Легенда - Геммел Дэвид - Страница 39

— Я чувствую себя, словно одноногий среди бегунов, — сказал Рек.

Подошел Менахем — его смуглое лицо посерело, и он понемножку пил воду из кожаной фляги. Он лег на бок, вытянув на траве свои длинные ноги и опершись на локоть.

— Я не хотел подслушивать, — сказал он, — но все-таки слышал тебя. Ты должен простить Винтара: он старше нас всех, и охота исчерпала все его силы.

— Охота? Какая охота? — спросила Вирэ.

— Мы искали Сербитара. Он ушел далеко, заблудился и не смог вернуться — пришлось разыскивать его. Винтар верно догадался, что Сербитар блуждает в туманах.

— Ты прости, Менахем, — сказал Рек. — Я вижу, как ты измучен, но вспомни, что мы ничегошеньки в этом не понимаем. В туманах? Какого дьявола это значит?

— Как можно объяснить краски слепому? — вздохнул Менахем.

— Как? Можно сказать, что красный цвет — как шелк, синий — как холодная вода, а желтый — как солнце на лице.

— Прости меня. Рек. Я устал. Я не хотел быть грубым. Я не могу объяснить тебе туманы так, как я понимаю их. Но постараюсь, чтобы и ты что-то понял. Будущих много, но прошлое только одно. Когда мы покидаем тело, мы странствуем — вот как теперь, преодолевая огромные расстояния, но обратный путь остается неизменным, ибо он запечатлен в нашей памяти. Понимаешь?

— Пока да. А ты, Вирэ?

— Я не дурочка, Рек.

— Виноват. Продолжай, Менахем.

— Теперь постарайся понять, что есть и другие дороги. Они ведут не только, скажем, из Дренана в Дельнох, но из сегодняшнего дня в завтрашний. Завтрашний день еще не настал, и виды на то, каким он будет, безграничны. Каждый из нас принимает решения, которые могут повлиять на него. Но вот, положим, мы все же отправимся в завтрашний день. Тогда перед нами предстанет целая путаница дорог, тонких, как паутина, и все время меняющихся. В одном из будущих Дрос-Дельнох пал, в другом был спасен — или вот-вот падет, или может быть спасен. Вот тебе уже четыре дороги. Которая из них верна? И если мы избираем одну из дорог, как нам вернуться в сегодняшний день, который с того места, где мы стоим, представляется путаницей бесчисленных вчера? В который из дней возвращаться? Сербитар ушел гораздо дальше завтрашнего дня — и пока Винтар искал его, мы держали для них тропу.

— Мне трудно понять твое сравнение, — сказал Рек. — Это не то, что объяснять краски слепому, — скорее похоже на обучение каменного идола стрельбе из лука. У меня это в голове не укладывается. Но теперь-то Сербитару ничего не грозит?

— Мы не знаем пока. Но если он выживет, то сможет сообщить нам необычайно ценные сведения.

— А что у него с глазами? Почему они изменили цвет? — спросила Вирэ.

— Сербитар — альбинос, настоящий альбинос. Нужны целебные травы, чтобы поддержать его. Он поступил опрометчиво, уйдя так далеко. Но сердце его бьется ровно, и теперь он отдыхает.

— Значит, он не умрет? — сказал Рек.

— Нельзя сказать наверное. Дорога, по которой он шел, опасна для разума. Быть может, он уйдет на Зов, порой такое случается со Странниками. Они уходят так далеко от самих себя, что их уносит, как дым. Если дух Сербитара сломлен, он уйдет из тела и вернется в туман.

— И вы ничего не можете с этим поделать?

— Мы сделали все, что могли. Мы не в силах держать его вечно.

— Когда же мы узнаем?

— Когда он очнется — если очнется.

Утро было на исходе, а Сербитар по-прежнему лежал без движения. Тридцать не вступали в разговоры, а Вирэ ушла вверх по ручью, чтобы выкупаться. Рек, соскучившись и устав, вынул из сумки письма. Объемистый свиток, запечатанный красным воском, был адресован князю Дельнару. Рек сломал печать и развернул пергамент. Написанное изящным почерком письмо гласило:

Мой друг!

В то время, когда вы читаете эти строки, надиры, по нашим сведениям, должны уже напасть на вас. Мы неоднократно предлагали им заключить мир — мы готовы были отдать взамен все кроме нашей свободы. Но Ульрик отказался — он желает заполучить под свою руку всю землю от северного моря до южного.

Я знаю, что Дрос удержать невозможно, и отменяю свой приказ стоять до последнего. К чему вести безнадежную, бесплодную битву?

Нет нужды говорить, что Хитроплет со мной не согласен и заявляет, что уведет сбою армию в холмы и будет совершать набеги на надиров, если им позволят пройти на Сентранскую равнину.

Вы старый солдат — — вам и решать.

Если пожелаете сдаться, валите всю вину на меня. Вина и правда моя — ведь это я довел дренаев до нынешнего плачевного состояния.

Не судите меня строго. Я всегда старался действовать на благо моего народа.

Но быть может, годы обошлись со мной более сурово, чем я полагал, ибо с Ульриком мне недостало мудрости.

Письмо было подписано просто «Абалаин», и внизу стояла красная печать с дренайским драконом.

Рек свернул свиток и опять уложил его в сумку.

Сдаться... Спасительная рука на краю бездны.

Вирэ вернулась от ручья румяная, с мокрыми волосами.

— Боги, как хорошо! — сказала она, садясь рядом. — Ты чего такой унылый? Сербитар еще не проснулся?

— Нет. Скажи — как поступил бы твой отец, если бы Абалаин предложил ему сдать Дрос?

— Абалаин никогда не отдал бы отцу такого приказа.

— Ну а все же?

— И речи быть не может. Почему ты всегда задаешь какие-то глупые вопросы?

Рек положил руку ей на плечо.

— Ответь мне. Как бы он поступил?

— Отказался бы. Кому, как не Абалаину, знать, что мой отец — правитель Дрос-Дельноха, Верховный Хранитель Севера. Его можно сместить, но нельзя приказать ему сдать крепость.

— Предположим, Абалаин предоставил бы выбор Дельнару. Что тогда?

— Отец дрался бы до последнего — иначе он не мог. А теперь скажи, к чему все эти вопросы?

— В письме от Абалаина, которое дал мне Дегас, отменяется приказ стоять до последнего.

— Как ты посмел его вскрыть? — взвилась Вирэ. — Оно было адресовано отцу — значит, его следовало вручить мне.

Как ты посмел? — С пылающим лицом она замахнулась для удара. Рек перехватил ее руку, но она замахнулась снова. Он невольно ответил оплеухой, и Вирэ повалилась на траву.

Она смотрела на него, гневно сверкая глазами.

— Вот так и посмел, — сказал он, великим усилием подавив свой гнев. — Не забывай, что князь теперь я. Дельнар умер — стало быть, письмо адресовано мне. И решение тоже зависит от меня. Я буду решать, открыть ворота надирам или нет.

— Этого ты и хочешь, верно? Нашел для себя выход? — Она вскочила на ноги, схватив свой кожаный камзол.

— Думай, как тебе угодно, мне все равно. Не надо было мне вовсе говорить с тобой о письме. Я забыл, как ты рвешься повоевать. Не терпится поглядеть, как пирует воронье? Поглядеть на вздувшиеся, гниющие тела? Ты слышишь меня или нет? — крикнул он ей вслед, но она устремилась прочь.

— Ты чем-то озабочен, друг мой? — спросил Винтар, садясь напротив рассерженного Река.

— Тебя это меньше всего касается, — рявкнул новоявленный князь.

— Не сомневаюсь, — спокойно ответил Винтар. — Но может быть, я сумею тебе помочь. Как-никак, я знаю Вирэ уже много лет.

— Прости, Винтар. Я был непозволительно груб.

— В жизни, Рек, не так уж много непозволительных поступков — не говоря уж о словах. Боюсь, что человеку свойственно делать больно другому, когда ему самому причиняют боль. Так чем же я могу тебе помочь?

Рек рассказал ему о письме и о вспышке Вирэ.

— Да, задача не из легких, мой мальчик. Как ты намерен поступить?

— Я еще не решил.

— Вот и хорошо. Не следует принимать поспешных решений касательно столь важных дел. Не будь слишком суров с Вирэ — она сейчас сидит у ручья и чувствует себя как нельзя более несчастной. Она горько сожалеет о своих словах и ждет только твоих извинений, чтобы сказать, что сама виновата.

— Будь я проклят, если пойду извиняться.

— Ты испортишь нам путь, если не сделаешь этого.