Легенда - Геммел Дэвид - Страница 26

Так сказал Друсс и засмеялся — и этот смех решил все.

Джилад готов был убить его тогда — убить медленно. Пять нескончаемых жутких дней солдаты Дрос-Дельноха бегали, лазили, сражались, сносили дома под истошные вопли владельцев и возили щебенку на тачках в проходы за воротами первой и второй стен. Они работали день и ночь и уже ног под собой не чуяли — а этот старый хряк все подгонял и подгонял их.

Состязания в стрельбе, в метании дротиков, в фехтовании на мечах, кинжальные бои, борьба, а в промежутках тяжелая работа — немногие кулы после всего этого способны были добраться до таверн около замка.

Кроме проклятых легионеров. Эти проделывали все шутя да еще пошучивали презрительно над мужичьем, которое вздумало с ними тягаться. Попробовали бы эти гады проработать восемнадцать часов в поле!

Зарычав от боли, Джилад сел, привалился спиной к стене и стал смотреть, как бегают другие. Ему осталось еще десять минут до того, как идти грузить щебень на тачки вместе со своей сменой. Носильщики сновали по открытому месту, таская камни вдвое тяжелее любого раненого. У многих были забинтованы руки. Чернобородый бар Британ бегал с ними, гоняя их почем зря.

Подошел, спотыкаясь, Бреган и повалился на траву рядом с Джиладом. Красный, как свекла, он молча протянул Джиладу половинку померанца — сладкую и сочную.

— Спасибо, Брег. — Джилад нашел взглядом еще восьмерых из их полусотни. Все лежали тихо, только Мадраса рвало. Этот недоумок завел себе в городе подружку и прогулял с ней всю ночь, пробравшись в казарму всего за час до подъема.

Теперь он за это расплачивался. Зато Бреган стал бегать чуть быстрее и вообще неплохо постигал военную науку. Притом он никогда не жаловался — чудеса, да и только.

— Нам пора, Джил, — сказал он теперь.

Смена, работавшая в проходе, сворачивала работу, а солдаты «Карнака» потихоньку двигались к наполовину снесенным домам.

— Давайте-ка, ребята, — велел Джилад. — Сядьте и подышите глубоко. — В ответ на этот приказ раздались стоны, но никаких действий не последовало. — Ну, давайте же! Вон «Кестриан» уже шевелится. Ишь, ублюдки! — Джилад встал и помог подняться Брегану, а потом подошел к каждому из восьмерых. Все поднялись и побрели к проходу.

— Ох, умираю, — стонал Мидрас.

— И умрешь, если подведешь нас сегодня, — заверил Джилад. — Если этот старый боров еще раз посмеется над нами...

— Чума его забери. Он-то небось не обливается потом, как мы.

В сумерках усталые люди потащились к своему ненадежному прибежищу — казармам. Повалившись на узкие койки, они принялись отстегивать панцири и наголенники.

— Я против работы ничего не имею, — говорил Байл, крепкий мужик из соседней с Джиладом деревни, — не понимаю только, почему мы должны делать ее в доспехах.

Ему никто не ответил.

Джилад уже засыпал, когда чей-то голос проревел:

— Полусотня «Карнак» — выходи на плац!

На плацу стоял Друсс, уперев руки в бока и оглядывая голубыми глазами выползающих наружу измученных солдат, которые жмурились от света факелов. Рядом с ним стояли Хогун и Оррин. Он с угрюмой улыбкой наблюдал, как люди строятся в ряды.

К «Карнаку» присоединились полусотни «Кестриан» и «Меч».

Все ожидали в молчании, гадая, что еще взбрело Друссу в голову.

— Три ваших полусотни бегут вдоль стены до конца и обратно. Полусотня пришедшего последним бежит еще раз.

Марш!

Когда все, тяжело топоча, начали полумильный пробег, кто-то крикнул из толпы:

— А ты, толстяк, не хочешь пробежаться?

— В другой раз, — крикнул в ответ Друсс. — Смотри не приди последним.

— Они измотаны, Друсс, — сказал Оррин. — Разумно ли это?

— Положитесь на меня. Когда начнется штурм, их то и дело придется будить среди ночи. Я хочу, чтобы они знали свой предел.

Прошло еще три дня. Первый проход почти засыпали и начали заваливать второй. Никто теперь не кричал «ура» при виде Друсса — даже горожане. Многие лишились своих домов и работы. К Оррину явилась депутация, моля остановить снос.

Многие полагали, что расчистка пространства между стенами только лишний раз доказывает, что Друсс не надеется удержать крепость. Возмущение в городе росло, но старый воин прятал гнев и стоял на своем.

На девятый день случилось нечто, давшее всем новую пищу для разговоров.

Когда полусотня «Карнак» приготовилась к ежедневному бегу, ган Оррин подошел к ее командиру дуну Мендару.

— Сегодня я побегу с вами.

— Ган желает принять командование на себя?

— Нет — я просто пробегусь с вами. Ган тоже должен быть готов к бою, Мендар.

Недоброе молчание встретило Оррина, когда он встал в строй, выделяясь среди солдат своими бронзовыми с золотом доспехами.

Все утро он бегал с ними, лазил по веревкам и неизменно оказывался последним. Одни смеялись над ним, другие издевались в открытую. Мендар бесился, считая, что командующий выставил себя еще большим дураком, чем он есть, — а заодно выставил на посмешище и всю полусотню. Джилад не обращал на гана никакого внимания — только один раз втянул его на стену, когда тот чуть было не упал.

— Да пусть бы шмякнулся, — крикнул кто-то.

Оррин скрипел зубами, но держался — он пробыл с полусотней весь день и даже работал с ней на сносе.

Все получалось у него вдвое медленнее, чем у остальных. С ним никто не разговаривал. Ел он отдельно, и не по своей воле — просто никто не пожелал сесть с ним рядом.

Вечером он отправился к себе, дрожа всем телом, с горящими огнем мускулами, и лег спать прямо в доспехах.

Утром — умылся, снова облачился в доспехи и присоединился к «Карнаку». Он отличился только в сражении на мечах, но и тогда не мог отделаться от мысли, что люди ему уступают. Да и кто бы их упрекнул?

За час до темноты пришел Друсс в сопровождении Хогуна и велел четырем отрядам — «Карнаку», «Мечу», «Эгелю» и «Огню» — собраться у ворот второй стены. Он обратился к ним сверху:

— Небольшая пробежка, чтобы размять мускулы, ребята.

От этих ворот вдоль стены и обратно ровно одна миля. Пробежите ее дважды. Полусотня пришедшего последним бежит еще раз. Вперед!

Когда все с топотом ринулись вперед, Хогун перегнулся вниз и воскликнул:

— Вот черт!

— В чем дело?

— Оррин. Он бежит с ними. Я-то думал, он будет сыт по горло вчерашним. Спятил он, что ли?

— Ты ведь бегаешь с солдатами — отчего же ему нельзя?

— Полно тебе, Друсс. Я солдат и всю жизнь ежедневно упражняюсь. А посмотри на него — он уже бежит последним.

Тебе следовало сказать «последний, не считая Оррина».

— Нельзя, парень. Зачем же его позорить? Он сам пошел на это — и не без причины, я полагаю.

На первой миле Оррин оказался в тридцати ярдах позади всех.

Он бежал из последних сил, преодолевая боль в боку, не отрывая глаз от панциря своего предшественника. Пот ел глаза, шлем с белым лошадиным хвостом свалился с головы — к большому облегчению Оррина.

На полутора милях он отстал на пятьдесят ярдов.

Джилад, бегущий в числе первых, оглянулся и повернул обратно к еле дышащему гану. Он поравнялся с Оррином и побежал с ним рядом.

— Слушай меня, — сказал он без одышки. — Разожми кулаки — так тебе легче будет дышать. Не отставай от меня и ни о чем другом не думай. Нет, не отвечай мне. Дыши на счет. Сделай глубокий вдох и сразу выдохни. Вот так. Делай такой вдох через каждые два шага. Ни о чем не думай — только считай. И держись за мной.

Джилад занял место впереди Оррина и слегка ускорил бег.

Друсс сидел на стене, наблюдая за концом состязания.

Оррин бежал вместе со стройным командиром десятка. Почти все уже закончили бег и отдыхали, наблюдая за отстающими.

Оррин все еще шел последним, но только десять ярдов отделяло его от усталого солдата из полусотни «Огонь». Солдата подбадривали криками — все, кроме «Карнака», хотели, чтобы победил он.

Тридцать ярдов до конца. Джилад опять поравнялся с Оррином.

— Выложись весь. Беги, жирная скотина!