Чувство бездны - Гимадеев Станислав Рафикович - Страница 35

Подземные толчки оказались не единственным сюрпризом планеты. Эстакадой Ая не удовлетворилась. Несколько каменных оползней устремилось к лагерю, сметая на своем пути деревья, растущие на склонах. Именно эта гибельная смесь из земли, камней и искореженной древесины похоронила в результате лабораторный модуль, располагавшийся вблизи от гор, и четырех человек дежурного персонала, находившихся в его центральном зале.

Трудно было предположить, чем все могло обернуться для «Сада» в дальнейшем, если бы стихия не остановилась.

Ая словно в очередной раз смилостивилась над людьми – после череды ударов катаклизм быстро стих. Оползни прекратились, а трещина перестала увеличиваться в размерах. Хотя еще несколько часов кряду почва на территории впадины вздрагивала, в воздухе роились каменная пыль и обрывки древесной коры, а озеро под эстакадой клокотало и плевалось по сторонам длинными тягучими черными плевками.

Впоследствии автономный лагерь перебазировали восточнее, ближе к зоне. Искореженную и напоминающую взорванный мост эстакаду восстанавливать не стали. Это требовало бы значительных усилий и времени, и решили построить подъемник непосредственно у самого плато, на южной стороне горы. Подъемник соорудили быстро, и проблема доступа к зоне была решена. Триста с чем-то метров от станции до подъемника теперь преодолевали на вездеходах, катерах, грузовых платформах – в общем, на чем придется.

Минула пара месяцев после трагедии, и «Цветочный Сад» зажил прежней жизнью. Площади впадины очистили от завалов и иных последствий урагана. Технику, рухнувшую вместе с ангаром в разлом, поднимать не стали – посчитали нецелесообразным. Лабораторный модуль откопали, перевезли на другое место и установили недалеко от лагеря. Правда поговаривали, что народу там с тех пор бывает мало и работ в нем стараются по возможности не проводить.

За полтора года своего присутствия на Ае Антону так и не удалось получить целостной картины научных разработок «Цветочного Сада». После второй айской уровень засекреченности информации неимоверно возрос". Узнать что-либо о характере исследований, проводимых как в самой зоне, так и в стенах лабораторий, стало вообще нереально. Для этого Антону нужно было привлекать самые мощные административные ресурсы. И, конечно, предоставлять веские обоснования. Кроме того, времени на подобные изыскания у него почти не оставалось. Поэтому о сущности исследовательских разработок на овальной «поляне» Антон имел отрывочное и сумбурное представление.

И вот что он знал.

Станция «Цветочный Сад» была названа так потому, что странная овальная «поляна», не имевшая травы, была сплошь усеяна гигантскими растениями, каждое из которых как минимум на две головы превышало рост человека. Растения очень походили на цветы, но размерами скорее напоминали низкорослые деревья, потому «поляку» и окрестили «садом». Да и цветами-то огромные растения называли весьма условно, на самом деле они были сложными биологическими организмами. Их удивительные свойства, собственно, и являлись причиной того, почему восемь лет назад онны построили близ маленького плато одну из самых современных своих исследовательских станций.

Насколько знал Антон, цветы имели короткий, непрерывно повторяющийся цикл развития, который почти не зависел от времени года. Именно синхронно стадиям этого цикла и была выстроена деятельность всей научно-технической инфраструктуры станции. Стадии развития цветов полностью определяли ритм, график и прочие аспекты существования персонала «Цветочного Сада».

Начинался цикл со стадии «опыления». Этим термином нарекли процесс пребывания группы людей (их окрестили «опылителями») в течение заданного времени в определенных точках «поляны». Главное было – уловить момент, когда цветы становились «готовы» к контакту. Тогда Банн-феномен зоны проявлялся в максимальной степени. С помощью цветов-посредников Ая становилась чрезвычайно восприимчивой к ментальному полю, находившихся в зоне людей. Длилось «опыление» несколько дней. Каков был режим питания, сна, отдыха и, собственно, процедуры мышления «опылителей» в зоне, Антон не знал, но неоднократно на допросах слышал, что стать «опылителем» может далеко не каждый человек. Для этого «опылителю» нужно было иметь определенные характеристики мозговой деятельности. Поэтому стадия «опыления» являлась ключевой в цикле, самой загадочной и малоизученной. И, как позже понял Антон, еще и самой засекреченной. Ибо от качества «опыления» целиком зависело качество конечного продукта.

Полный цикл развития занимал от двух до трех недель – в зависимости от нюансов проведения процедуры «опыления». Сразу за «опылением» следовала стадия «цветения», которая уже во многом характеризовала успешность всего цикла. За трехдневным «цветением» – недельное «созревание», и, наконец, финальная фаза: сброс листьев и засыхание бутонов. Среди «садовников» эта стадия именовалась «дойкой», потому что именно в сброшенных листьях, а точнее, в их соках, как раз и содержались искомые вещества, ради которых и затевался весь сыр-бор. Конечным этапом цикла являлась пауза в несколько дней, в течение которой «поляна» «набиралась сил» и готовилась к новому циклу. Затем все повторялось.

Собранные листья доставляли в лаборатории станции, и что там с ними происходило после, знал очень ограниченный круг лиц. Антон в их число, разумеется, не входил. Продукты «дойки» регулярно переправлялись на Землю. Во всем, что касалось деятельности «Сада», ощущалась ее властная и контролирующая рука. За полтора года Антон бывал на «поляне» всего пару раз, а в лаборатории не попал вообще. Не имел допуска. Но он и не стремился туда любой ценой – все равно любое столкновение с биотехнологиями вызывало у него смертную тоску.

Пока катер набирал высоту, Антон принципиально не обращал внимания на «ком». Для Антона существовал особый ритуал: оставить в покое чертову работу, хотя бы на несколько минут забыть о ней, чтобы полюбоваться красотами материка. Он любил наблюдать за тем, как во время маневров автопилота снаружи меняется пейзаж, ему нравилось смотреть, как многоярусная громада Базы, напоминающая паука с короткими ногами, сверкая на солнце, уменьшается, а потом окончательно исчезает из виду в слое беспечных облаков. Едва облачный слой кончался, катер снова нырял, и тогда взору представала холмистая местность в причудливых, синеватых тонах. Такой цвет холмам придавали россыпи синих пород, выходящих на поверхность на протяжении многих десятков километров. Поразительно, что накануне «штормов» синие породы вдруг отливали зеленоватым цветом и блестели, что вносило в картину особый шик и привлекательность.

Когда катер набрал скорость и зеленоватые отблески внизу слились в сверкающие полоски, Антон посмотрел в небо.

Там, среди одиноких, потерянных облачков уже проскакивали «искры», и все видимое пространство незримо, но явно наливалось тяжестью. Климат менялся, это Антону было ясно без прогнозов. А ведь всего каких-нибудь полгода назад разве мог он, взглянув на небо, сказать, что надвигается «шторм»? Совсем сроднился я с тобой, подумал Антон и вдруг ощутил смутное беспокойство.

Что-то волновало его, но он не мог найти этому объяснения. Уставившись в иллюминатор под ногами, он пытался разобраться в причинах тревоги. И наконец понял: Аня. Волнение в душе было связано с ней… И с облетом зон их чертовой комиссией. С одной стороны, ничего необычного в этом мероприятии не было. Он сам десятки раз получал «штормовое» предупреждение, находясь за сотни километров от Базы…

Теоретически существовала вероятность внезапной активизации «шторма» или, не дай бог, перерастания его в катаклизм. Когда, находясь вдалеке от защиты, ты остаешься один на один с непредсказуемой стихией, но… Но это теоретически! На самом же деле ничего подобного на его памяти не происходило. Ни с ним, ни с кем-либо другим. Так почему же он так взволнован?

Потому, вдруг понял он, что я каким-то чутьем чую, что частые «штормы» в последние дни – это неспроста! Потому что «Второе Око» близко… а вот «Слезы» – это, как ни крути, а все же четыреста километров от Базы, это в два раза дальше, нежели тот же «Цветочный Сад»!.. Я переживаю, потому что Ая – это все-таки бочка с порохом, шкатулка с секретом… и играем мы по ее правилам, как бы нам ни хотелось иного, как бы мы ни придумывали собственные правила… В любой момент она может выкинуть новый каприз и растереть в порошок вчерашнюю былую уверенность в ней. Я беспокоюсь, потому что не хочу, чтобы с Аней что-нибудь случилось, пусть даже вероятность этого ничтожна, черт побери! Не хочу!..