Дым и зеркала - Гейман Нил - Страница 27

— Это едят? — спросил он. Она кивнула.

— Ладно. Сделайте мне один.

— Пить что-нибудь будете?

— «Коку», пожалуйста.

— У нас «коки» нет.

— Тогда «пепси».

— И «пепси» нет.

— А что же у вас есть? «Спрайт»? «Севен-ап»? «Херши»? Взгляд барменши стал еще более пустым.

— Кажется, у нас есть в подсобке пара бутылок вишнада.

— Сойдет.

— Пять фунтов двадцать пенсов. Пахарский я вам принесу, когда будет готов.

Сидя за небольшим, слегка липким деревянным столиком и прихлебывая что-то газированное, которое и на вид, и на вкус было ярко, химически красным, Бен решил, что «пахарский» это скорее всего какой-то стейк. Он и сам понимал, что к этой догадке его подтолкнула попытка принять желаемое за действительное: перед голодным взором представал сельский, возможно даже буколический пахарь, ведущий своих жирных быков по свежевспаханному полю на закате. Да и вообще Бен уже был готов с полным хладнокровием и лишь небольшой помощью ближних умять целого быка.

— Ну вот и готово. Ваш пахарский, — сказала барменша, ставя перед ним тарелку.

«Пахарский», оказавшийся прямоугольным бруском острого сыра, листом салата, помидором-маломерком с отпечатком чьего-то большого пальца, горкой чего-то мокрого и бурого, по вкусу напоминавшего кислый джем, и маленькой черствой булочкой, стал для Бена горьким разочарованием и навел на мысль, что англичане относятся к еде как к своего рода наказанию. Жуя сыр и салатный лист, он проклинал всех и каждого пахаря в Англии за то, что им вздумалось обедать такими помоями.

Сидевшие в уголке джентльмены в серых дождевиках закончили партию и, прихватив с собой кружки, подсели к Бену.

— Что пьете? — с любопытством спросил один.

— Это называется вишнад, — объяснил он. — По вкусу, происходит с химзавода.

— Забавно, что вы так говорите, — сказал тот, что был пониже ростом, и повторил: — Забавно, что вы так говорите. У меня был друг, который работал на химзаводе, и он никогда, никогда не пил вишнад.

Он театрально умолк, потом отхлебнул своего бурого напитка. Бен подождал, когда он продолжит, но тот как будто сказал все, что хотел. Разговор замер.

Не желая показаться невежливым, Бен в свою очередь спросил:

— А что вы, парни, пьете?

Второй незнакомец, тот, что был ростом повыше и выглядел похоронно-мрачным, повеселел:

— Ба, да вы чрезвычайно добры. Мне, пожалуйста, пинту «Особого шогготского».

— И мне того же, — сказал его друг. — Я не прочь прикончить шоггота. Ха, готов поклясться! Из этого получился бы отличный рекламный слоган. «Я не прочь прикончить шоггота!» Надо бы им написать и его предложить. Уверен, они очень порадуются, что я его предложу.

Бен отправился к барменше, намереваясь попросить две пинты «Особого шогготского» и стакан воды, вот только она уже налила три пинты темного пива. «Что ж, — подумал он, — была не была, хуже вишнада уже ничего быть не может». Он отпил. Такой вкус, как у этой жидкости, рекламодатели, наверное, окрестили бы «полнотелым», но, если бы на них нажали, вероятно, сами бы признались, что означенное тело принадлежало козлу.

Заплатив барменше, он пролавировал меж столов к своим новым знакомым.

— Итак. Каким ветром вас занесло в Инсмут? — спросил тот, что был повыше. — Полагаю, вы из наших американских кузенов? Приехали посмотреть самые знаменитые английские городки.

— В Америке тоже есть один, названный в честь этого, знаете ли, — сказал «поменьший».

— В Штатах есть Инсмут? — переспросил Бен.

— Еще бы! — отозвался тот, что поменьше. — Он то и дело о нем писал. Тот, чье имя мы не произносим.

— Прошу прощения? — не понял Бен. «Поменьший» оглянулся через плечо, а потом — очень громко — прошипел:

— Г. Ф. Лавкрафт!

— Я же говорил тебе не упоминать его имя, — сказал его товарищ и отпил темного пива. — Г. Ф. Лавкрафт. Г. Ф. чертов Лавкрафт! Г. клятый Ф. клятый Лав клятый крафт. — Он остановился перевести дух, потом продолжил: — Да что он-то знал? А? Скажите на милость, что он, черт побери, вообще знал!

Бен осторожно пригубил пива. Имя казалось смутно знакомым; он как будто видел его, когда копался в груде старомодных виниловых пластинок у отца в гараже.

— Разве это не рок-группа?

— Я не про какую-то там рок-группу говорил. Я про писателя говорил.

Бен пожал плечами.

— Никогда о таком не слышал, — признался он. — Правду сказать, я читаю только вестерны. И технические пособия.

«Поменьший» толкнул товарища локтем в бок.

— Ну вот, Уилф. Слышал? Он про него никогда не слышал.

— Ну. Вреда тут никакого. Я-то ведь читал когда-то Зей-на Грея, — сказал высокий.

— М-да. Вот тут гордиться нечем. Этот тип… как, ты сказал тебя, зовут?

— Бен. Бен Ласситер. А вы…

Тот, что поменьше, улыбнулся. Бену подумалось, что он ужасно похож на лягушку.

— Я Сет. А моего друга звать Уилф.

— Очень приятно. — Бен пожал протянутую руку.

— Правду сказать, — продолжал «поменьший», — я с тобой согласен.

— Согласны? — озадаченно переспросил Бен.

Человечек кивнул.

— Ну да. Г. Ф. Лавкрафт. Не понимаю, из-за чего такой сыр-бор. Он и писать-то, мать его, не умел. — С шумом втянув в себя темное пиво, он длинным и подвижным языком облизнул с губ пену. — Взять хотя бы слова, которые он употребляет. «Таимничий». Ты знаешь, что значит «таимничий»?

Бен покачал головой. Похоже, он рассуждает за пивом о литературе с двумя незнакомцами в английском пабе. На мгновение он даже спросил себя, не стал ли вдруг мир с ног на голову, когда он на минутку отвернулся. Чем меньше пива оставалось в кружке, тем менее гадким оно казалось, к тому же понемногу смывало надоедливое послевкусие вишнада.

— «Таимничий» означает странный. Своеобычный. Сверхъестественный, черт бы его побрал. Вот что это значит. Я проверял. В словаре. А «второчетвертный»?

Бен снова покачал головой.

— «Второчетвертный» означает, что луна была почти полной. А как насчет выраженьица, которым он нас всегда называет, а? Ну… что-то там. Начинается на «а». На языке вертится…

— Астильбии? — предложил Уилф.

— Не-а. Такая штука. Ну сам знаешь… Амфибии. Вот оно. Означает «похожие на лягушек».

— Подожди-ка, — прервал его Уилф. — Я думал, это ну… вроде… разновидность верблюда.

Сет решительно затряс головой.

— Определенно лягушки. Никаких верблюдов. Лягушки. Уилф шумно хлебнул своего шогготского. Бен осторожно и без удовольствия попивал свое.

— Ну и? — спросил он.

— У них два горба, — вмешался тот, что был повыше, Уилф.

— У лягушек? — спросил Бен.

— Да нет. У амфибий. Тогда как у среднего дромадера только один. Это для долгой дороги через пустыню. Вот что они едят.

— Лягушки? — спросил Бен.

— Верблюжьи горбы. — Уилф пригвоздил Бена взглядом одного выпученного глаза. — Ты меня слушай, дружок-корешок. После того, как проведешь в какой-нибудь девственной, богом забытой пустыне три-четыре недели, тарелка жареного верблюжьего горба покажется тебе ух какой привлекательной.

Сет поглядел на него пренебрежительно.

— Ты сам никогда верблюжьего горба не пробовал.

— Но мог бы, — возразил Уилф.

— Да, но не пробовал. И в пустыне ты никогда не бывал.

— Ну, скажем, просто предположим, если бы я отправился в паломничество к гробнице Нъярлатхотепа…[23]

— Черного царя древних, который придет в ночи с востока, но никто его не узнает? Ты о нем говоришь?

— О ком же еще?

— Просто проверяю.

— Глупый вопрос, на мой взгляд.

— Ты мог бы говорить о ком-то другом, о каком-нибудь тезке, например.

— Это что, самое распространенное имечко, да? Нъярлатхотеп. Что, скажешь, таких может быть двое, а? «Здравствуйте, меня зовут Нъярлатхотеп. Какое совпадение, что я вас тут встретил! Как забавно, что нас двое!» Нет, что-то я сомневаюсь. Ну вот, бреду я по девственной пустыне и думаю про себя, что прикончил бы верблюжий горб…