Журнал «Если» 2004, №12 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 18

6. Пророк и наемник

Семпоала.

Год 2-й Тростник, день 10-й Акатль

Семпоала не входила в число великих городов аль-Ануака, но сейчас Кортесу казалось, что людей здесь больше, чем в Теночтитлане. Толпы меднокожих неторопливо двигались по широким улицам между белыми, покрытыми блестевшей на солнце штукатуркой домами, размахивая огромными опахалами из перьев и распевая гимны в честь Кецалькоатля. Площади были запружены танцующими женщинами и мужчинами в ярких праздничных одеждах. Храм Тескатлипоки на вершине главного святилища города — ступенчатой пирамиды в девяносто локтей высотой — украшали какие-то пестрые ленты и груды живых цветов; присмотревшись, можно было заметить, что над конусообразной крышей храма кружатся десятки разноцветных бабочек.

Семпоала превратилась в столицу Кецалькоатля.

За последние дни Кортес узнал об истории мятежа почти все. Полгода назад человек, называющий себя Змеем в Драгоценных Перьях, высадился на побережье Восточного моря у Техуаны. С ним было всего двенадцать человек — армия, с помощью которой он надеялся покорить аль-Ануак. Почему мешики сразу же не схватили его и не отправили в клетке в Теночтитлан, осталось для Кортеса загадкой. По-видимому, поначалу его просто не принимали всерьез. Но уже через месяц Кецалькоатля повсюду сопровождала сотня сторонников из числа рыбаков, земледельцев и ремесленников Техуаны. Объединяло этих людей одно — дети, погибшие на алтарях Тескатлипоки и Тонатиу. У каждого из них когда-то отобрали ребенка, чтобы напоить жертвенной кровью вечно голодное солнце и отсрочить конец света. С тех пор в их сердцах жила ненависть к жрецам мешиков, тлатоани Монтекусоме и далекому Теночтитлану. Кецалькоатль пообещал им, что кровавых жертвоприношений больше не будет, и они пошли за ним, не раздумывая. Многие из них хорошо умели обращаться с оружием. Когда ацтекский наместник наконец предпринял попытку захватить пророка, отправив в Техуану отряд из двадцати воинов, толпа последователей Змея в Драгоценных Перьях дала солдатам жесткий и суровый отпор. Время для безболезненного решения конфликта было упущено, и обе стороны начали готовиться к войне.

Наместник понемногу стягивал войска в прибрежную крепость Киауитцлан, оставляя без защиты другие города провинции. Кецалькоатль продолжал проповедовать. Он не призывал своих последователей к оружию — наоборот. Он говорил о драгоценности жизни, о невозможности причинить зло другому существу, о том, что настоящим богам не нужны человеческие жертвы, а те, что их требуют, не боги, а жадные до крови и боли демоны. И чем больше он говорил, чем быстрее его слова находили путь к сердцам жителей Техуаны, тем больше становилось его войско. В конце концов оставшаяся без ацтекского гарнизона столица народа тотонаков Семпоала открыла ворота Кецалькоатлю. Семпоала была окружена крепкими стенами и могла выдержать долгую осаду. Наместник благоразумно решил не рисковать и принялся просить помощи у Теночтитлана. А пока Монтекусома медлил, силы мятежников все росли…

Это был странный мятеж. Никого из посланников тлатоани, прибывших в Семпоалу с повелением признать власть Тройственного союза, не убили и даже не бросили в тюрьму. Чиновников из Теночтитлана держали во дворце Змея под неусыпным, но ненавязчивым наблюдением, и сам Кецалькоатль нередко беседовал с ними, пытаясь обратить в свою веру. Рассказывали, что один из посланцев, носивший высокий чин Глаза Владыки, проникся его учением и публично отрекся от старых богов, совершив ритуальное омовение в бирюзовой Купальне Змея. Не убивали, как правило, и лазутчиков, которых наместник провинции десятками засылал в Семпоалу. Если такой лазутчик не пытался покушаться на жизнь Кецалькоатля, его или отпускали с миром, или предлагали принять новую веру и остаться жить в городе. Услышав об этом от Тубала, который целыми днями рыскал по рынкам и иным людным местам, собирая слухи и сплетни, Кортес только презрительно фыркнул. Если бы у наместника была хоть капля ума, Семпоала уже наполовину состояла бы из его тайных агентов. Но умом наместник, судя по всему, мог похвалиться не больше, чем проницательностью.

О самом Кецалькоатле кастилец был не лучшего мнения. По распоряжению Змея в город пускали всех — с условием, что вновь прибывшие отдадут свое оружие на хранение. Когда наемников остановили при входе в Семпоалу, меднокожий начальник стражи попытался было отобрать у них мечи и аркебузы, но столкнулся с непробиваемым упорством Кортеса.

— Я охраняю женщину королевской крови, — втолковывал ему Эрнандо, — и принес клятву, что буду заботиться о ее безопасности. Как, по-твоему, я смогу выполнить эту клятву, будучи безоружным?

После долгих уговоров начальник стражи вынужден был отправиться во дворец Змея, где пропал на несколько часов. Кортес с толком использовал эту задержку, послав четырех верховых на разведку вдоль городских стен.

В конце концов им разрешили войти в город с оружием. Начальник стражи, сделав каменное лицо, сообщил Кортесу, что Змей в Драгоценных Перьях не хочет вставать между благородным человеком и его словом, но просит наемников вести себя в городе миролюбиво и не применять оружие кроме как в случае крайней необходимости. По-видимому, он посчитал, что отряд слишком немногочислен, чтобы представлять собой реальную угрозу. Кортес вежливо поблагодарил, но в душе решил, что таинственный мятежник — человек неумный.

Несмотря на явную перенаселенность города, им удалось разместиться в большом двухэтажном доме, прилегавшем к бывшему храму бога воды Тлалока. После воцарения Кецалькоатля жрецов Тлалока прогнали, а его идолов сбросили на землю и разбили. Сам храм и все его пристройки были объявлены "местом, нуждающимся в очищении", поэтому желающих поселиться там оказалось немного. Солдаты Кортеса выгнали из дома две семьи каких-то полудиких меднокожих, после чего весь храмовый комплекс оказался в полном распоряжении наемников.

Кортес с каждым днем чувствовал себя все лучше, хотя приступы головокружения еще преследовали его. Свое выздоровление он связывал с исчезновением Балам-Акаба, и только Ясмин продолжала настаивать, что именно отвары и заклинания колдуна подняли его на ноги. С карликом они распрощались еще за день до прихода в Семпоалу. Убедившись, что отговорить принцессу от опасной идеи магического поединка невозможно, Эрнандо настоял на том, чтобы колдун пробирался в город самостоятельно. Выслушав его решение, горбун скорчил мерзкую гримасу и заявил, что он-то легко попадет куда угодно, а вот что станут делать христиане, если их не пустят в Семпоалу, непонятно. Не то чтобы он очень беспокоился за христиан, но вот судьба скрижалей, которые по-прежнему хранятся у юной госпожи, его очень волнует.

— Можешь не беспокоиться, — успокоил его Кортес. — Мы попадем в город. А уж там-то ты сможешь нас отыскать. Только сделаешь это тихо и незаметно, чтобы никто даже не заподозрил, что такая образина имеет какое-то отношение к вольным мечам…

В языке науатль не так много обидных слов, но он постарался выбрать самое красочное. Колдун посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом, повернулся и ушел. Эрнандо втайне надеялся, что больше никогда не увидит это мерзкое существо, но на закате пятого дня Балам-Акаб появился вновь.

— Вы нашли себе хороший дом, — произнес он со странной интонацией, разглядывая полустертые изображения демонов на стенах. — Я чую запах подземной воды. Чую дыхание Тепейолотля. Мне нужно как следует подготовиться к поединку, а здесь для этого славное место!

— Ты тут не останешься, — ответил ему Кортес. Огонек небольшого глиняного светильника бросал на покрытое бородавками лицо горбуна желтоватые блики, делая его похожим на мертвеца. Кастилец чувствовал почти физическое отвращение к этому уродцу. — Говори, что хочешь сказать, и убирайся к дьяволу!

Балам-Акаб ухмыльнулся, показав черные подпиленные зубы.

— Мне нужно побеседовать с юной госпожой. С тобой, большой белый человек, мне говорить не о чем.