Белые голуби - Кочетков Виктор Александрович - Страница 5

5

на месте. Он побежал к ней и увидел, как из порезанной о незаметно валяющееся бутылочное стекло ступни медленно течет кровь. Костя взял ее на руки, понес к берегу, опустил в траву, осмотрел рану. Порез был неглубоким, но кровь шла и шла. Он разорвал рубашку, кое-как перевязал ногу. Ребята толпились вокруг, беспокоились, охали, ахали.

Надо было возвращаться, все чисто промыть и перевязать. Кровь наконец-то перестала капать, Оксана надела платье, поднялась. Олег с Колей вызвались помочь донести на руках, но Костя от помощи отказался, заявив, что справится сам. Обнял девушку за талию, и они пошли, прихрамывая и осторожно ступая по пыльной дороге.

Идти было не так уж далеко, но снова пошла кровь. Тряпки намокли, напитались красным. Он взял ее на руки и понес нежно, как драгоценную хрупкую вазу, стараясь шагать твердо. Она обняла за шею, смотрела прямо в глаза:

– Тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.

– Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести зачарованный взгляд.

Он готов был идти так всю жизнь, чувствуя ее жаркое тело, ощущая на своем лице чистое свежее дыхание молодой женщины, тонуть в глубине глаз, слушать волнующую музыку прекрасного голоса и пить, впитывать в себя этот образ, это воплощение безумного счастья.

Метров двести он еще держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.

– А тебе тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться! – она смеялась, глаза сияли. – Отпусти меня!

– Нет…

– Отпусти, сейчас же! – они подлетели к стоящему у обочины стожку сена, плюхнулись в пахучую мягкость и весело смеялись, прикрывая счастливые лица руками…

Вечером все опять собрались на танцы. Долго пудрились, наряжались, завивались. Ушли, наконец.

Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая освещения. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга, негромко вели беседу. Говорили о себе, учебе, знакомых, вспоминали вчерашнее событие, шутили. Обнаружили, что имеют много общего. Взгляды, суждения совпадали, оценки были абсолютно одинаковыми, а вкусы, интересы близки и похожи. Пили чай, слушали треск сверчка, игрались с Модестом, много смеялись. Было хорошо на душе. Спокойно.

Незаметно быстро вернулись с дискотеки девчонки, шумные, оживленные, голодные. Стали шарить по кастрюлям, что-то готовить. Парни зависали с новыми сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.

Костя с Оксаной сидели и слушали смешные рассказы о деревенских танцорах, о плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов.

К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник-ветеринар, не давал ей прохода, дышал самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленкой в пах. Согнувшись от невыносимой боли, повинился, – сказал, что был неправ и просит прощения. Его простили, наступили острой шпилькой на ногу. Тонко взвизгнув, бедняга спрятался в скачущей толпе молодежи и больше не появлялся.

Они переглянулись и вышли на свежий воздух. Захотелось пройтись, прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана шла с трудом, и Костя поднял ее на руки, понес. Она была совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами яркого овала прелестных созвездий.

Сели на завалинку около темной спящей избы. Сидели, обнявшись, о чем-то шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости поцелуями…

В палисаднике благоухали цветущие кусты шиповника. Терпкий запах овевал все вокруг. В слабом желтом свете уличных фонарей кружилась и вела хаотичный танец мошкара. Невидимые остро пищали мелкие злющие комары. Где-то по сумеречным крышам носились раззадоренные ночной жизнью бешеные коты. Орали злобно, визжали, в яростной схватке деля территорию и добиваясь права на кошачью любовь.

Они слушали ночные звуки, смеялись приглушенно и все никак не могли насытиться, напиться, разомкнуть слившиеся в безбрежном поцелуе губы.

Кто-то вышел, скрипнув дверным засовом, спугнул. Они радостно вскочили, пошли, часто останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Тускло освещенная улица была совершенно пуста, лишь эти двое все шли и шли куда-то, замирая и вновь продолжая движение.

Перед ними возник тот разрушенный черный дом. Стоял в сияющем лунном ореоле и смотрел на них выбитыми окнами. На вершине треснувшей трубы, будто что-то шевелилось, пряталось. Казалось дом жил сам по себе, дышал, двигался…

Быстро сгустилась темнота, далекие гудки маневровых паровозов будто предупреждали о чем-то. Но вокруг так громко стрекотали сверчки, так чудно выводили заливистые трели неведомые ночные птицы, что было ничуть не страшно. А может это козодой завел свою песню? В любом случае было очень любопытно и интересно.

Они смотрели на дом, и волнующие чувства, проникая, захватывали юные души. Не страх, нет, а ощущение чего-то нового, неизбежного, того, что и так должно случиться с ними. Это пришло настолько неожиданно, сразу, что они стихли, замолчали. Стояли, обнявшись крепко-крепко, и зачарованно смотрели в сторону этого удивительного таинственного здания.

– Пойдём, посмотрим?

– Идём, – она напряглась, сжала его руку. – Идём! – сказала решительней, твёрже, кивнула, будто принимая важнейшее в своей жизни решение.

Дом надвигался, рос. Казалось, он скользит, наплывает на них. Запахло сыростью, влагой. Звуки отодвинулись и пропали. Ветхое истлевшее дерево стен слабо потрескивало, покосившаяся дверь раскачивалась и тяжко стонала. Все вокруг заросло чертополохом и лебедой.

Осторожно потянули дверь. Внутри плавал плотный сизый туман, все залито бледным лунным светом, сквозь прорехи потолка проглядывали звезды. Углы затянуты густой паутиной, провалившийся деревянный пол пронзительно скрипел и раскачивался под ногами. Какие-то рассохшиеся балки, доски, щепки торчали повсюду, пытаясь схватить, остановить, ударить. Справа выглядывало разъятое жерло старой печи, осыпавшаяся штукатурка и дранка белели в обманчивом сумраке. Посередине стоял вросший в землю, весь изъеденный червоточинами дубовый стол. Под ним зиял открытой крышкой глубокий сырой подпол. Оттуда несло плесенью и тленом.

В дальнем углу уютно устроилась, будто специально для них заваленная мягчайшими свежими травами, широкая не то лежанка, не то кровать, не то одр…

Они стояли, взявшись за руки, в серебристом облаке мерцающего лунного света. Смотрели друг другу в глаза и ощущали, как что-то крупное, большое, вечное спускается, нисходит на них, проникает и пронизывает до последней клетки. Волнующая неизвестность влекла и звала, уносила в неведомое пространство.

Глаза Оксаны блестели, щеки горели, алый овал губ светился в беззвучном изгибе. Он смотрел зачарованно, жадно вглядывался, ввинчивался влюбленным взглядом в каждый уголок прелестного близкого лица. Будто что-то легонько толкнуло в спину. Он прильнул, словно измученный жаждою приник к этому обжигающему живительному роднику. Сердце ухнуло глубоко, затрепетало, заторопилось и вдруг выровнялось, забилось сильно.

Внутри него все гремело, грохотало, ярилось. Но далеко, робко, еле слышно звучала, отзывалась повторяющимся эхом прекрасная, уплывающая в небеса воздушная музыка. Очень медленно, понемногу, но заметно делалась отчетливей, громче. И вот нет уже ничего внутри, только яркий чарующий мотив. И женщина,