Дым и зеркала - Гейман Нил - Страница 25

Почему одни вольноперезагрузочники (как стали называть тех, кто прибегает к перезагрузке ради развлечения) стареют с нормальной скоростью, тогда как у других признаки старения как будто вообще не проявляются, до сих пор ставит ученых в тупик. Одни утверждают, что на самом деле вторая группа тоже стареет, но на клеточном уровне. Другие придерживаются мнения, что окончательные выводы делать еще рано и что никто ничего не знает наверняка.]

Перезагрузка не обращает процесс старения вспять; однако есть свидетельства, что в некоторых случаях она способна его остановить. Многие представители старшего поколения, до сих пор чуравшиеся перезагрузки ради удовольствия, начинают принимать таблетки регулярно, иными словами, вольно перезагружаться — причём вне зависимости от того, имеются ли у них для этого медицинские показания.

XI

Деньги теперь не «разменивают», а «берут мелочью», школьные «перемены» сменились «перекурами», говоря о погоде, замечают, что «небо приобрело другой цвет».

Процесс придания иной формы или облика теперь обычно называют «сдвигом».

XII

В своей рио-де-жанейрской квартире Раджит умирает от рака. Ему слегка за девяносто. Он никогда не пробовал «перезагрузку»; сама мысль об этом приводит его в ужас. Метастазы расползаются по костям его таза и семенным железам.

Он звонит в колокольчик. Короткое ожидание, пока сиделка выключает ежедневную «мыльную оперу», ставит чашку с кофе. Наконец она входит.

— Вывезите меня на воздух, — приказывает он сиделке. Голос у него хриплый.

Поначалу сиделка делает вид, что его не понимает. Он повторяет то же самое на плохом португальском. Сиделка качает головой.

Подтягиваясь на руках, он выбирается из кровати — съежившееся тело, ссутуленное настолько, что кажется почти горбатым, настолько худое, что, наверное, хватило бы порыва ветра, чтобы его сдуть, — и с трудом ковыляет к двери из квартиры.

Сиделка пытается его отговорить и терпит неудачу. Тогда она выходит с ним в коридор и держит под локоть, пока они ждут лифта. Он не выходил из квартиры вот уже два года. Даже до рака Раджит не выходил из квартиры. Он почти ослеп.

Сиделка выводит его на палящее солнце, переводит через дорогу, а оттуда на песок Копакабаны.

Люди на пляже пораженно смотрят на старика, лысого и разлагающегося, в древней пижаме, который озирается по сторонам выцветшими, некогда карими глазами поверх очков в темной оправе с толстыми, как бутылочное донышко, стеклами.

А он пораженно смотрит на них.

Они золотые и прекрасные. Кое-кто спит на песке. Большинство наги или же щеголяют в таких купальных одеяниях, которые только подчеркивают и выпячивают их наготу.

И тут Раджит их узнает.

Позже, много позже снимают другую биоэпопею. В последней сцене старик падает на колени посреди пляжа, как он сделал это в реальной жизни, и из расстегнутого клапана на пижамных штанах капает кровь, пропитывая застиранный хлопок, темными пятнами пачкая мягкий песок. Он смотрит на них, переводит взгляд с одного на другого, и на его лице написано благоговение, точно на лице человека, который наконец научился глядеть прямо на солнце.

Умирая в окружении золотых людей, которые не были мужчинами, которые не были женщинами, он произнес лишь одно слово.

Он сказал:

— Ангелы.

И люди, смотрящие биоэпопею, столь же золотые, столь же прекрасные, как измененные люди на пляже, поняли, что это конец всему.

И тому миру, какой знал Раджит, это действительно был конец.

Дочь сов

Живший в семнадцатом веке коллекционер и историк Джон Обри — один из моих любимых писателей. Его произведения — крепкое варево наивности и эрудированности, забавных случаев, реминисценций и домыслов. Читая его книги, поневоле ощущаешь, как с тобой непосредственно через века говорит живой человек, причем человек исключительно приятный и интересный. Я долго искал подход к этому рассказу, и получавшееся меня никак не удовлетворяло. Тогда мне пришло в голову написать это в духе Обри.

Из книги «Предания язычества и иудаизма»

Обри, Джон. R. S. S.[16] действительный член Лондонского королевского общества содействия развитию естествознания, 1686 — 1687, стр. 262 — 263.

Эту историю мне рассказал мой друг Эдмунд Уайлд, эсквайр, которому ее поведал мистер Фаррингдон, а тот говорил, что и в его молодости она была не новой. Однажды ночью на церковной паперти города Димтон был оставлен младенец женского полу, и нашел его наутро пономарь. В ручонке девочка держала необычный предмет, a viz[17], погадку совы, а та, раскрошившись, обнаружила обычный состав погадки неясыти: кожу, зубы и мелкие косточки.

Боязливые суеверцы города сказали так: это дитя — дочь сов, и ее надо сжечь дотла, ибо рождена она не женщиной. Однако же умудренные и бывалые одержали верх, и младенца отнесли в монастырь (случилось то вскоре после папистских времен, и монастырь был заброшен, ибо горожане считали его прибежищем бесов и прочей нечисти, и премного сычей и неясытей, равно как и летучих мышей без счету, гнездились в колокольне), где оставили, и одна добрая женщина каждый день ходила в монастырь и кормила девочку и ее обихаживала.

Предсказывали, что девочка эта вскоре умрет, чего не случилось, а напротив, она год от года росла, пока не выросла в девушку четырнадцати годов. И стала она такой красавицей, каких свет не видывал, но дни и ночи проводила в высоких каменных стенах и ни одной живой души не видела, кроме доброй женщины, что ходила к ней каждое утро. Однажды в ярмарочный день эта добрая женщина слишком громко нахваливала пригожесть девушки и обмолвилась, что та нема и говорить не умеет, ибо никто ее тому не учил.

Мужчины Димтона, и седобородые, и безбородые, сошлись, говоря: если мы пойдем к ней, кто о сем узнает? (Под «пойдем» подразумевается, что они вознамерились учинить над ней насилие.)

И уговорились так: мужчины якобы отправятся вместе на охоту, когда луна будет полная, и когда настала такая ночь, тайком выбрались они из своих домов и сошлись у ворот монастыря, и мэр Димтона отпер калитку, и один за другим они зашли внутрь. Искали девушку и нашли ее в подвале, куда она схоронилась, испуганная шумом.

Дева оказалась даже пригожее, чем они слышали: волосы у нее были рыжие, что было диковиной, и окутывала ее только белая рубаха, и когда она их завидела, то сильно испугалась, ибо никогда прежде не видела мужчины, а только женщину, что приносила ей съестное, и она смотрела на них большими глазами и испускала слабые крики, точно молила их не чинить ей зла.

Но горожане Димтона только смеялись, ибо задумали недоброе и были злыми и жестокими нечестивцами, и подступили к ней в лунном свете.

Тогда девушка принялась пронзительно кричать и стенать, но это не отвратило их от злого замысла. Тут в зарешеченном оконце потемнело, и свет луны загородился, и послышался шум могучих крыльев, но мужчины сего не увидели, ибо думали лишь о бесчестном.

Добрым людям Димтона во сне слышались той ночью уханье, пронзительные крики и вой и виделись огромные птицы, а еще им привиделось, будто они обратились в малых мышей и крыс.

Наутро, когда взошло солнце, женщины рыскали по Димтону, везде и повсюду ища своих мужей и сыновей, и пришли в монастырь, и нашли на плитах подвала совиные погадки, а в этих погадках — волосы и пряжки, монеты и косточки, а еще охапки соломы на полу.

А мужчин Димтона более никто не видел. Однако еще сколько-то лет после некоторые будто видели Деву в вышине, то на ветках самых высоких дубов, то на колокольнях и прочих таких. Было это всегда в сумерках или в ночные часы, и никто не мог поклясться, была она та самая девушка или же нет.