Год обмана - Геласимов Андрей Валерьевич - Страница 30

– Если бы энергия, – говорил в это время сидевший слева от меня длинноволосый молодой человек, – если бы энергия, которую ты в течение всей своей жизни затратил на поиски денег, пошла у тебя на что-нибудь другое, то, вероятно, в конце концов ты мог бы перевернуть землю.

Я как бы невзначай прислушался к его словам и вдруг подумал, что он говорит интересные вещи. Во всяком случае, я лично на эту проблему под таким углом раньше никогда не смотрел. Кто его знает, может, и правда все мы давно были бы уже какими-нибудь там гениями. Если бы из-за бабок не грузились так конкретно, как, например, сейчас. Хотя, с другой стороны, расскажите про это Черномырдину. То-то, наверное, обхохочется, толстячок. Так или иначе, я стал внимательно слушать их разговор.

– А вот Ницше... – ответил второй, к которому, собственно, и обращался длинноволосый. – Философ... величайший, знаменитейший... громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.

– Да ты хоть читал Ницше? – усмехнулся длинноволосый.

– Ну... Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай... Послезавтра триста десять рублей платить... Сто тридцать уже достал...

Он запустил руку в карман пальто, и вдруг лицо его изменилось.

– Деньги пропали! – еле слышно выдохнул он. – Потерял деньги!

Все с тревогой посмотрели на него. Он начал лихорадочно обшаривать свои карманы. Лицо его стало белым как полотно. Мне даже показалось, что на глазах у него заблестели слезы.

– Где деньги? – бормотал он. – Куда они пропали?

Все сидевшие за столом застыли в напряженном ожидании. Даже я начал волноваться. Хотя, казалось бы, мне-то что? Я этого мужика видел первый раз в жизни.

– Вот они! – наконец радостно закричал он. – За подкладкой... Даже в пот ударило...

Все облегченно вздохнули и переглянулись. На минуту за столом воцарилась полная тишина. Стало слышно, как в кустах чирикают птицы. Длинноволосый взял со стола свой пустой стакан и повертел его в воздухе. Неожиданно из дома донесся звук настраиваемой электрогитары. «Странно, – подумал я. – Они даже зачем-то усилитель с собой притащили».

– Отчего так долго нет Леонида? – заговорила вдруг девушка, которая сидела прямо напротив меня. – Что он делает в городе?

«Оказывается, еще не все собрались», – подумал я.

– Торги не состоялись, по всей вероятности, – отозвался длинноволосый, опуская стакан рядом с бутылкой.

Я был рад, что он это сделал. Потому что мне казалось – еще секунда, и он уронит его. Эквилибрист несчастный. Жонглировал бы у себя дома своими стаканами. Нельзя сказать, что я был в восторге от этих гостей. Странные какие-то. Говорят всякую ерунду. Надо было все-таки слинять в самом начале.

– И музыканты пришли некстати, – снова вздохнула девушка напротив меня. – И вообще, все мы затеяли некстати... Ну, ничего...

Она грустно улыбнулась и начала что-то напевать. На стол плавно опустился желтый березовый лист.

Марина в этот момент достала из кармана куртки колоду карт и повернулась к тому мужику, который все еще сидел и пересчитывал свои деньги.

– Задумайте какую-нибудь карту.

– Задумал, – сказал он.

– Тасуйте теперь колоду. Очень хорошо. Дайте сюда. Айн, цвай, драй! Теперь поищите, карта у вас в боковом кармане...

Тот немедленно достал из кармана карту и с удивлением посмотрел на нее.

– Восьмерка пик, совершенно верно! Вы подумайте!

Марина повернулась к длинноволосому:

– Говорите скорее, какая карта сверху?

– Что ж? – протянул он. – Ну... дама пик.

– Есть! – сказала Марина и повернулась ко мне. – Ну? Какая карта сверху?

– Туз червовый, – не раздумывая ответил я.

– Есть! – Она хлопнула себя по ладони, и колода исчезла, как будто растворилась в воздухе. – Какая сегодня хорошая погода! – сказала Марина, блаженно улыбаясь и отщипывая сразу несколько ягод от виноградной кисти.

– Где это ты так научилась фокусы показывать? – спросил я.

К моему удивлению, все вокруг дружно рассмеялись. Что уж такого смешного я, интересно, сказал?

– Мы тебя совсем запутали, – смеясь, проговорила Марина. – Не обижайся. Просто забавно получилось. Это же Чехов.

– Какой Чехов?

– «Вишневый сад». Самое начало третьего действия. Помнишь, когда они сидят и ждут известий из города о том, кто купил сад?

– Чехов?

– Ну да. Антон Палыч.

– Да-да, вспоминаю, – сказал я. – Самое начало третьего действия. Как же...

– Потом придет Лопахин и скажет, что он купил.

– Лопахин, – повторил я. – А вы почему на даче этими вещами занимаетесь?

– Надо готовить дипломный спектакль. Ребятам нравится здесь репетировать. Лес, свежий воздух.

– Понятно.

– Вот Ира играет Любовь Андреевну.

– Очень приятно, – сказал я.

– А Петя Трофимов у нас Рамиль. – Марина кивнула в сторону длинноволосого.

– Рамиля играет Петя, – уточнил я.

– Нет, Петю играет Рамиль.

– А! Все понял. Это, значит, не Рамиль, а Петя.

– Ну да. Только наоборот.

– Так, подождите. Я, кажется, совсем потерялся. Кто Петя? Кто Рамиль?

– Все будет хорошо, – сказал мужик, который искал деньги. – Меня зовут Борис Борисович Симеонов-Пищик.

– Перестаньте его морочить, – опять засмеялась Марина. – Это Ира, это Рамиль, а это Игорь.

Тут на крыльце показался еще один человек.

– А это Лопахин, – сказал я.

– Точно, – удивился длинноволосый. – Откуда ты знаешь?

– Сами же сказали, что он должен прийти.

– Железная логика, – отозвался другой.

– Ребята, – вмешалась Марина. – Перестаньте его дразнить. Это мой хороший друг. Его зовут Михаил.

– Добрый вечер, хороший друг, – густым басом сказал человек на крыльце.

– Его зовут Михаил, – как эхо отозвался длинноволосый.

– Продан вишневый сад, – тем же басом сказал «Лопахин».

– А это наш Репа, – улыбнулась Марина. – У него самый красивый голос на курсе.

– Могу сказать «Упал – отжался» на два порядка ниже, чем генерал Лебедь.

– Врешь, – махнул рукой длинноволосый. – Репа всегда заливает.

Человек на крыльце откашлялся, уперся руками в перила и совершенно невероятным голосом произнес:

– А тех, кто не будет отжиматься, – в расход!

– Круто, – сказал я. – Даже у Лебедя так не получится.

– Понял? – усмехнулся Репа. – Слушай, что тебе народ говорит. Это не какие-нибудь паршивые критики из газеты.

– А у нас вино почти кончилось, – с сожалением вздохнула Марина.

– Это все Репа один выпил, – сказал длинноволосый.

– Да что он ко мне цепляется? Еще в электричке начал...

– У меня в машине есть две бутылки «Бордо», – вставил я.

– Красное или белое? – быстро спросил Репа.

– Красное.

– Марина, у тебя правда очень хороший друг.

– Что ж ты нам раньше о нем ничего не говорила? – сказал длинноволосый.

– В сумке, на заднем сиденье! – успел крикнуть я ему вслед. – Там еще мясо и зелень, и в большом термосе мороженое.

Вскоре совсем стемнело. Марина вынесла из дома свечу, но легкие, едва уловимые порывы ветра заставляли дрожать неверное пламя и то и дело гасили наш свет. Репа принес стеклянную банку, внутри которой свеча стала гореть ровно и устойчиво, как в комнате.

– Вот и лампочка получилась, – густым басом прогудел он. – А кто будет против, два наряда вне очереди.

Вино в стаканах при таком свете казалось почти черным. Мы болтали, ели мороженое, смеялись, по очереди бегали за Мишкиным мячом, который он специально кидал куда-нибудь подальше в темноту, за деревья.

Поднимая ветви смородинового куста в поисках мячика, я случайно взглянул в ту сторону, где сидела Марина со своими друзьями. Светящийся шар давал света ровно настолько, чтобы видеть их лица. Все остальное исчезало в непроницаемой темноте. На черном фоне светился круг улыбающихся лиц, кроме которых во всем мире ничего больше не существовало. Я застыл на месте, позабыв про Мишкин мяч, как будто мне открылось что-то самое важное. Эти обращенные друг к другу лица светились настоящим золотом. Они поворачивались, сближались, раскачивались, словно были совершенно независимы, словно им не требовалось никакой поддержки, и они могли вот так свободно парить в темноте, улыбаясь друг другу, кивая, временами на мгновение исчезая и потом вновь расцветая неизвестно откуда в этом золотом сиянии.