Я тебе верю - Осипова Нелли - Страница 29

Вечером в общежитии он почему-то подумал, что цифра восемь появляется в его жизни вовсе не случайно. Усмехнулся своим мыслям – ну что ж, восемь, так восемь, хорошая цифра, без начала и без конца, а если перевести ее в горизонтальное положение, то на самом деле получится бесконечность. Потом его мысли вновь вернулись к Ксении – сегодня он убедился, что не любовь, а обида, раздражение и даже злость заставляют ее так глупо и несуразно себя вести. И этот вывод тоже в значительной степени принес ему спокойствие.

Иван не был бы самим собой, если бы не следил за успехами Ксении. Естественно, что она об этом и не подозревала. Он узнавал самыми разными путями, как она сдает очередные зачеты, каковы ее успехи на практических занятиях, особенно по химии. К его искренней радости, все оказалось совсем неплохо – Ксюша в отстающих не значилась.

Наступил 1939 год. Зимние каникулы Иван провел в подмосковном доме отдыха, куда институтский профком предоставил ему бесплатную путевку за отличную учебу и активное участие в общественной жизни института – он уже два семестра как был избран в комитет комсомола и с увлечением включился в его работу.

Ксения на каникулы уехала в деревню.

Последний, весенний семестр второго курса у Ивана прошел гладко, а с третьего курса начались занятия в клиниках, на Пироговке, и встречи с Ксюшей случались только в общежитии. Правда, дважды в неделю третьекурсники все-таки приезжали на Моховую, на кафедру микробиологии, но она располагалась в другом корпусе, и это тоже все больше и больше отдаляло молодых людей друг от друга.

С первых же занятий по хирургии Иван записался в хирургический кружок. По-видимому, не потому, что сразу почувствовал тягу к предмету, – для этого надо было самому познать на практике, что это такое, – а скорее всего, такой выбор был продиктован устоявшимся представлением неофитов в медицине о хирургии как наиболее действенном и результативном методе лечения. Да и в кино очень эффектно смотрелись кадры, где безнадежного больного усталый, но мужественный хирург спасал от верной смерти, а потом, едва держась на ногах, на ходу снимая маску с потного лица, удалялся из операционной и без сил опускался в кресло, произнеся при этом сакраментальную фразу: «Будет жить…» Это был класс! Не то что терапия – дышите, не дышите, покашляйте, вдохните, таблетки, порошки, микстуры.

Через много лет, когда академика Пастухова спрашивали о его выборе, о том, почему именно хирургия привлекла его, он всегда отвечал с улыбкой: «Точно сказать не могу, но думаю, потому что хирургия была восьмым предметом начиная с первого курса, который я изучал, а восьмерка – судьбоносная цифра в моей жизни».

Что здесь правда, а что фантазия или шутка, трудно сказать. Доподлинно известно лишь, что Иван серьезно увлекся хирургией, приходил на ночные дежурства преподавателя, который вел его группу, мылся, стоял третьим ассистентом на всех операциях, держал крючки, зашивал в конце операции рану, потом наблюдал больного и вновь мылся, если по «скорой» поступал новый пациент.

Так прошел весь третий курс. А на четвертом он получил разрешение и рекомендацию для работы ночным медбратом в хирургической клинике. За год наработал огромный опыт и навык не только в операционной технике, что, безусловно, очень важно, но и в диагностике, без которой никакая блистательная техника ничего не значит. Он всю жизнь помнил слова, сказанные профессором на лекции: «Некоторые хирурги считают операции, которые они сделали, а я предпочитаю считать пациентов, которых вылечил, не прибегая к оперативному вмешательству, и в этом не меньшая заслуга хирурга-диагноста».

Ночные дежурства для Ивана, кроме всего прочего, стали еще и источником заработка. Так к повышенной пенсии отличника прибавилась еще и зарплата медбрата. Он стал чуть чаще бывать в консерватории и каждый раз открывал для себя что-то новое. Даже в этом увлечении он оставался верен себе: ему нравилось систематизировать свое знакомство с классической музыкой. Так, начав слушать Баха, Иван старался ходить только на те концерты, где исполнялась музыка этого гения. Он сравнивал исполнение разных пианистов, учился находить разницу, отличие, самостоятельно определять свои предпочтения и только после этого читать рецензии и специальную литературу.

На одном из концертов он познакомился с девушкой, сидевшей рядом с ним, которая очень заметно переживала и волновалась за пианиста, явно своего знакомого. В промежутке между двумя произведениями Иван ненавязчиво спросил:

– Видно, это ваш знакомый?

– Это мой однокурсник, – с готовностью отозвалась она.

– Так вы тоже пианистка? – Почему-то обрадовался Иван.

– Нет, мы вместе учились два года в музыкальном училище, пока я не уехала с родителями в пограничный поселок, – мой папа военный – а Вадим окончил училище, потом поступил в консерваторию и вот… – Она показала рукой на сцену.

– А вы?

– Мы вернулись в Москву в позапрошлом году.

– И вы не захотели продолжить свои занятия?

– Ну, не то что не захотела, было уже поздно возвращаться к этому, но зато я работаю здесь, в консерваторской библиотеке.

После концерта Иван проводил Надежду домой и попросил разрешения брать книги в библиотеке в порядке исключения, потому что доступ в нее был разрешен только студентам консерватории. С тех пор он стал завсегдатаем библиотеки и примерным читателем музыкальной литературы, а дружба с Надеждой продолжалась еще долгие годы.

Синьор Флавио Севино оказался приветливым улыбчивым мужчиной примерно сорока лет, довольно высокого роста, что большая редкость для итальянцев. Он принял посетителей точно в назначенное время, что тоже не самая распространенная среди итальянцев черта. Радушно приветствовал и трогательно, многословно благодарил Алексея за очень профессиональную консультацию своей любимой жены. Потом он без паузы перешел на итальянский, продолжая разговор и обращаясь к Алексею. Произошло минутное замешательство – Алексей, естественно, не понял ничего, но не успел вслух выразить свое недоумение, потому что Юля, не дожидаясь, пока ее попросят перевести, быстро повторила реплику синьора Савино по-русски: «Я рад, что вы привели с собой очаровательную синьорину». Произнося слово «очаровательную», она слегка смутилась, но не погрешила против первоисточника.

– Брава, синьорина! – воскликнул синьор Севино и, обращаясь уже к Юле, повел беседу на итальянском языке.

Алексей, довольный, улыбался, глядя на Юлю, и был так горд, словно это он научил ее итальянскому языку.

Беседа длилась минут десять, прерываемая короткими репликами хозяина кабинета, обращенными к Алексею, в основном выражающими удовольствие от знакомства.

В результате Юля была принята на работу, но пока без окончательного уточнения обязанностей.

– Я сейчас точного названия вашей должности не могу сказать, но мы все утрясем в течение первой недели, – пообещал в заключение синьор Севино. – Когда вы сможете приступить к работе?

Юля вопросительно взглянула на Алексея, а он пожал плечами и в свою очередь спросил:

– А что вы сами по этому поводу думаете? Решайте, синьорина, вы хозяйка своей судьбы, а я лишь сопровождающее вас лицо.

Все рассмеялись.

День был пятничный, поэтому Юля предложила начать со вторника.

– Почему вторник, а не понедельник? – поинтересовался хозяин кабинета.

– О, тут я могу ответить за Юлю, – вмешался Алексей. – Потому что у нас говорят: понедельник тяжелый день.

– Нет, нет, нам не нужны тяжелые дни! – всплеснул руками Флавио Севино. – Мы будем работать легко, интересно и с удовольствием.

Как говорится, на этой оптимистической ноте они расстались до ближайшего вторника.

– Вот видишь, я же говорил – все очень просто! – Садясь в машину, торжественно провозгласил Алексей.

– Я не знаю, как благодарить вас…

– И не надо. Мое участие – чистая случайность. Благодари себя за то, что выучила итальянский. Теперь у тебя все будет прекрасно.