Третье открытие силы - Сидерский Андрей Владимирович - Страница 114

- И победа именно в этих битвах является для нас решающей... А еще я говорил, что умение любить просто так - великое искусство... Любить, понимая и ничего не требуя взамен. Любить необусловленно, предоставляя полное право тем, кого любишь, быть такими, каким они хотят быть. По большому счету, только это и есть любовь. Остальное - самовлюбленность и использование близких существ для реализации своих меркантильных интересов, направленных на получение наибольшего наслаждения от жизни в этом мире... За чужой счет... Чем выше ты поднимаешься по восходящей спирали самоосознания, тем труднее тебе оставаться обычным человеческим существом, тем более растянутым в многомерности Вселенной становится твое восприятие. Попробуй, и ты поймешь, какая из битв - самая тяжелая... Это похоже на пружину. Чем больше ты ее растягиваешь, тем с большей силой она стремится сжаться. Тебя будет неудержимо тянуть в холодную бесконечность. И если ты заберешься достаточно высоко, и у тебя не окажется надежного якоря здесь, в структурированном мире людей, ты никогда не достигнешь абсолютного света. Ты либо зависнешь где-то в промежуточной неопределенности параллельных миров, либо абсолютная тьма однородной Великой Пустоты вновь поглотит тебя, и тебе придется начинать все с самого начала. Вообще все, а не только цепочку воплощений на этой планете... Любовь, обычная человеческая любовь к обычным человеческим существам - тот якорь, который может нас удержать. Без нее мы безнадежно отрываемся и теряем возможность вместить в свое осознание все. И тем самым утрачиваем упорядоченность самоосознания... И потом, ты когда-нибудь думал о том, сколько в твоей любви тебя самого, а сколько - собственно самой любви?..

Он замолчал и снова закрыл глаза. Кое в чем я с ним соглашался... Но в основном... Было что-то самое главное, в чем он меня не убедил, и, как мне тогда казалось, не смог бы убедить никогда. Но это не имело ровным счетом никакого значения. Он был где-то очень-очень далеко. Я чувствовал, что в моей жизни его уже почти нет.

- Послушай, - сказал я, чтобы окончательно расставить точки над "i", - все время хотел задать тебе один вопрос... Ты, когда объясняешь что-то или рассказываешь - почему ты обязательно валишь все в одну кучу?.. Это настолько неудобно... Представляешь себе, каково потом все это разгребать и раскладывать по полочкам?

- А ты бы хотел, чтобы по полочкам полученную тобой информацию в твоем сознании раскладывал кто-то другой... Интересно, как ты себе это представляешь? Только в детективах - причем далеко не в самых лучших - вещи следуют друг за другом, разворачиваясь в стройные колонны причинно-следственных связей и т.п. А в жизни... Самое важное и ценное этот мир вываливает нам на голову как бы между прочим, в общем потоке мелькания дней, вплетенных в умопомрачительный ком хаотической суеты. Он свит наподобие гордиева узла неисчислимыми сюжетными линиями, подавляющее большинство которых в извечно неоконченном виде существует только лишь в нашем воображении... И одни и те же линии у каждого из нас - свои... Скажи, кто может решить, что тебе действительно нужно, а что - нет? За одним тянется другое, хвосты мыслей, объяснений и иллюзорных интерпретаций перепутаны между собой настолько, что разобрать, где из них - который, просто-напросто невозможно... И не нужно...

- А как же?

- Да никак... Когда приходит время, все лишнее отпадает само собой...

Мы поднялись наверх, когда ярко-красное солнце коснулось пронзительной кромки моря. Он забросил на плечи рюкзак, повернулся и молча зашагал прочь. Ветра не было, и я слышал, как хрустит у него под ногами сухая трава. На душе у меня было на удивление спокойно. Несмотря на полное безмолвие, я не видел вокруг его головы никаких ореолов. Это был просто человек, который просто шел по вечерней степи.

- Эй, - окликнул я его, - ты говорил, что каждый... Ну, что любой человек может стать избранным... Если я тебя правильно понял... Ты действительно так считаешь?

Он перестал идти и с усмешкой посмотрел на меня:

- Я ничего подобного не говорил... Или же ты меня неправильно понял... В любом случае, я так не считаю.

Он отвернулся и пошел дальше, но шагов через пять снова остановился и бросил через плечо:

- Может любой, кто захочет, но далеко не любой способен решиться на то, чтобы захотеть...

И он продолжил свой путь по бурой каменистой степи сквозь розовую солнечную пыль.

Подошел Игорек и спросил, дохнув перегаром:

- Че это он?

- Видать, пора, - ответил я.

- А-а-а... Че ж вы не сказали, мы б до шоссе подбросили... На раз... Как-никак соседи...

- Он - странный парень. Очень любит ходить пешком...

- Ну, тогда пусть идет. Оно и правда, не сильно чтобы далеко... К утру доберется. Почему странный? Вовсе не странный. Ночью по степи - милое дело... Сам уважаю. Когда тверезый.

ЗНАМЕНИЕ ДЛЯ МАСТЕРА ЧУ

В ту ночь я так и не сумел заснуть.

Я лежал в спальном мешке, брошенном на траву рядом с палаткой, и неподвижно смотрел в звездное небо. Летчики давно угомонились. Вокруг стояла тишина, в которую вплетались лишь доносившиеся снизу звуки прибоя, да редкие крики ночных птиц. В моем уме почему-то все время крутились слова и мотив песни, которую довольно часто напевал Мастер Чу:

Мне об огне не говори, не жди подсказки изнутри, мы, может быть, сегодня здесь в последний раз. Чья в том вина, что ты вчера глядел на звезды до утра, и молча слушал море, не смыкая глаз?..

Рассветы дальних берегов, печати пройденных шагов, кто знает, где лежит его последний шаг? Лишь моря шум да ветра вой, и кто здесь мертвый, кто живой, где белый флаг, и кем убит последний враг?..

С утесов белых ветер пыль несет в глаза, а волны пахнут свежим сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза... Кто знал что мы опять себе соврем? Ну кто мог знать, что мы опять себе соврем?...

Что с нами сделает зима? В свои ли мы войдем дома? И кто сегодня - тот, кем был еще вчера?.. И каждый день мы на закат бросаем свой последний взгляд, а план на завтра - это только до утра...

Где здесь тепло, где - горячо? Украдкой - взгляды за плечо, а там - все то, что здесь у нас взаправду есть... И ветер северный придет, и солнце в море упадет, и наплевать на грусть и злость и честь, и лесть...

С утесов белых ветер пыль несет в глаза, а волны пахнут свежим сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза... Кто знал, что мы опять себе соврем? Ну кто мог знать, что мы опять себе соврем?..

Потом все повторялось с самого начала, потом - еще, и еще, и еще... Я не возражал, в этой песне даже было что-то, соответствовавшее моменту. По крайней мере, так мне казалось... Это продолжалось довольно долго, я даже утратил ощущение времени. А потом пришла Сила...

Я не знаю, когда это случилось, только помню, что светать еще не начинало. Я ощутил, как со стороны моря сквозь ноги в мое тело вваливается нечто огромное и абсолютно неотвратимое. Это был мощный толчок, тугой импульс чего-то, свернутого в гигантский невидимый конус, основанием уходивший в непостижимую бесконечность, а вершиной вонзившийся в мое тело сквозь ноги и промежность. Это что-то было никаким, я не мог видеть его, и я не мог его слышать. Я осознавал только то, что это и есть Сила. Она протащила меня вместе со спальником несколько метров по траве, приподняла и мягко встряхнула в воздухе на высоте примерно полуметра от земли. Это произошло в считанные мгновения, я даже не успел ничего сообразить, я так и продолжал пялиться на песчаные искры Млечного Пути. Потом Сила просочилась сквозь макушку моей головы и копьеобразно вытянутым острием пронзила бесконечность до самого другого ее конца. Я рухнул плашмя на землю, сильно ударившись спиной. От удара у меня перехватило дыхание, в глазах засуетились желто-фиолетовые искры, и я увидел пространство изумрудно-зеленой тьмы. Там была подвешенная в пустоте лунная дорога, по которой я шел, она вела в город, светлыми силуэтами прямоугольных строений проступавший на фоне бутылочного неба. Впереди - недалеко от города - дорога превращалась в широкое поле лунного света, простиравшееся до самых строений и с ними сливавшееся. В самой середине неба чуть-чуть слева от меня маячила волокнистая луна.