Звездная пыль - Гейман Нил - Страница 12

В углу стояла огромная деревянная клетка, пока что пустая. Кругом валялась кухонная утварь. Окошки в домике были такими грязными, что едва пропускали свет, и все вокруг покрывал толстый слой пыли и жира.

Единственной чистой вещью в избушке оставалось зеркало из черного стекла высотой в человеческий рост, шириной с церковную дверь. Оно стояло, прислоненное к стене.

В домике жили три очень старые женщины. Они все делали по очереди – спали на большой кровати, готовили ужин, расставляли силки в лесу, чтобы ловить мелких зверьков, и носили воду из глубокого колодца за домом.

Говорили меж собой они редко и мало.

В избушке присутствовали еще три женщины, стройные, темнокожие и довольно веселые. Они обитали в чертоге с ониксовым полом и обсидиановыми колоннами, который был во много раз больше жалкой комнатки старух. Во внутренний дворик, открытый ночным небесам, заглядывали яркие звезды. Во дворике плескал фонтан: он изображал изогнувшуюся в экстазе русалку с широко открытым ртом, из которого била струя воды. Чистая черная струя, взлетая вверх, с шумом падала в озерцо внизу, разбивая на части отражения ярких звезд.

Эти три женщины и их чертог находились в черном зеркале.

Три старухи, единственные обитатели леса, звались Лилим – королевы ведьм.

Три молодые женщины в зеркале тоже носили имя Лилим, но являлись ли они наследницами старух, или отражениями их истинных «я», и существовала ли в реальности жалкая лачужка в лесу, или же непонятным образом Лилим на самом деле жили в черном чертоге с фонтаном в виде русалки и звездным внутренним двориком – никто не мог сказать с уверенностью.

В тот день одна из старух вернулась из леса, таща с собой мертвого горностая. Ведьма положила зверька на пыльную разделочную доску и взяла острый нож. Она надрезала горностаю шкуру вокруг лапок и шеи и стащила с него шкуру, как стягивают пижаму с ребенка. Ободранный трупик старуха бросила на колоду для рубки мяса.

– Кишки? – спросила она дрожащим голосом.

Самая старая и низенькая ведьма с самыми спутанными и грязными космами согласилась, раскачиваясь туда-сюда в кресле-качалке.

– Попробовать можно.

Первая карга подняла горностая за голову и разрезала тушку от шеи до самого низа. Внутренности вывалились на колоду спутанным комком – красные, пурпурные и фиолетовые, кишки и прочие органы, блестящие на пыльном дереве, как мокрые самоцветы.

– Сюда! – хрипло завизжала старуха. – Скорее, скорее!

Она осторожно поворошила внутренности ножом – и снова взвизгнула.

Ведьма, качавшаяся в кресле, вскочила на ноги. (В зеркале одна из черных женщин потянулась и поднялась с тахты.) В дверях показалась третья карга и заковыляла к товаркам так быстро, как только могла.

– Что такое? – скрипела она. – Что там?

(В черном зеркале к подругам присоединилась третья красавица, темноглазая, с маленькой упругой грудью.)

– Смотрите. – Первая старуха указала кончиком ножа.

Глаза ведьм от глубокой старости стали бесцветно-серыми. Они щурились и мигали, созерцая горностаевы кишки.

– Наконец-то, – сказала одна.

– Как раз вовремя, – согласилась другая.

– И кто же из нас отправится на поиски? – спросила третья.

Все три ведьмы зажмурились и погрузили старые руки в груду теплых внутренностей на колоде. Старушечья ладонь раскрылась.

– У меня почка.

– А у меня – печень.

Третья рука принадлежала самой старой из Лилим.

– У меня – сердце, – торжествующе заявила она.

– И как ты собираешься ехать?

– В нашей старой колеснице. А запрягу ее тем, что встречу на перекрестке.

– Годы. Тебе понадобится несколько лет.

Карга кивнула.

Самая молодая ведьма – та, что явилась из лесу последней, – болезненно заковыляла к высокому облезлому шкафу с выдвижными ящиками. Из самого верхнего она вытащила ржавый железный ларчик и отнесла его сестрам. Он был перевязан тремя жилами, всякая жила затянута своим особым узелком. Три ведьмы развязали каждая свою веревку, и та, что принесла ларчик, откинула крышку.

На дне ларца мерцало что-то золотое.

– Не так уж много осталось, – вздохнула младшая Лилим, состарившаяся еще во времена, когда их древний лес покрывали морские воды.

– Тем лучше, что мы нашли новенькое, разве не так? – резко оборвала ее старшая и сунула в ларец скрюченную руку.

Золотое сияние попробовало увернуться от ее цепких пальцев, но ведьма поймала его, блестящее и трепещущее, и затолкала себе в разинутый рот.

(Три женщины в зеркале с интересом смотрели на них.)

Воздух меж ведьмами как-то странно заколебался.

(Миг – и из черного зеркала выглядывали всего две женщины.)

А в избушке две старухи, во взглядах которых смешались зависть и надежда, уставились на высокую молодую красавицу, черноволосую, с темными глазами и ярко-алым ртом.

– Ну и ну, – протянула красавица, – как же здесь грязно.

Она подошла к кровати, возле которой стоял большой деревянный сундук, накрытый линялым гобеленом. Женщина сорвала гобелен, откинула крышку сундука и порылась в его содержимом.

– Вот оно. – Красавица швырнула на кровать алое платье и сбросила лохмотья, которые носила в бытность старухой.

Сестры жадно смотрели на обнаженное молодое тело.

– Когда я вернусь с ее сердцем, лет хватит на всех нас, – сказала та, неодобрительно созерцая волосатые подбородки и запавшие глаза сестер. И застегнула на запястье алый браслет в форме змеи, зажавшей в пасти собственный хвост.

– Звезда, – пробормотала одна из старух.

– Звезда, – эхом отозвалась другая.

– Именно, – подтвердила королева ведьм, надевая на голову серебряный обруч. – Первая за двести лет. И я добуду от нее то, что нам нужно.

Она облизнула алые губы темно-красным язычком и выговорила:

– Упавшая звезда.

На поляне у тихого озера была ночь. Небо усыпали бессчетные звезды.

Светлячки горели в листве высоких вязов, в зарослях папоротника и в кустах орешника, мерцая, как огни далекого города. В ручье, питавшем озеро, плескалась выдра. Целое семейство горностаев прокладывало себе дорожку к берегу на водопой. Мышь-полевка нашла упавший орех и начала грызть твердую скорлупу длинными и острыми передними зубками – не потому, что проголодалась, а потому, что на самом деле была заколдованным принцем, который мог вернуть свой прежний облик только после того, как разгрызет Орех Мудрости. Но радость находки сделала принца невнимательным, и о приближении совы-неясыти он догадался, только когда на него упала тень, закрывшая луну. Сова подхватила мышь острыми когтями и вновь исчезла в ночи.

Мышь уронила орех, который свалился в ручей и уплыл по течению в озеро, где его проглотил лосось. Сова слопала мышь в пару глотков, и лишь хвост несчастного принца свисал у нее из клюва, длинный, как ботиночный шнурок. Какое-то существо с пыхтением и треском пробиралось сквозь заросли – барсук, наверное, подумала сова (которая сама была заколдована и могла принять свой истинный облик, только проглотив мышь, которая съела Орех Мудрости), или, может, медвежонок.

Листья шуршали, ручей тихо журчал, и тут поляна озарилась светом, который лился откуда-то сверху. Чистый белый свет делался все ярче и ярче. Сова увидела его отражение в воде – пылающий сгусток белизны и сияния, такой слепящий, что она поменяла направление и полетела в другую часть леса. Мелкие зверьки в ужасе озирались.

Сначала небесный светоч был размером не больше луны, потом начал расти, расти все быстрее, и рощица задрожала каждым листком. Все живое затаило дыхание, а светлячки вспыхнули ярче, чем когда-либо в жизни: каждый из них понял – совершенно ошибочно, конечно, – что вот наконец-то летит его истинная любовь…

И тогда…

Послышался хруст ветвей и треск, громкий, как выстрел. Свет, осиявший поляну, внезапно погас.

Или почти погас. В зарослях орешника билось слабое сияние, как если бы над кустами поднималось, мерцая, облачко крохотных звезд.