Год обмана - Геласимов Андрей Валерьевич - Страница 28

– Все в порядке, – ответил я.

– Прости меня, – повторила она.

В этот момент к ней подбежал маленький Мишка и дернул ее за фартук:

– Дай спички.

– Зачем? – сказала она, стараясь не глядеть в мою сторону.

– Дай! Я буду дворник. Дворники жгут листья.

– Пойдем, – сказал я. – У меня есть зажигалка.

– Только я сам подожгу!

Через десять минут весь участок заволокло горьким дымом. Мишка собрал большую кучу опавших листьев, но все они были очень сырые, и костер никак не хотел разгораться.

– Подожди, я сейчас немного бензина принесу, – сказал я, вытирая слезы.

Он остался сидеть на корточках у дымящейся кучи, ковыряясь в ней веточкой, кашляя и время от времени подбрасывая в нее шишки.

– А где Илья Семенович? – спросил я у Марины, которая снова выглянула на крыльцо. – Чего он с нами-то не поехал?

– Он умер, – сказала она.

– Как умер?

Она сообщила об этом настолько спокойно, что я вначале просто ей не поверил.

– Обыкновенно. Шел по улице, упал и умер. А ты думал – я просто так решила зимой на даче жить? Для собственного удовольствия? Хорошо, что он ее купил несколько лет назад у одного профессора. Хотел, чтобы Мишка летом свежим воздухом больше дышал.

– Почему он умер?

Ее спокойствие казалось мне сверхъестественным.

– У него было плохое сердце. Очень плохое. Но он не доверял врачам.

– Что, совсем не лечился?

– Он говорил, что они специально прописывают ему всякую дрянь, чтобы вытянуть из него побольше денег.

– Где бензин? – толкнул меня в бок маленький Мишка.

– Блин! – скривился я от боли.

– Осторожней! – закричала Марина. – Отойди от него!

– Ничего, все нормально, – прошипел я. – Просто немного неожиданно.

– Он обещал бензин.

– Прости, малыш, я совсем забыл. Сейчас мы с тобой нальем. Держи вот этот шланг. Нет, не так. Держи за другой конец. Вот молодчина. Ну, теперь беги, вылей все это прямо на кучу.

– А она загорится? – он поднял ко мне смешное перепачканное лицо.

– Куда она денется.

– Миша, иди сюда, – сказала Марина. – Надо лицо помыть.

– Сама иди!

– Эй, подожди-ка, – сказал я. – Дай мне. Я лучше сам вылью.

– Я помою лицо, – тут же с готовностью закивал он.

– Да нет, знаешь, не в этом дело.

– А в чем? – он настороженно нахмурился.

– Это опасно. Ты можешь обжечься. Любишь ходить к врачам?

– Нет. От них папа умер.

Я посмотрел на Марину. Она вздохнула и покачала головой.

– Короче, давай сюда. Ты все равно волшебный огонь не умеешь делать.

– Волшебный огонь? – В глазах у него засветился интерес. – А как это?

– Очень просто. Хочешь, покажу?

Он с готовностью протянул мне банку.

– Так ты решила всю зиму на даче жить? – спросил я Марину через пять минут, поднимаясь на веранду.

Она посмотрела туда, где вокруг высокого пламени прыгал Мишка.

– Он не обожжется?

– Вроде не должен.

– Я не знаю, – вздохнула она. – А что еще остается? Денег почти нет. Когда он умер, пришли какие-то люди и забрали практически все. Они сказали, что он им очень много был должен. Вот я и сдала квартиру.

– У него же какой-то бизнес на рынке возле «Будапешта»?

– После похорон я зашла туда. – Она замолчала.

– Ну и что?

– Там были чужие люди.

– Надо было забрать хоть товар. Он же чем-то торговал. Должно ведь было что-то остаться.

– Они сказали, чтобы я уходила. Сказали, что заберут Мишку, если я появлюсь еще хоть раз.

– Такие крутые?

– Не знаю. Сказали, что заберут. Я испугалась.

– А раньше ты их видела когда-нибудь?

Она нахмурила лоб:

– Один из них, такой невысокий, однажды заходил к нам домой. Деньги приносил или еще что-то...

– Помнишь, как его зовут?

– Нет. Я запомнила его только из-за татуировки. У него вот здесь на правой руке выколот спортивный автомобиль.

– Автомобиль? – я удивился.

– Ну да. Очень красивый. «Феррари».

– А ты откуда знаешь, что это «Феррари»?

Она вдруг замолчала.

– Ты что, в машинах начала разбираться?

– Меня Маттео научил, – после небольшой паузы сказала она.

Теперь настала моя очередь смутиться.

– Да?.. Ну ладно... А эта татуировка... Странно как-то... Автомобиль...

– Сейчас в Москве много салонов, – заторопилась она, довольная, что мы поменяли тему. – Все, что хочешь, могут тебе наколоть. Причем все татуировки цветные, очень высокого качества. В принципе, есть настоящие художники.

С минуту мы помолчали.

– Так у тебя как с деньгами-то? – наконец сказал я.

– Пока хватит. В домоуправлении я оформила, как будто мы с Мишкой уехали к родне. Меня там начальник один пожалел. Они с отцом выпивали. Так что за квартиру платить не надо. Телефон я отключила. Если бы не этот обвал рубля, вообще могло бы надолго хватить. На новую квартиру копили. Дров здесь запасено на всю зиму.

– У тебя все в рублях?

– Отец доллары ненавидел. Патриот.

– Надо было тебе поменять.

– Кто же знал, что у них так все обернется.

– Уроды, – сказал я.

Когда мы вышли на крыльцо, маленький Мишка все еще бегал вокруг костра.

– Как дела у Сережи? – тихим голосом спросила Марина.

– Нормально.

– Сидит у компьютера?

– Целыми днями.

Мы опять замолчали, не зная, что тут еще можно сказать.

– Может, останешься с нами чай пить? – наконец сказала она.

– Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.

– Ты еще заедешь?

– Не знаю.

– Заезжай. Мы теперь совсем одни.

– Не знаю. Придется Сергею что-нибудь врать.

– А что ты сегодня сказал?

– Сказал, что поехал к зубному.

– У тебя что, зубы болят?

– Нет. Надо было что-нибудь придумать.

– Не нравится врать?

– Нет, – сказал я. – Надоело.

Уже сидя в машине, я посмотрел на нее в зеркало у себя над головой. Она стояла на крыльце и куталась в большую мужскую куртку. Порыв ветра неожиданно растрепал ее волосы. Она подняла руку, чтобы привести их в порядок. Мишка наконец бросил свой костер и подбежал к ней, схватив ее за колени. Одной рукой она обхватила его, а другой помахала мне, как будто знала, что я смотрю на нее в зеркало.

«Надо что-то решать с этим татуированным», – сказал я себе.

Времени, судя по всему, оставалось не так много.

На рынке около «Будапешта» в эти дни было особенно людно. Народ стремился поскорее избавиться от рублей, которые с каждым днем стремительно падали в цене. В том, чтобы копить их теперь, не было ни малейшего смысла. Тот, кто не успел потратить их сегодня, завтра мог купить на них уже значительно меньше. Сбережения таяли в карманах, как серый провонявший лед, который вынули из холодильника. Дома сидели только совсем нищие и те, у кого бабки лежали на заграничных счетах. Ни тем ни другим суетиться уже было не надо. Первые давно потеряли все, что у них было. Вторые давно прикарманили все, что потеряли первые. Поэтому на рынках болталась та самая третья сила, которая все еще не определилась, куда ей приткнуться – к первым или ко вторым. Эта неопределенность нервировала людей. Делала их больными, злыми и некрасивыми.

– Да чтоб он, блядь, сдох, этот Ельцин со своим Чубайсом! – кричала на весь рынок седая старушка.

Волосы у нее выбились из-под платка, лицо побагровело, а маленьким сухим кулачком она грозила куда-то вверх и время от времени плевалась. Покупатели не обращали на нее особого внимания, лишь хмуро косились в ее сторону. Двое пацанов в форме ОМОНа вообще старались ее не замечать. Они болтали с девчонками в ярких куртках, которые то и дело выдували огромные пузыри из жевательной резинки, лопали их и громко смеялись.

– Пусть они перетрахают друг друга там у себя в Кремле! Пидорасы! – не унималась старушка. – Сожрали всю мою пенсию! Хлеба не могу купить! Внуку ноги в Чечне отрезали! Коляску бесплатную и ту дать не могут! Проклятая страна! Ебаная Россия!