная процессия, за двумя гробами шли убийцы Петра III — Алексей Орлов и Федор Барятинский. Орлов нес в дрожащих руках корону…

А когда тщеславие смешано с мстительностью, упрямством, мизантропией и комплексом неполноценности, тогда впору говорить о бомбе с включенным часовым механизмом. Взрыв в этом случае неизбежен, только вот когда…

Да, он с самого начала носил в себе смертный приговор.

Павел — великолепный тип трагического героя. Его яростная борьба изначально обречена на неудачу, и прежде всего потому, что борется он не с противником, у которого рано или поздно можно все-таки найти слабинку и нанести удар в нужное место и в нужное время, а с устоявшейся тенденцией, которая выгодна и близка сотням и тысячам его противников, но такая борьба всегда безнадежна…

Он — Гамлет, как ни странно такое сравнение.

Я, впрочем, не вижу в этом сравнении ничего странного. Павел охвачен навязчивой идеей отомстить за отца, убийца которого был любовником его преступной матери, отомстить за горькие обиды, что он терпел всю свою сознательную жизнь и от Екатерины, и от ее фаворитов, отомстить всем, кто внаглую раскрадывал Россию — страну, отнятую у его отца, а затем доведенную почти до банкротства ловцами золотых рыбок в мутной воде екатерининского правления, отомстить памяти беспутной матери, которая считала его недостойным императорской короны и завещала престол Александру, который, видите ли, в виде снисходительного одолжения ему, своему родителю, заявил, что в таком случае откажется от короны в его пользу…