Мой дом. Сборник рассказов. 1 сезон - Сергей Краснобород - Страница 7

7

со стороны проселка на неё выехал бронетранспортер. Мотор заглох, бронированная крышка отъехала в сторону, из недр машины показалось несколько человек в форме песчаного цвета.

– Необходимо собрать всё, что осталось. Не забывайте вносить отдельные элементы в картотеку, – отдал короткое распоряжение руководитель группы.

Бойцы принялись исполнять приказ, рьяно раскладывая по пакетам части тел и амуниции, разбросанные по опушке. Один из них ненадолго остановился, найдя рядом с оторванной ногой в военном берце пожелтевшую карточку, почти разорванную и забрызганную кровью. С карточки на него смотрела счастливая семья, стоявшая на фоне крепко сложенного кирпичного дома в два этажа.

– Лейтенант, найден идентификационный элемент, – обратился он к своему руководителю.

Тот взял карточку из рук подбежавшего солдата и сделал снимок камерой своего смартфона. Специальная программа обработки изображений проанализировала полученный результат и идентифицировала двоих взрослых по носогубным складкам. Мужчина не был найден по базе, а вот женщина оказалась заключённой из лагеря № 3275, в данный момент проходящей медицинские процедуры.

– Отлично, – чуть слышно сказал лейтенант. – Всё меньше тёмных пятен. Всё меньше «ночных котов». Всё меньше проблем.

До полной победы оставалось двадцать восемь дней.

* * *

Владимир Колотенко

Дом для Тины

Дом хрустальный на горе для неё.

Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…

В. Высоцкий

Её идея о строительстве собственного дома, в котором мы сможем жить вместе, наконец, вместе, приводит меня в восторг. Теперь у Тины земля просто горит под ногами, её невозможно удержать: она выбирает место то на берегу реки, то у моря, а то где-нибудь у подножья горы или даже на самой вершине, чтобы мир, говорит она, был перед нами, как на ладони. Она закрывает глаза и улыбается: «И ты будешь нести меня на руках в спальню, в нашу розовую спальню, и мы с тобой...»

Её можно слушать целый день и всю ночь, бесконечно... Когда её глаза переполнены мечтой о счастье, о нашем доме, или, скажем, о детях, наших детях, чьи голоса вот-вот зазвенят в этом доме, слёзы радости крохотными бусинками вызревают в уголках этих ореховых дивных глаз. И мне тоже трудно удержать себя от слёз. И вот мы уже плачем вместе.

Вдруг её шёпот у самого моего уха:

...Если я – твой крест, если я – беда,

отчего же ты дышишь мной тогда?

Если я тебе так мешаю жить,

отчего же ты просто не сбежишь?

Если я тебе – заговор от чар,

отчего унять ты не можешь жар?

Отчего стоять за твоей спиной

доверяешь ты только мне одной?

Отчего себе самому взамен

выбираешь плен у моих колен?

Отчего вопрос и ответ тогда?

Оттого что мы – это навсегдa…

Я не верю собственным ушам: «Это – навсегда»?

Моя кожа – в пупырышках вожделённого трепета и признательности.

Это – навсегда?..

Это – умопомрачение...

А вскоре я уже таскаю песок, цемент, скоблю стены, долблю всякие там бороздки и канавки, теша себя надеждой на скорое новоселье, тешу стояки и планки. Нужна глина, и я рою её в каком-то рву, тужусь, тащу. Проблема с водой разрешается легко, а вот чтобы добыть гвозди, приходится подсуетиться. Дверные ручки ждут уже своего часа – вот только двери установят, и ручки уже тут как тут. Очень тяжеловесной оказалась входная дверь, зато прочность и надёжность её не вызывают сомнений. А вот что делать с купальней – это пока вопрос.

Приходит лето…

– Я хочу… Хочу чуда, милый... Удиви меня!

– Ладно...

Я прекрасно осознаю, что это признание случайно вырвалось у неё, что она восхищается мной, а не моим домом, мной, а не белыми мраморными ступенями, мной, а не просторной солнечной спальней с высоким розовым потолком, мной...

Мной, а не…

– А здесь будет наша купальня! И мы с тобой, как Адам и Ева… Да-да-да, точно так же, как Адам с Евой в том озере райского сада, без придуманных кем-то стыдливых одежд, не стыдясь… Да-да-да!.. А ты как думал?!

– А моя рабочая комната...

– А твоя рабочая комната будет в спальне!

– В спальне?..

– Да! А ты где думал?!

«Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…»

Проходит ещё один чёрный день.

Тина разочарована. Я целую её, но в её губах уже не чувствую жара.

– …И ты ведь не хуже моего знаешь,– говорю я,– и в этом нет никакого секрета, что, когда дом построен, в него потихоньку входит, словно боясь чего-то, оглядываясь и таясь, чуть вздрагивая и замирая, то и дело озираясь и как бы шутя, на цыпочках, как вор, но настойчиво и неустанно, цепляясь за какие-то там зацепки, чуть шурша подолом и даже всхлипывая, пошмыгивая носом или посапывая, а то и подхихикивая себе и, наверняка со слезами горечи на глазах, но напористо и упорно, и даже до отвращения тупо, почти бесшумно, но твердо и уверенно, крадя неслышные звуки собственных шагов и приглушая биение собственного сердца, но не робко, а удивительно остро и смело, как движение клинка... в него входит...

–Что? Что входит? – глядя на меня своими огромными дивными глазами, испуганно спрашивает Тина.

Я не утешаю её и не рассказываю, что прежде, чем строить на этой суровой земле какой-то там дом или замок, или даже храм, этот храм нужно, хорошенько попотев, выстроить в собственной душе. Чтобы он был вечен…

И снова и снова напоминаю ей: я хочу, чтобы она восторгалась мной, а не моим домом, мной, а не зеркалами и фаянсами, мной, а не кедровыми полами и резными окнами, вызывающими зависть чванливо-чопорной публики, которую она отчаянно презирает. И еще я хочу, чтобы у неё дрожали её милые коленки, когда она лишь подумает обо мне, чтобы у нее судорогой перехватывало дыхание, и бралась пупырышками кожа при одном только воспоминании обо мне…

Обо мне!..

А не о моём доме.

Об этом я не рассказываю, она это и сама знает!

– Что входит-то? – Её глаза – словно детский крик!

Я выжидаю секунду, чтобы у Тины не случилась истерика. Затем:

– Когда дом построен, – едва слышно, но и уверенно говорю я, – в него входит смерть…

* * *

Зинаида Кулиева

Они называли меня Алания

Белые буквы на спине моей красной куртки не оставляли им шансов поинтересоваться настоящим именем. Заглядывая в мои глаза, сощуренные от ветра и так непохожие на их камчатский прищур, они торопились зайти за спину и, словно выстрел, громко прочитать надпись, заставляя меня таким образом неизбежно обернуться.

– Эй, Алания!

Они – эвены, хозяева Камчатки…

Он потерялся как-то незаметно. Я отвлеклась сфотографировать группу танцующих подростков и через миг поняла, что его уже нет рядом… Искала глазами, бегала по поляне, спрашивала местных, сумбурно жестикулируя. Они качали головами.

Включив в фотоаппарате режим просмотра