Дороги, вытканные ветром - Громыко Ольга Николаевна - Страница 1

Ольга Громыко

ДОРОГИ, ВЫТКАННЫЕ ВЕТРОМ

Я увидела его за пролет – пожилого мужчину в домашних тапочках, нерешительно переминающегося на лестничной площадке у моей двери. Эхо звонка трепетало в панелях старого пятиэтажного дома, не умеющего хранить тайны.

– Вы ко мне? – Громко спросила я, и он перегнулся через перила, глядя на мою поднимающуюся макушку.

– Я к вашему молотку, если не возражаете. Хочу пригласить его в гости. Арендную плату верну гвоздями, буде таковая.

– Ничего не имею против. – С запинкой ответила я, вешая тяжелую авоську на ручку двери, чтобы без помех поискать в сумочке ключи.

– Максим Леонидович, прошу любить и жаловать, – словно читая мои мысли, представился он. Я рассеянно кивнула. Соседей по подъезду я знала только в лицо, машинально здороваясь при встрече. Этот вроде бы жил прямо надо мной. Его серебряную голову я частенько видела на голубятне – сетчатом двухэтажном сарайчике во дворе. Как ни странно, воры и хулиганы обходили хлипкую постройку стороной – наверное, тоже истосковались по кусочку деревни. Утром и вечером Максим Леонидович выпускал птиц, и они белым треугольником кружились над домами, даже в небе соблюдая грани двора. Выглядел сосед лет на шестьдесят, но что-то подсказывало мне – во времена Второй Мировой он гонял не только голубей.

– Возьмите. – Я протянула ему молоток, немедленно сыскавшийся на обувной тумбочке при входе. Моя квартира – наглядная модель энтропии, вещи в ней не имеют строго определенных мест и находятся в хаотическом движении.

Он примерился к обкатанной ручке и удовлетворенно хмыкнул.

– Спасибо. Вы, часом, жены моей во дворе не видели? Вышла на пять минут воздухом подышать… второй час жду, уже и волноваться начал потихоньку. Она у меня такая – глаз да глаз нужен.

– Нет, я не видела во дворе никаких… бабушек, – улыбнулась я в ответ.

– Бабушка! Слышала бы она твои слова… – Добродушно прогудел он, – да у нее нет ни одного седого волоса! Все мне достались.

Я не знала, какая из всевидящих приподъездных старух приходится ему женой. И могла поклясться, что минуту назад во дворе никого не было. Но она уже поднималась по лестнице – сухощавая женщина в бело-голубом платье, более уместном на девушке. Впрочем, оно ей удивительно шло.

– Лидочка, ты опять за свое? – Укоризненно спросил Максим Леонидович. – В твои-то годы…

– Макс, я просто вышла во двор. – Отмахнулась она, приветственно кивая в мою сторону, – там повсюду летает твоя штукатурка, я уже вся белая от нее, как моль.

– Мы делаем ремонт, – пояснил Максим Леонидович, – вернее, я делаю ремонт, а ее высочество Лидия Мироновна путается под ногами.

Жена беззлобно пихнула его локтем в бок:

– Молчи уж, старый пень! Ты делаешь ремонт?! Да ты просто-напросто воспользовался случаем и вдребезги разнес нашу квартиру! Сын не приехал, – обратилась она ко мне, – обещал привести в порядок кухню, приволок мешок цемента, ящик плитки, а сам умчался в срочное странствие.

– Командировку, – тихо поправил муж.

– Может, вам чем-нибудь помочь? – Из вежливости спросила я. Я бы и правда помогла, увиливая от хлопот по собственному, неметеному, нестираному и неглаженому хозяйству, но они дружно замотали головами:

– Макс обдолбит стену, я подмету, а потом приедет сын и оштукатурит заново.

Лидия Мироновна не удержалась, подпустила-таки шпильку:

– Разнес, понимаешь ли, кухню, плиту своротил, теперь и чайник вскипятить негде!

Муж патетически возвел глаза к потолку, пряча в усах усмешку.

– А вы приходите ко мне, – предложила я, – я как раз собиралась пить чай.

Я думала, они снова откажутся, я бы точно отказалась, но у Лидии так и загорелись глаза:

– Это было бы просто чудесно!

– Лидочка, но, может, неудобно… – Неуверенно начал Максим Леонидович.

Она улыбнулась мне и ему одновременно:

– Слово сказано и слово принято. В следующий раз девушка будет осмотрительнее, приглашая на чай нахальных старух. А ты иди, долби, пока никто не мешает!

И уверенно прошла мимо меня в квартиру.

– Часы, Лидочка, часы! – Он строго погрозил пальцем ей вслед.

– Я помню, дорогой, – ответила она с лучезарной улыбкой девочки-первоклашки, которой мама советует осторожней переходить через дорогу. И передразнила, подражая его надтреснутому голосу: – В мои-то годы!

Пока я мыла руки, она сидела за кухонным столом, изучая распятый на потолке плющ. У нее и впрямь не было ни единого седого волоса – они не седели, а светлели, все вместе, как пенка на стынущем капуччино.

– Чай, кофе?

– Чай, пожалуйста.

– У меня только зеленый, с жасмином.

– То, что нужно! – просияла она, – устроим китайское церемониальное чаепитие: черный чай располагает к действиям, зеленый – к беседам.

– Это мнение китайцев?

Лидия Мироновна со смешком качнула головой:

– Нет, мое личное.

Я сняла с полки две чашки из подаренного на новоселье сервиза – керамика в кофейно-каштановых тонах, удивительно легкая для своего размера, глазурованная и вместе с тем сохранившая нежную шершавость глины.

– Чудесно, – она немедленно потянулась к чашечке, повертела в руках, – да из таких можно пить без сахара – прикусывать краешком, как шоколадкой!

Я несмело улыбнулась в ответ, наполняя электрочайник водой из-под крана. Поставила, включила – вверху ручки зажглась красная лампочка. Я не умела улыбаться малознакомым людям – улыбка получалась натянутой и неискренней. Сама я очень не любила такие улыбки. Дань вежливости, которую люди вынуждены платить даже самым неприятным собеседникам.

У Лидии Мироновны улыбка была совсем иной – словно зажигался теплый огонек, приглашая присесть рядышком, погреться и послушать волшебную историю. Наверное, ее очень любили маленькие дети. Я же чувствовала себя ночным мотыльком, бестолково бьющимся в невидимое, но непреклонное стекло. Меня всегда привлекали люди с легкой, безобидной и доверчивой сумасшедшинкой; не отторгнутые, но и не принятые обществом – знакомая, державшая в двухкомнатной квартире шесть боксеров зараз и величавшая псин «деточками»; рыжеволосая аспирантка-оккультистка, составившая для меня календарь удачных и опасных дней, и даже высчитавшая дату смерти, но не пожелавшая мне ее открыть; коллега, отказавшийся от выгодной работы на фирме ради возможности спуститься по горной реке на брезентовой байдарке; сетевой друг, веривший в странников по иным мирам и невесть почему причисливший к ним меня… Десятки огоньков в темноте современного города. Я редко становилась им близким другом – слишком циничная, слишком жестокая и угрюмая. Но ценила и оберегала их, как могла.

– Хорошая погода, верно? – Лидия отставила чашечку, сцепила руки под подбородком, внимательно глядя на меня.

«Удивительная погода» – захотелось ответить мне. Облачная жара, шелковистым коконом обволакивающая тело, размывающая границу между сознанием и окружающим миром. День, который хочется растянуть на века. За который не знаешь, кого благодарить и чем расплачиваться

– Да, неплохая. – Чайник вскипел и стрельнул кнопкой. Глупая человеческая привычка, беседовать одновременно на двух языках – слов и мыслей. Первый по большей части лжет, а второй мало кому слышен. Но тем не менее.

Лидия Мироновна прищурилась, словно двойной диалог был ей не в новинку:

– Тебя тоже влекут дороги, вытканные ветром, верно?

Я отмолчалась, застигнутая врасплох. Изобразила сочувственную улыбку – дескать, уважение к возрасту преобладает над здравым смыслом. Но Лидия Мироновна, ничуть не смутившись, задорно мне подмигнула – мол, не притворяйся, деточка, уж я-то тебя насквозь вижу. По-свойски придвинула вазочку с конфетами, отобрала пять штук, выложила рядком возле чашки. Хорошо. Не люблю потчевать. Гость на то и гость, чтобы искать пропитание самостоятельно – знал, куда и на что шел.

Золотистый фантик зашуршал и смялся.