Коралайн - Гейман Нил - Страница 11

Коралайн промолчала. По лицу, нежно, как крылышко мотылька, провела холодная рука.

Другой голос, дрожащий и настолько тихий, что Коралайн подумала, уж не послышалось ли ей, спросил:

– Ты... ты живая?

– Да, – прошептала Коралайн.

– Бедняжка, – вздохнул первый голос.

– Кто ты? – тихо спросила Коралайн.

– Имена, имена, имена, – пробормотал другой голос. – Имя – первое, что теряешь, когда перестаешь дышать, и останавливается сердце. Воспоминания сохраняются дольше имен. Я до сих пор берегу образ моей няни в лучах майского утра: она несет мой хулахуп и лопатку, а вокруг на ветру покачиваются тюльпаны. Но я не помню ее имени, да и тюльпанов тоже.

– Вряд ли у тюльпанов бывают имена, – заметила Коралайн. – Они просто тюльпаны.

– Возможно, – печально прошелестел голос. – Но мне всегда казалось, что у этих тюльпанов имена есть. Красные, красно-апельсиновые и красно-апельсиново-желтые: они как тлеющие угольки в камине детской зимними вечерами. Я помню их.

Голос звучал так грустно, что Коралайн протянула руку туда, откуда он исходил, и, встретив холодную ладошку, от души пожала ее.

Глаза начали привыкать к темноте, и Коралайн увидела – или вообразила, что видит, – три фигуры, призрачные и бледные, как луна на дневном небосклоне. Фигуры детей примерно ее роста. И холодная рука в ответ пожала ей ладонь.

– Спасибо тебе, – произнес чей-то голос.

– Ты девочка или мальчик? – спросила Коралайн.

Повисло молчание.

– У меня были в детстве юбки и длинные вьющиеся волосы, – наконец ответило с сомнением существо. – Но теперь, когда ты спрашиваешь, мне кажется, что в один прекрасный день у меня забрали юбки, отрезали волосы и одели в бриджи.

– Мы больше не придаем этому значения, – ответил первый голос.

– Скорее, мальчик, – продолжал голос держащего ее за руку. – Думаю, когда-то я был мальчиком.

И существо мигнуло чуть ярче в темноте зазеркальной каморки.

– Что с вами всеми случилось? – спросила Коралайн. – Как вы попали сюда?

– Она заперла нас, – заговорили голоса. – Украла наши сердца, наши души, отобрала жизни; она оставила нас в темноте и забыла о нас.

– Бедняги! – ужаснулась Коралайн. – И давно вы здесь?

– Очень, очень долго, – ответил ей голос.

– Да. Неизмеримо долго, – добавил другой голос.

– Я ушел через дверь буфетной, – произнес тот, кто считал себя мальчиком. – И обнаружил, что снова оказался в гостиной. Но она меня ждала. Сказала, что она моя другая мама, с тех пор своей настоящей мамы я уже не видел.

– Беги! – зашептал самый первый голос, принадлежащий девочке, как вообразила себе Коралайн. – Беги пока в твоих легких еще есть воздух, пока кровь бежит по твоим венам, пока сердце не потеряло тепло! Беги, пока у тебя еще есть разум и душа.

– Не собираюсь я убегать! – сказала Коралайн. – У нее мои родители. И я пришла их вернуть.

– Ах, но она будет держать тебя здесь, пока дни не обратятся в прах, листья опадут, а годы пролетят с быстротой тиканья часов!

– Нет, не будет! – возразила Коралайн.

В зазеркальной комнате наступила тишина.

– Может статься, – сказал наконец голос в темноте, – если ты в силах отвоевать у карги своих папу и маму, то сумела бы вернуть и наши души.

– Она отняла их у вас?! – спросила шокированная Коралайн.

– Да. И спрятала.

– Вот почему мы не смогли уйти отсюда, когда умерли. Она держала нас и высасывала, пока от нас ничего не осталось, кроме пустых как змеиная кожа оболочек. Найди, где спрятаны наши сердца, юная леди.

– А что с вами будет, когда я их отыщу? – спросила Коралайн.

Голоса не ответили.

– И что она собирается сделать со мной? – добавила она.

Бледные фигуры слабо мерцали; можно было подумать, что они всего лишь остаточные образы, как сияние, которое остается в глазах от яркого света, когда его выключить.

– Она не сделает больно, – прошептал один из призрачных голосов.

– Она заберет у тебя жизнь и всё, что тебе дороже всего, и оставит от тебя лишь дымку, туман. Она заберет твою радость. И однажды ты проснешься, и поймешь, что твои душа и сердце исчезли. И ты станешь пустой шелухой, тихим шепотом, не сильней отснившегося сна или воспоминания о чем-то забытом.

– Пустотой, – зашептал третий голос. – Пустотой, пустотой, пустотой...

– Ты должна бежать, – едва слышно вздохнул призрак.

– Вот уж не думаю! – возразила Коралайн. – Я уже пыталась – не сработало. Она только забрала моих родителей. Вы можете рассказать, как отсюда выбраться?

– Если бы мы знали, мы бы уже рассказали тебе.

«Несчастные!» – подумала Коралайн. Она села, сняла свитер, и, свернув, положила вместо подушки. Потом сказала:

– Она не станет держать меня здесь вечно. Я ведь нужна ей, чтобы играть в игры. «Игры и развлечения», как сказал кот. Она всего лишь испытывает меня этой темнотой. – И Коралайн попыталась устроиться поудобнее, ворочаясь и сгибаясь в теснотище каморки за зеркалом. В желудке заурчало. Коралайн маленькими кусочками, растягивая как можно дольше, съела последнее яблоко. Голод не утих. И тут в голову ей пришла идея, и Коралайн зашептала:

– Почему бы вам троим не уйти отсюда вместе со мной, когда она придет выпускать меня?

– Если бы мы могли! – вздохнули призрачные голоса. – Но наши сердца в ее руках. И мы теперь обитатели тьмы и пустоты. Свет иссушит и сожжет нас.

– О! – только и сказала Коралайн. Она закрыла глаза, отчего темнота стала еще темней, положила голову на свернутый свитер и задремала. Ей показалось, что засыпая, она почувствовала поцелуй привидения на щеке и услышала призрачный детский голос, настолько слабый, что, может, его и не было вовсе, – мягкий бесплотный отголосок настоящего голоса, такой тихий, что, Коралайн почти решила, что просто придумала его себе.

– Смотри сквозь камень, – прошелестел призрак.

Другая мама выглядела здоровее, чем раньше: бледные щеки ее слегка зарумянились, а волосы извивались теперь, как ленивые змеи в жаркий день. Черные пуговицы-глаза казались заново отполированными.

Она шагнула сквозь зеркало с такой легкостью, словно оно было не тверже воды и посмотрела вниз, на Коралайн. Потом открыла дверь маленьким серебряным ключом и взяла Коралайн на руки, – совсем как брала настоящая мама, когда дочь была гораздо младше, – качая полусонного ребенка, словно младенца.

Другая мать отнесла Коралайн на кухню и очень нежно опустила на тумбочку.

Коралайн все никак не хотела просыпаться, продлевая момент теплых объятий любящих рук и желая, чтобы он длился как можно дольше; но пришлось вспомнить, где она и – с кем.

– Вот видишь, дорогая моя Коралайн, – сказала другая мама, – я пришла и забрала тебя из этого чулана. Тебе нужно было преподать урок, но у нас справедливость уравновешивается милосердием: грешника мы любим, а грех – ненавидим. А теперь, если ты будешь хорошей девочкой, которая любит свою маму, если будешь вежливой и уступчивой, – мы прекрасно поладим и не менее прекрасно будем друг друга любить.

Коралайн протерла заспанные глаза.

– Там были и другие дети, – сказала она. – Старые, еще с давних времен.

– Неужели? – спросила другая мама, суетясь между сковородками и холодильником, доставая яйца, сыр, масло, нарезая тонкими ломтиками розовый бекон.

– Да, – подтвердила Коралайн. – Они там были. Думаю, ты собираешься и меня превратить в одного из них. В безжизненную оболочку.

Другая мама ласково ей улыбнулась. Одной рукой она разбивала в тарелку яйца, другой – взбивала и перемешивала их. Затем положила на сковородку ломтик масла; оно растаяло и зашипело когда к нему был добавлен нарезанный тонкими ломтиками сыр. Другая мама вылила расплавленное масло с сыром в яйца и снова перемешала.

– Знаешь, дорогая, я думаю, все это глупо, – высказалась она. – Я люблю тебя. И всегда буду любить. Тем более, никто в здравом уме не верит в привидения. И всё потому, что они ужасные обманщики. Ты только вдохни запах завтрака, который я тебе готовлю! – и другая мама вылила желтую смесь на сковородку. – Сырный омлет. Твой любимый!