Дюна - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 68

— Сир, — едва уловимо помедлив, произнес Кинес.

— Я стесняю Императора, — сказал Пауль. — Я стесняю всех, кто хотел бы поделить Арракис как свою добычу. И пока я жив, я намереваюсь и впредь так их стеснять, чтобы застрять в их горле, словно кость, — чтобы они подавились и задохнулись!..

— Это все слова, — отмахнулся Кинес.

Пауль в упор посмотрел на него. Наконец он заговорил:

— У вас есть легенда о Лисан аль-Гаибе, о Гласе из Внешнего Мира, о том, кто поведет фрименов в рай. У вас есть…

— Предрассудки! — буркнул Кинес.

— Возможно, — согласился Пауль, — а может быть — и нет… Порой у предрассудков бывают странные корни и еще более странные плоды.

— У тебя есть план… Это-то мне по крайней мере ясно… сир.

— Могли бы твои фримены предоставить мне бесспорные доказательства того, что во всех этих делах замешаны сардаукары, переодетые в харконненскую форму?

— Пожалуй, да,

— Император, разумеется, вернет здесь власть Харконненам, — пояснил Пауль. — Может быть, даже назначит правителем Зверя Раббана. Пусть. Но раз Император позволил себе увязнуть здесь так, что ему уже не скрыть свою вину — пусть считается с возможностью представления Ландсрааду официального протеста. Пусть он ответит там, где…

— Пауль! — воскликнула Джессика.

— Предположим, что Высший Совет Ландсраада примет твое дело к рассмотрению, — возразил Кинес. — Тогда возможен лишь один исход: тотальная война Империи и Великих Домов.

— Хаос, — кивнула Джессика.

— Но я, — сказал Пауль, — представлю свое дело не им, а самому Императору. И предложу ему альтернативу хаосу.

— Шантаж? — сухо спросила Джессика,

— Ну, шантаж — это лишь один из инструментов политики, как ты сама объясняла, — ответил Пауль, и Джессика услышала горечь в его голосе. — Дело в том, что у Императора нет сыновей. Только дочери.

— На трон метишь? — усмехнулась Джессика.

— Император не посмеет рисковать — тотальная война может взорвать Империю, — сказал Пауль. — Сожженные планеты, всеобщий хаос — нет, на такой риск он не пойдет.

— Ты затеваешь отчаянную игру, — задумчиво сказал Кинес.

— Чего более всего боятся Великие Дома Ландсраада? — спросил Пауль. — Больше всего они боятся именно того, что происходит на Арракисе — здесь и сейчас. Того, что сардаукары перебьют их поодиночке, одного за другим. Вот, собственно, почему и существует Ландсраад. Это — то, что сцементировало Великую Конвенцию. Лишь объединившись, Великие Дома могут противостоять силам Империи.

— Но они…

— Они боятся именно этого, — повторил Пауль. — Арракис станет для них тревожным сигналом. Каждый из них увидит себя в моем отце — увидит, как волки отбивают овцу от стада и режут ее…

Кинес обратился к Джессике:

— Может сработать этот план?

— Я не ментат, — ответила Джессика.

— Но ты — из Бене Гессерит.

Она испытующе взглянула на него, затем произнесла:

— В его плане есть и сильные, и слабые стороны… как у любого плана на этом этапе. И всякий план зависит от исполнения не меньше, чем от замысла…

— «Закон есть высшая наука», — процитировал Пауль. — Так начертано над воротами императорского дворца. Вот я и хочу показать ему, что такое закон.

— Главное же, я не уверен, что могу доверять тому, кто задумал подобное, — проговорил Кинес. — У Арракиса есть собственный план, который мы…

— Взойдя на трон, — спокойно сказал Пауль, — я смогу мановением руки превратить Арракис в рай. Этой монетой я и собираюсь заплатить за вашу поддержку.

Кинес застыл.

— Моя преданность не продается, сир.

Пауль в упор взглянул на него через стол, встретив холодный блеск синих — синих-на-синем — глаз. Он изучил властное выражение обрамленного бородой лица, и жесткая улыбка коснулась его губ.

— Хорошо сказано, — промолвил он. — Я приношу свои извинения.

Кинес посмотрел Паулю в глаза и наконец произнес:

— Ни один из Харконненов никогда не признавал своих ошибок. Возможно, ты и не такой, как они, Атрейдес.

— Может быть, таковы уж недостатки их воспитания, — усмехнулся Пауль. — Ты сказал, что твоя преданность не продается, но, думаю, есть у меня такая монета, которую ты согласишься принять. За твою преданность я предлагаю свою преданность. Целиком и полностью.

«Мой сын в полной мере обладает знаменитой искренностью Атрейдесов. У него есть это поразительное, граничащее с наивностью, чувство чести — и какое же эта великое оружие!..»

Она видела, как потрясли Кинеса слова сына.

— Чепуха, — сказал Кинес. — Ты всего лишь мальчик, и…

— Я — герцог, — поправил Пауль. — И я — Атрейдес. Атрейдесы никогда не нарушали такой клятвы.

Кинес сглотнул.

— Когда я говорю «целиком и полностью», — продолжал Пауль, — я не делаю никаких оговорок. Я готов, если нужно, отдать за тебя жизнь.

— Сир! — вырвалось у Кинеса. Но теперь Джессика видела, что он обращается не к пятнадцатилетнему мальчику, а к мужчине — и к высшему. Теперь Кинес не иронизировал — королевское обращение значило именно то, что должно значить.

«Сейчас он отдал бы жизнь за Пауля, — мелькнуло в голове у Джессики. — Как у Атрейдесов получается это — так легко, так быстро?..»

— Я вижу, что ты говоришь то, что думаешь, — сказал Кинес. — Однако Харкон…

Дверь за спиной Пауля распахнулась от удара. Он резко обернулся — и увидел, что там идет бой. Слышались крики, звон стали, мелькали в проходе искаженные восковые лица.

Пауль и Джессика метнулись к двери. Айдахо защищал проход; сквозь мерцание щита сверкали налитые кровью глаза. К Айдахо тянулись руки врагов, сверкающие дуги стали тщетно обрушивались на его щит. Оранжево сверкнуло пламя станнера, но щит отразил его стрелку. И казалось, что клинки Айдахо находятся одновременно всюду. С них срывались тяжелые красные капли.

Потом рядом с Паулем вдруг оказался Кинес. Вдвоем они изо всех сил навалились на дверь. Пауль в последний раз увидел Айдахо, отражавшего натиск целой толпы солдат в харконненских мундирах, запомнил его таким — резкие, рассчитанные движения, черные космы, в которых расцвел алый цветок смерти… затем дверь закрылась. Кинес с лязгом задвинул засовы.

— Похоже, я сделал выбор, — проговорил он.

— Кто-то успел засечь ваши машины, прежде чем они отключились, — сказал Пауль. Он взял мать за руку, отвел ее от двери и увидел отчаяние в ее глазах.

— Я должен был заподозрить неладное с самого начала — когда нам не принесли кофе, — сказал Кинес.

— У тебя здесь есть потайной выход, — сказал Пауль. — Воспользуемся им?

Кинес глубоко вздохнул:

— Эта дверь продержится минут двадцать — если они не применят лучемет.

— Они побоятся стрелять из лучемета — на случай если с нашей стороны двери есть действующий щит, — уверенно сказал Пауль.

— Это были сардаукары в харконненских мундирах, — прошептала Джессика.

Раздались мощные, ритмичные удары в дверь… Кинес показал на металлические шкафы вдоль правой стены:

— Сюда.

Он подошел к первому шкафу, выдвинул ящик, покрутил в нем что-то. Все шкафы отошли в сторону наподобие двери, открыв черный зев тоннеля.

— Эта дверь тоже из пластали, — заметил Кинес.

— Вы хорошо приготовились к неожиданностям, — сказала Джессика.

— Мы восемьдесят лет жили под Харконненами, — ответил Кинес. Он провел их в темноту хода и закрыл вход.

Во мраке Джессика разглядела на полу перед собой светящуюся стрелу.

Сзади раздался голос Кинеса:

— Здесь мы расстанемся. Эта стена прочнее — она продержится не меньше часа. Идите вот по таким светящимся стрелкам — они будут гаснуть за вами. Стрелки проведут вас через лабиринт к другому выходу — там у меня спрятан топтер. Этой ночью в пустыне буря. Ваша единственная надежда — догнать ее, оседлать и лететь вместе с ней, на гребне. Мои люди проделывали такое, когда угоняли топтеры. Если вы продержитесь высоко на гребне — вы уцелеете…

— А что будет с тобой? — спросил Пауль.