Путька - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 15

Маринка ничуточки не изменилась. Она сидела под ёлкой — она там притаилась, а потом ка-ак прыгнет на меня. Я никак не ожидала, что она так прыгнет. Я её искала в стенном шкафу. А она под ёлкой. Вот хитрая!

Такой ёлки я даже в институте не видала. Она вечнозелёная. Сколько угодно может стоять. Маринкин брат сказал, что это син-те-ти-чее-ка-я ёлка. Такой даже в лесу нет. С неё нельзя иголки обрывать. А если иголку пожевать, она и не кислая вовсе.

— Где же она растёт? — спросила я.

— Её в лаборатории вывели, — сказала Маринка.

Елку — и вдруг в лаборатории! Делали разные опыты, и потом у них получилась ёлка. Может, когда-нибудь и у мамы получится. Витамины она вряд ли найдёт, а ёлку — вполне возможно. Тогда ёлка у нас круглый год будет стоять!

Я всю ночь под син-те-ти-чес-кой ёлкой спала. На раскладушке. Мне разные сны снились. То будто мы с Путькой на лодке плывём по большой-большой реке, а кругом снег. То будто я на маму в очки смотрю, а это не мама совсем, а человек с Луны. И он меня на руках держит.

А утром мы в парк ходили. Мы там катались на пони. Это такая маленькая лошадка. Она очень мало ест и поэтому никогда не растёт. Правда, мою булку она всё-таки съела.

Потом Маринкин брат купил нам эскимо. Он сначала воды два раза выпил, с сиропом. Но ему почему-то всё было жарко. Тогда он сказал:

— Давайте съедим мороженое, на мою ответственность!

И мы съели. Так вкусно было! Варежки немножко мешали, а без них холодно. Но в варежках мороженое есть даже интересней. Мы ещё попросили, на его ответственность. А он больше не дал. Он сказал, что если мы заболеем, то его дома самого съедят.

Потом мы ещё пончики съели. С вареньем. Маринка очень любит с вареньем. И тут мы сразу так захотели обедать! Мы домой прямо бежали.

Маринкина мама сказала, что главное — соблюдать режим. Вот у нас полдня маковой росинки во рту не было, поэтому мы едим с таким аппетитом. А если бы мы какой-нибудь ерундой перебили аппетит, нас бы за стол не усадить.

Конечно, у нас маковой росинки не было! Мы только мороженое съели. И пончики.

Мы хотели ещё на финских санках покататься, но уже наступил вечер. Он сегодня очень быстро наступил. Сразу во всей квартире стало темно и на ёлке зажгли лампочки. Они разноцветные. Какие хочешь, даже синие. А одна — прямо в звезде.

А ПУТЬКА ВТОРОЙ ДЕНЬ ГОЛОДНЫЙ…

Я у Маринки будто давно-давно живу. Всегда. Так я привыкла. И вдруг дверь зазвонила — дззз! Мы думали, Дед Мороз пришёл. И сразу побежали открывать.

А за дверью кто-то белый стоит. Большой. Ка-ак с себя снег стряхнёт — ух! Я смотрю, а это моя мама! Как хорошо, что она приехала! Я весь день так скучала. Все думали — мне весело, а я про себя скучала. Только сейчас поняла.

— Тётя Галя, — сказал Маринкин брат, — вот здорово! Вас отпустили? Вы тогда завтра пойдёте с девочками во Дворец пионеров! Ладно? Они меня сегодня замучили!

— Ой, я ведь ненадолго! — сказала мама. — Я, можно сказать, по делу…

— Всегда у тебя дела, — сказала Маринкина мама, — ты из-за своих опытов собственного ребёнка не видишь…

— У меня как раз к Тате дело, — сказала мама. — Меня ведь, Татуся, Путька прислал.

— Как это — Путька? — сказали все.

И мама нам рассказала.

Когда мы вчера уехали, Путька грустный-грустный домой пришёл. Я ведь ещё никогда не уезжала! Он сначала думал, что я пошутила. Как будто поехала, а сама спряталась где-нибудь: под столом или в коридоре, за маминым пальто. Он все места обошёл, где мы прятались, и нигде меня нет.

Тогда Путька лёг и глаза закрыл, будто уснул. Он решил мне показать, что ему всё равно. Спряталась — и ладно. Потом как вдруг вскочит! Он думал, я уже выглянула и теперь он меня сразу поймает. А меня нет!

— Тата в гости поехала, — объяснила Путьке мама.

Путька брови наморщил и внимательно слушал. Про Маринку. Про Дворец пионеров. Потом вдруг начал скулить. Так жалобно, будто я его совсем бросила.

— Перестань! — сказала мама. — Ты мне настроение портишь!

Путька хвостом помахал. Это он так извинился: я, мол, не хочу портить настроение, но что же делать? Не могу иначе! И ещё громче заплакал. Мама ему молока налила, а он даже не понюхал. Носом отодвинул миску и улёгся в углу. Лежит и плачет.

Потом он вскочил и схватил мои тапки. И начал с ними по комнате бегать, маме в руки их совать. Дал маме лапу, чтобы не сердилась, и заскрёбся в дверь. Он так всегда гулять просится.

— Иди, — сказала мама, — успокойся на ветерке.

И выпустила Путьку на улицу. Она же не знала, что он задумал. Она думала, он немножко побегает и вернётся.

Путька сразу побежал на остановку. Как раз подошёл автобус, и все стали садиться. И Путька тоже сел. Он тихонько забрался под скамейку. Его сначала никто даже не заметил. А кто увидел, наверное, подумал, что он с кем-то. А он один поехал. Меня искать.

Когда стали на последней остановке выходить, вдруг смотрят — собака! Без ремешка. Без намордника. И всем в глаза заглядывает. Будто хочет что-то спросить. На носу белое пятнышко, и брови морщит. Стоит около автобуса и не знает, зачем приехала. Город такой большой! Столько машин! Тени от фонарей бегают. Путька растерялся. Он ведь никогда в городе не был.

— Пёсик какой симпатичный, — сказал один дяденька. — Хочешь, я тебя с собой возьму, а?

Путька от дяденьки отскочил, и тут как раз шофёр из кабины вылез. И тоже Путьку увидел.

— Простите, это ваша собачка? — спросил дяденька шофёра.

— Почему — моя? — удивился шофёр. — Только мне и не хватало!

— Тогда я его возьму, если не возражаете, — сказал дяденька. — Он на вашем автобусе приехал, и никто его как будто не ждёт.

— Н-да-а, — сказал шофёр и ещё раз посмотрел на Путьку.

И вдруг Путька сел и протянул шофёру лапу. Он, наверное, решил с ним поздороваться. Или спасибо сказать. Он же без билета ехал.

— Постой, постой, — сказал шофёр. — Э, да я, кажется, этого пса знаю. Тебя как зовут? — спросил он Путьку. — Путька?

Путька хвостом завилял: обрадовался, что встретил знакомого.

— Жаль! — сказал дяденька, который хотел взять Путьку, и пошёл по своим делам.

А то бы он Путьку увёл. Может, он бы заставил его сад сторожить. Или бедных зайцев ловить. Нам просто повезло, что шофёр вспомнил Путьку. Сначала он маму вспомнил. Как он её на автобусе в город возил. А потом нас с Путькой. Как мы с мамой на остановке прощались и Путька ей лапу давал.

— Мы с тобой так из расписания выпадем, — сказал Путьке шофёр.

Он его в кабину взял и привёз обратно, к институту. Он хотел Путьку там высадить. Но Путька ведь меня не нашёл! Чего он будет вылезать? Путька снова шмыг в автобус.

Тут шофёр понял, что это неспроста. Значит, что-то у Путьки случилось, раз он такой печальный, скулит и домой не идёт. И шофёр взял Путьку на руки и принёс прямо к маме.

— Ваша собачка? — сказал шофёр маме.

— Путька? Что с тобой?

Мама так испугалась! Может, Путька под машину попал?

— Жив-здоров, — сказал шофёр и поставил Путьку на пол. — В город зачем-то подался…

Мама наконец всё поняла и стала шофёра благодарить. Она хотела его ужином накормить или хотя бы чаю дать, но он торопился: его люди ждут.

Потом мама Путьку успокаивала. Но он всё равно ничего не ел и тихонько скулил на своём матрасе. Мама его даже ночью гулять на верёвочке водила. Хотя ночью автобусы не ходят, она беспокоилась: вдруг Путька спрячется где-нибудь, а утром уедет с первой машиной. Его же не все шофёры знают!

— Вот тебе и простая дворняжка! — сказал Маринкин брат.

— Самая умная порода, — сказала мама. — Как заурчит автобус, Путька — лапы на подоконник и не отойдёт, пока все с остановки не уйдут. Ждёт…

— Пожалуй, придётся поехать руку ему пожать, — сказал Маринкин брат. — Я на него как-то и внимания не обратил.