Нэнэй - Марат Муллакаев - Страница 34

34

бреду, она встала во весь рост, подняла над собой голову Гелисхана: «И, Алла!!! – заговорила она на башкирском языке, устремляя свой взор к небу. – Зачем ты позволяешь твориться злу!? Для чего ты создал людей? Чтобы они убивали друг друга? Разве не видишь, Ходаем, у них отравлено сознание, они заболели ненавистью друг другу!»

*Эни - мама (татарск.)

Тоненькая, как высохшее дерево, с распущенными седыми волосами, в расстегнутой, разорванной куртке, худая, с полными слез глазами, перепачканным лицом, женщина держала залитую кровью тяжелую ношу. На ее голову крупными каплями падала густая темная кровь и стекала по ее лицу на грязную желто-коричневую землю. Голос ее звучал не очень громко, но в нем было все, что переживала она в эту минуту: боль, отчаяние, ненависть, страх и огромная любовь и жалость к тем существам, которые перед ней разрывали на части друг друга, лишали жизни, подаренной Всевышним. Ее одинокий силуэт в тумане источал неведомую силу духа, словно перед бойцами стояла не усталая женщина с морщинистым лицом, а сама Мать – земля.

− В твоей власти, Аллакаем, остановить это кровопролитие! Слышишь меня?! Это прошу я, женщина, повидавшая на своем веку столько горя, сколько не может выдержать человек! Зачем ты допускаешь войны? Ты же видишь: захлебнулись от горя, ненависти, мир падает в бездну? Скажи мне, Ходаем!!! Скажи! Я имею право спросить тебя об этом! Я всю свою жизнь прожила честно. Посмотри на этих мужчин, они уже не люди – звери! Посмотри в их глаза, разве они полны доброты? Так зачем же ты, Всемогущий, создал их? Чтобы, видя их пороки, восхищаться своей безгрешностью? Нет? Тогда зачем? И-и-и, Раббым! Молю тебя, положи конец этой бойне, не опускай людей до уровня хищных тварей! Услышь меня!

Бьющиеся на поляне вначале не обратили внимания на обезумевшую старушку, но по мере того, как крепчал ее голос, сперва один повернул голову в ее сторону, потом – другой, третий… Вскоре все мужчины, содрогаясь, устремили свои взоры в сторону женщины. Они не понимали языкa, на котором она говорила, не знали, кто этo, но в ней было что-то противоестественное, дикое, непонятное…

Хаят-апай опустилась на колени, не выпуская из трясущихся рук голову Гелисхана. Залитые слезами и кровью, ее глаза смотрели на небо и уже ничего не видели. Еще полчаса назад люди, в смертной битве не уступавшие друг другу, один за другим остолбенели. Через минуту молча, кто ползком, кто на четвереньках, кто согнутый, готовый к броску с кинжалом в руках, они шаг за шагом начали отходить от места брани. Их глаза, доселе налитые ненавистью, враждой, вдруг приобрели какую-то осмысленность. Они словно, малые дети, попавшиеся при воровстве огурцов на чужом огороде или нашкодившие на уроке у молодой учительницы, трусливо и виновато покидали место преступления.

− Умоляю тебя, Раббым! – уронив свою седую голову на окровавленную мертвую голову Гелисхана, старушка тоненьким дрожащим голоском старалась выпросить милость у Всевышнего. – Не отнимай у этих людей свое расположение, свою любовь. Я их знаю, они все очень хорошие, я с ними жила в эти дни. Отними у них ненависть, злобу…

Воины враждующих сторон осторожно, испуганно отойдя друг от друга, остановились, не отрывая взглядов от плачущей женщины, а затем, прихватив своих мертвых и раненых, стали медленно уходить. С каждым шагом убыстряя ход, они устремились по разные стороны спасительного бугорка, разделявшего их, повторяя при этом, как заклинание: «Не стреляйте! Не стреляйте!..» А добежав, падали на сырую, пахнущую пожухлой травой землю.

Глава двадцать шестая

Через несколько минут затишья послышался голос одного из боевиков: «Эй, русские, наш командир хочет поговорить с вашим!»

Солдаты, оторвав взоры от обезумевшей женщины, повернули головы в сторону капитана. Соболев медленно поднялся и, стряхнув комья грязи с комуфляжа, направился не навстречу идущему к нему кавказцу, а к Хаят-апай. Она сидела на корточках, не опуская наземь отсеченную голову Гелисхана, и хрипло стонала.

Капитан осторожно вынул из ее рук страшный груз и передал подошедшему горцу. Тот принял его, стиснув зубы. Подбежавший боевик забрал голову и, также не проронив ни слова, понес к своим.

Командиры отошли на несколько метров в сторону.

– Как дальше поступим? – первым нарушил тишину командир отряда чеченцев. – Пропустишь нас?

Соболева словно молнией ударило. Этот голос мог принадлежать только его бывшему комполка Акбулатову. Капитан в упор посмотрел на бородача и неуверенно спросил:

– Вы ли это, товарищ командир?

Чеченец вздрогнул:

– Соболев?

Десятки бойцов – чеченцев, русских – были свидетелями, как их командиры вдруг обнялись и с криками: «Командир!», «Сергей!» начали хлопать друг друга по спине и кружиться, словно танцуя.

– Как ты оказался здесь, Соболь? – все еще не выпуская из объятий капитана, спросил бородатый кавказец. – Ты же остался в Казахстане!

– Э-э-э... После того, как вы уехали в девяностом году, наша часть стала разваливаться… – справившись с потрясением, ответил Соболев. – Многие уехали в Россию. Я еще держался года два, но жалованье не платили, нечем было кормить семью. Кто-то продавал имущество, но я так не мог…

– Как семья? У тебя же, помнится, сын родился?

– Спасибо вам, командир, вы тогда, перед отъездом, все же смогли мне жилье пробить. Потом я его продал и сумел купить недалеко от Уфы небольшую квартирку. Теперь служу в Алкино, в саперной части. Светлана и сын живы-здоровы, ждут, когда я вернусь… – Соболев достал из кармана сигареты, закурил. – Вот никак не брошу, хотя вы и ругали меня за это…

– К черту субординацию, Соболь, – воскликнул по-товарищески Акбулатов. – Давай закурим! – Он взял сигарету, неумело помял пальцами, прикурил от зажигалки капитана, закашлялся. – …Не получается, брат... Ты уже капитан?

– На войне звезды растут быстрее… Вы как, Адан Ямлиханович? – осторожно спросил Соболев. – Почему здесь? Кто вы теперь?

– Где же мне, Сергей, дорогой мой, быть? Я со своим народом. Теперь бригадный генерал, командую фронтом. – Акбулатов потушил сигарету, бросил на землю. – Так вот, брат. Ты с нашими-то связь держишь? Ты знаешь, где теперь наш замполит Михалюк?

– Подполковника я видел в последний раз в девяносто третьем, на вокзале. Ехал в Томск, домой. Он в отставку вышел…

– Хороший он человек, – Акбулатов опустился на поваленное дерево. – Садись, Соболь, что-то ноги дрожат. Я с Михалюком еще в Афгане воевал. Однажды он меня от смерти спас, тогда еще оба капитанами были…

– Начштаба Сырсынбаева недавно по телевизору показывали, – оживился капитан. – Генерал генштаба Вооруженных Сил Казахстана. Бойко «строчил» с