Дайте руку королю - Гергенрёдер Игорь - Страница 12

– Закипело-заварилось, к-х-хх!.. – няня Люда сипло захихикала, и ее передернуло всю от головы до пяток. – Кого-то вышибут! Под суд отдадут. Не кради у людей.

– А мы – не люди? – сказал Сашка, когда она ушла. – Вот блядская старуха! Сама наши передачи ворует – и ни х…я!

Поли загалдели: «Конечно, Сань! Конечно!..» Они отлично знают, как крадут няньки, санитарки, сестры… Из них никто не покупает хлеб – его «приносят с работы». Таскают сахар, какао, сливочное масло, сметану, яйца. Новое белье подменяют старьем. Повариха разбавляет молоко, компот, срезает лучшую часть мяса. А то, что осталось, по два раза вываривает и бульон забирает себе, и уж только потом вываренные остатки идут на щи больным. Не просто больным – а обездоленным на всю жизнь, заброшенным, замученным детям-калекам.

У одного мальчишки отец работает на плавучем заводе, где перерабатывают выловленную рыбу. Отец прислал посылку в десять кило: икру, разные сорта рыбы. Бах-Бах захапала все. У другого мальчишки молоденькая мать вышла замуж за грузина, уехала к нему в Самтредиа. Мальчишка лежит четвертый год, и каждые два месяца приходят посылки с фруктами. Сестры, няньки жрут абрикосы, мандарины, изюм, грызут орехи, делят лимоны…

Маленьких калек обворовывают деловито, обыденно. Какой там суд?!

Поли возбужденно толкуют об этом, перебивая друг друга.

Высказался Сашка-король:

– Идут споры: кто – воры? Вор крадет у кого почище, а не вор – у нищих!

Подбросил и поймал курицу:

– Дели на каждого! А мне этого хватит. – Отправил в рот гузку.

Даже Скрипу, Кире и Проше досталось по очереди поглодать крылышко.

Коклета обсасывал куриную шейку, когда вошла сестра Светлана. Она не обратила б на него внимания, если бы он не ойкнул, не выронил шейку на простыню.

Сестра метнула взгляд – и догадалась. Она знала о пропаже курицы.

– Ах, вот кто это сделал!

– Тетя Лана, сжальтесь! – Коклета сполз с койки, обхватил ноги сестры Светланы. – Ы-ы-ыы! Не выдавайте! – выл, целовал ее гладкую икру, голень, лодыжку.

– Перестань сейчас же!

– Добренькая тетя Ла-а-на! Ы-ы-ыыы! – обслюнявил всю ногу.

Она хочет вырвать ее – не тут-то было.

– Ты прекратишь?!

– Сжа-а-льтесь, добрая, золотая, брыльянтовая!..

– Да что это такое? – сестра Светлана, наконец, освободилась, отскочила, но он с воем пополз к ней. Слезы, слюни оставляли на полу лужицы.

Она подняла его, посадила на кровать.

– Зачем ты взял? Был голодный?

– О-о-ой, как голодно-то! О-о-ой!

Сестра Светлана смотрит на него:

– Что-нибудь придумаем. Подожди! – стремительно вышла. Вскоре принесла поднос с хлебом и тарелкой. На ней – котлетка, вермишель, политые противной томатной подливкой.

– В-во-о! – восхищенно воскликнул мальчишка. Быстро прибрал все без остатка.

– Стало получше? – сестра Светлана протянула руку. – Давай поднос.

– А? Под чей? – спросил Коклета.

– Что? – не поняла она.

– Под чей нос-то? И чего – под него?

– Теперь остришь, плакса? – улыбнулась, потрепала его по голове.

А Коклета вовсе не острил. Он в самом деле не знал, что эта штука, на которой ему принесли еду, называется подносом.

Сестра ушла, и Коклету подтащили к королю, что уселся на подоконнике.

– Ну ты, колхозник еб…й! Откуда научился так жалобиться?

Мальчишка рассказал: мать с бабкой научили. У них вся деревня воет, на коленях просит, когда приезжает какой-нибудь начальник.

– Чего просят?

– Улучшения.

Сашка-король хмыкнул.

– И… бывает?

– А то нет? – Коклета хитро усмехнулся.

Рассказал, что их главный (он имел в виду председателя колхоза) раньше ходил по дворам с двустволкой: не попадутся ли у кого-нибудь вместе свинья и гуси? Держать одновременно и свинью, и гусей было запрещено. Если председатель такое заставал, то, смотря по настроению, палил либо в свинью, либо в гусей.

После жалоб он уже так не делает. Где окажутся гуси и свинья, оставит зарубку на двери, и хозяева сами выбирают, кого зарезать и сдать заготовителям.

И еще он перестал в погреба лазить топтать картошку.

– Топтать картошку?

– Во, во… – кивнул Коклета.

Колхозникам запрещено также держать по две свиньи. Председатель подозревает то одного, то другого, что тот хочет тайком завести вторую. Смотрит: сколько в погребе картошки? Если кажется много: ага, для второй заготовлено! И давай картошку сапогами топтать.

– Давно уж перестал, – доволен Коклета. – Мы картошки едим, сколь хотим! Маманя по полному котлу варит. А в него заходит поболе ведра!

24

Однажды вечером в палате были только Скрип, Киря, Проша да еще двое-трое лежачих. Вдруг прискакал, стуча костылем, Коклета.

– Ой, режут! И ре-е-жут-то… ужасти! – упал ничком на кровать, зарылся лицом в подушку. Вздрагивает.

Оказывается, в этот вечер в столовой установили телевизор. Конечно, Коклета телевизоров никогда не видел. Включили – идет фильм о том, как пять пограничников воюют против целой банды, что переходит границу туда и обратно. Бандиты заставляют крестьян прятать их. Кто слово вякнул – закалывают кинжалом. Хвать за бороду старика – и горло перерезали…

Фильм кончился, поли возвратились в палату, хохочут над Коклетой. А он:

– Не, робяты! Для че глядеть это? Страх! Гольный страх и убивство…

Наутро Роксана Владимировна делала обход. Скрип и Киря стали упрашивать, чтобы разрешила по вечерам смотреть телевизор. Не отвечала ни полсловечка, точно и не слышала. А перед обедом заглянула сестра, от двери указала пальцем на Скрипа:

– Тебе разрешили.

– А мне? – спросил Киря.

– Нет!

Телевизор «Рубин» стоит на большой тумбочке. Столовую называют теперь еще и красным уголком.

Скрип впервые увидел телевизор в гостинице «Восток», где они с мамой жили – перед… Перед тем как…

Теперь он каждый вечер смотрит «Рубин». До чего интересно! Картина про пиратов: они заимели подводную лодку. Сидят в ней оравой, оттачивают страшные тесаки. А лодка несется под водой и острым носом – дульц! – в подводную часть громадного парусника…

А то – про охотника на тигров. Эх, и тигрище! Разинул пасть во весь экран – как рыкнет! Коклета бы описался. А Скрип только заслонился рукой – и все.

Дежурная санитарка злится, что появился телик. Ей приходится протирать полы в столовой после девяти вечера, когда детей гонят по палатам. Она не ждет, пока все выйдут. Шваброй «подсекает» искалеченные ноги отставшим. Дети грохаются, а она шипит:

– Навели вас тут! Могила вас вылечит!

А сама-то с дежурной сестрой сядет и давай дальше телик глядеть.

25

В тот вечер ожидалась картина «Смерть в седле». Это ль не интереснее всего, что только может быть? Даже на вытяжении лежать стало не так невыносимо – знаешь: фильм-то все ближе, ближе…

Днем дежурила Бах-Бах и за что-то наказала троих поли: среди них Владик. Бах-Бах забрала штаны и трусы, чтобы не смогли пойти в красный уголок. Двое взяли одежду Кири и Проши – все равно они лежат.

Настало время идти. Скрип, дождавшийся, наконец, этого момента, расстегивает петлю – а Владик и подскочи. Сорвал с него трусы. Хвать штаны. Натянул – и бегом.

У-у-ууу! Он дрыгал правой ногой, которая поживее левой. Бил себя кулаками по голове. Скрежетал зубами. И встал, снял с подушки наволочку, разодрал по швам. Киря помог обернуться ею, завязать сбоку узел. Поверх Скрип обернулся еще и полотенцем.

Тихонечко вошел в темноту красного уголка, полного детей, присел на стул с краешку. На экране строчил пулемет, за всадником в черной бурке мчалась погоня, конники в папахах стреляли на скаку, с каким-то завыванием размахивали саблями… Кажется, вся комната должна смотреть лишь на это…

Но по рядам поползли смешочки: «В белой юбке, хи-хи-хи!», «В юбочке сидит!»