Скажи изюм - Аксенов Василий Павлович - Страница 65

Они разошлись, но потом обернулись и подумали одновременно: вот уж двадцать лет у нас так все идет – старик да старик, а ведь еще несколько годков, и всякий юмор из этого обращения, увы, улетучится.

...В «Росфото», в зале комплексных обедов, только и разговоров было, что о таинственной кампании, начатой Московским секретариатом.

Секретарша Ниночка, тараща базедовые глазки, быстренько-быстренько неслась по новостям, от нее, будто от камешка в пруду, расходились «хорошо информированные круги».

...Приходят сегодня двое. Интересные молодые люди. Разрешите представиться, мы из редакции альбома «Скажи изюм!». И кладут на стол, вообразите, девочки, тяжеленнейшую штуку, ну, не совру, восемь килограммов. Куненко тут же выскочил, красный, как помидор, вот Симочка не даст соврать, и тянет, тянет этот альбом к себе, даже не поздоровался с теми, кто принес. Тогда один, высокий такой, в пенсне, девочки, со шнурком, мне кажется, я его уже видела на Октябрьских, говорит Куненке: давай расписку! Тот чуть не лопнул: расписку, кричит, захотели, хулиганы, провокаторы?! Никаких манер, ему в водопроводчики впору; я, девочки, как кандидат в члены партии, прямо скажу: такие – позорят! Тогда второй молодой человек, тоже очень интересный, стильно так, на «ты», говорит мне: пиши расписку – получена для ознакомления одна копия фотоальманаха «Скажи изюм!». Ну, нас просят – мы делаем, я тут же и отшлепала на бланке союза, и подпись – ответственный секретарь Куненко. Ну, тогда он и подписал.

Вступала Симочка, показывала в лицах и очень похоже, как стали сбегаться в секретариат разные деятели, ну, и, конечно, из «желез» известные всем персонажи и все с загадочными такими улыбками, будто венерологи. Фотий, тот который уже день с «вертушки» не слезает. Альбом держат в кабинете Куненко, впускают туда по одному членов правления и запирают снаружи каждого на десять минут. Интересно, как можно за десять минут ознакомиться с таким левиафаном?

Последний вопросительный знак, увы, относится к Симочкиным пробелам: всю жизнь она путала «фолиант» с «левиафаном».

Значит, все решения Двадцатого съезда выброшены коту под хвост? – басом тут спрашивала секретарша Бюро пропаганды советского фотоискусства Роза Александровна Барселон, и длинный пепел с ее сигареты падал в тарелку заливного языка.

Три последующие сцены имели место в том же самом здании щедрого кабака «Росфото», только в различных его интерьерах, начиная от каминной залы с картиной Левитана «Над вечным покоем» и макетом подшефного ракетоносца «Ким Веселый» и кончая примыкающим к бару туалетом, который по странному совпадению пьющие люди фотоискусства тоже называли «Кимом Веселым».

В каминной под-над вечным собралось несколько неряшливых голов, так называемые «руситы», авторы бездарнейшего и влиятельнейшего фотожурнала «Огоньки Москвы». Склонялась голова к голове, будто обсуждая будущую «Хрустальную ночь», а не очередной скандальчик с декадентским этим говном.

Вот мне в парткоме Жора Шелешов списочек дал, полюбуйтесь, братцы мои, на эту компанию. Фишер, Марк-сятников, Цукер, Шапиро, Лионель... Чуете, чем пахнет? А вот и Герман Общеизвестный... Ну, Славка-то Герман – русак, просто фамилия такая... Русак, говоришь? А мамаша? А бабка, палестинская купчиха?.. Чужой, чужой... Однако, робятки, заводилы-то у них – не придирешься: Огородников, Древесный, Охотников... Ими прикрываются. Щит... жалко, людей теряем... урок нам на будущее... Глянь, и чучмеки туда же – Казан-заде, Чавчавадзе... ну, эти всегда к тем тянутся, русского духа боятся... Относительно Огорода, милостивые государи, я бы еще покумекал. Подозрителен. Нос, уши. Папаша этот из цюрихской, женевской бражки... Нда-с, стоит проверить...

В ту же каминную залу вошли два друга – международники, неугомонные борцы за мир Аркаша Мехаморчик и Гена Шуневич. Запросто, по-свойски помахали «Заставе богатырской», но приблизиться не решились. Сели в углу, небрежно обмениваясь репликами. Все-таки не понимаю, придуривался Мехаморчик. Все-таки всегда как-то Макса держал за советского парня. Ну, пижон, ну, модернист, но... Оставь, Аркадий, ухмылялся Шухневич. Я его в Париже как-то встретил, привет-привет, запиши, говорю, телефончик. Открыл Огоша бумажник, ну, я туда краем глаза заглянул, а там – франки, фунты, гринбэксы... и, можешь себе представить, карточка American Express! Вот тебе и советский человек! Я сразу понял, что его уже перетянули. Печально, если это так, покачал головой Мехаморчик. Теряем людей.

Некоторое время прошло в молчании, в задумчивом покачивании, пальцы с перстнями скользили вдоль меню. Рыбное ассорти? Ну что ж, как всегда, рыбное ассорти. Увы, с «американским экспрессом» сравнения не выдерживают. Вот и теряем людей, теряем...

А говорят, что посол Абракадин, тот просто-напросто требует уголовного расследования. Ну, Абракадину лучше молчать. Помнишь его дочку? Еще бы не помнить! Спал, что ли, с ней? Ну, зачем так грубо? Сбежала! Перестань! Сбежала в Лондон с поляком! Каков мир!

Как хочется быть каким-то вот таким, в хемингуэевском стиле: убегать с поляком, стрелять львов, расплачиваться за рыбное ассорти по реальному курсу один к четырем. Почему у нас нет кредитных карточек «Русский почтовый»?

В общем, сгорел Абракадин синим огнем. Туда и дорога. Сволочь, каких мало. Своих не щадил.

Не скажи, что сгорел, Аркаша, не те сейчас времена, за родственников нынче не бьют. Возьми Октября Огородникова...

– А что Октябрь?

– Знаешь не хуже меня.

Два штатных провокатора Чушаев и Шелесин тем временем усердствовали вдоль коктейльной стойки. Налей, Степановна, налей и запиши. Вынимай, вынимай «Палату лордов» из загашника. Старик, ты что, Чушаева не знаешь? Только что по «белому» ТАССу прошло: у Огородникова миллион в швейцарском банке, покупает акции Ротшильда. Древесный и Герман – гомики, десять лет уже живут друг с другом. Весь этот «Изюм», ребята, на средства бельгийских сионистов сделан. Мина замедленного действия. Вот так шарахнет и разнесет все наши дружеские международные связи, гольдштюкеры проклятые, эмигрировать хотят, паблисити ищут. Без паблисити на Западе под забором сдохнешь. Пойдем, Шелесин, поссым. Степановна, мы не уходим, табуретки за нами, мы только к «Киму Веселому», отлить и назад.

В туалете двух плюгавых парашников, которые из-за угрызений совести никогда не расставались, ждал, расставив ноги и уперев руки в боки, преогромнейший каратель с седыми патлами до плеч. Он долго их бил за клевету, швырял об кафель, потом засунул два лица в соседние писсуары. По рубцу, приговаривал он, совершая свое жестокое дело. Ударим по рубцу! Глухо! И ушел, безнаказанный.

VI

Вот так началось то, что впоследствии западными журналистами было названо «траншейной войной в советском искусстве», дело альбома «Скажи изюм!» и фотогруппы «Новый фокус». Здесь, кажется, уместно будет снова приостановить прямое повествование и нырнуть в прошлое, в столь далекий 1967 год, ибо наша история – может быть, это покажется странным – началась именно тогда.

В 1967 году всем на удивление чуть-чуть разморозилась макушка китайгородского холма. Партия, как видно, перестраивалась: в тылах подтаскивали «свинью» для пролома пражской готической стенки, но в передовых порядках проводились ложные либеральные маневры – разрешались дерзковатые по форме и ущербноватые по содержанию спектакли, выпускались книжки замученных Сталиным писателей, приглашались из-за морей джазовые артисты, фотографические выставки шли одна за другой – словом, партия пустила слегка погулять творческую интеллигенцию.

Вот в эту неожиданную «малую оттепель» три молодых фотознаменитости Огородников, Древесный и Герман, полагавшие тогда свою мрачноватую столицу местом какой-то непрекращающейся фиесты, встретились с похмелья в Сандуновских банях. Под пиво и под первую четвертинку начала бродить идея нового «молодого» фотожурнала. Самое время дерзнуть! А почему бы и нет! Пошли! Куда? В ЦК пошли, к самому Деменному! Он меня знает, в Тбилиси поздравлял с выставкой! А я с его помощником пил. Неплохой мужик. Давай, звони своему «неплохому мужику»! Прямо из бани, что ли? Алло, ЦК? Это из Сандуновских бань беспокоят...