Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Дым и зеркала

Гейман Нил

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Дым и зеркала - Гейман Нил - Страница 22

Изменить размер шрифта:

Королева мечей

Возвращение дамы — дело личного предпочтения.

«Фокусы и Иллюзии» Уилла Голдстона

Я мальчиком был тогда…

Я иногда

Гостил у дедушки с бабушкой.

(Они были старые. Старость я сознавал — ведь шоколадки в их доме

Всегда оставались нетронутыми

До моего возвращенья, —

Должно быть, это и есть — старость.)

Дед мой готовил завтрак. С утра пораньше,

Чай для себя, для бабушки, для меня,

Тосты и мармелад —

«Серебряный» — яблочный,

«Золотой» — апельсиновый!

Обеды и ужины — это уж бабушка.

Кухня —

Ее владенье: и сковородки, и ложки,

И мясорубки, и венчики, и ножи —

Слуги ее и рабы, которых строила войском

Она, — и при этом, помню,

Всегда напевала:

«Дейзи, о Дейзи, ответь»

Перевод. Н. Эристави

или — реже:

«Ты заставил меня влюбиться, а я не хотела, нет, не хотела»…

Пела она ужасно — ни голоса и ни слуха.

Медленно шли дни…

Дед запирался до вечера на чердаке,

В темной каморке, куда мне не было ходу,

Из темноты рождались бумажные лица,

Невеселые праздники чьих-то улыбок.

По серой набережной с бабушкой я гулял,

Но чаще шнырял в одиночку

По мокрой лужайке за домом,

По кустам ежевики, по сараю в саду…

Тяжелая вышла неделя для стариков —

Как развлечь любопытного мальчика? Потому

Как-то вечером они меня повели

В Королевский Театр.

В Королевский…

ВАРЬЕТЕ!

Свет погас, алый занавес взвился.

Популярный тогда комик

Вышел, на собственном имени заикнулся

(Коронная шутка),

Поднял стекло, встал наполовину за ним

И задрал руку и ногу.

Они отразились в стекле — он будто летел.

Знаменитый номер — мы хлопали и смеялись.

Он рассказал анекдот,

Потом другой… было совсем не смешно.

Беспомощность и неловкость его —

Вот на что мы пришли взглянуть.

Мешковатый, лысевший, очкастый —

Он чем-то напомнил мне деда…

Комик закончил — потом на сцене плясали

Длинноногие девушки.

После вышел певец и спел незнакомую песню.

Зрители были — сплошь старики,

Вроде деда моих и бабки,

Усталые, стылые, —

Но они веселились и били в ладоши.

В антракте дед выстоял очередь

За шоколадным мороженым

В стаканчиках вафельных.

Мы ели, а свет уже гас.

Поднялся занавес противопожарный,

Взлетел алый…

Снова по сцене девушки танцевали,

И грянул гром, и возникло облако дыма,

Фокусник вышел с поклоном… мы хлопали.

Женщина вышла из-за кулис, улыбаясь.

Она блестела, переливалась, сверкала,

И мы смотрели, и стали расти цветы,

А с пальцев иллюзиониста — сыпаться

Шарфы и флаги.

«Флаги всех стран, — сказал, подтолкнув меня, дед. —

Он прятал их в рукаве».

Со дней невинных

(Как деда представить ребенком?)

Он, как поведал сам, был из тех,

Кто знает, как вертится мир.

Бабушка говорила — лишь только они поженились,

Он смастерил телевизор.

Устройство было огромным, экран — с кулачок,

А телепрограмм в то время и не было вовсе.

Но смотрели они телевизор — правда, смотрели,

Сами не зная,

Люди иль призраки — на экране.

Еще у деда патент был на что-то, что изобрел он, —

Впрочем, оно никогда не вошло в производство.

Избирался в мэрию дед, но стал на выборах третьим,

Зато он чинил и радио, даже бритвы,

И проявлял пленки, и домики делал для кукол.

(Кукольный домик мамин еще стоял на лужайке —

Жалкий, облезлый, забытый, дождями политый.)

Ладно. Девица в блестках катит на сцену

Ящик — высокий, со взрослого, красно-черный.

Открыла спереди. С фокусником вдвоем

Ящик они повертели и постучали по стенкам.

Дева, змеясь улыбкой, залезла в ящик,

Фокусник стенку захлопнул.

Стенку он распахнул — а девушки нет!

И снова — поклон.

Дед зашептал: «Зеркала… А на самом деле

В ящике, там она!»

Жестом изящным руки ящик сложился

В спичечный коробок.

Дед уверил: «В полу есть люк!»

Бабушка прошипела — да помолчи…

Фокусник улыбнулся. Блеснул, как ножами, зубами.

Спустился медленно в зал.

Он указал на бабушку — и поклонился.

Трансильванское что-то было в глубоком поклоне…

Приглашены; на сцену. В зале визжали, свистели…

Бабушка не желала, а фокусник был так близко

Что я, от парфюма его задыхаясь,

Шептал: «А я бы… а я!..» Он, однако,

Тонкопалые руки к бабушке протянул.

«Перл, дорогая, давай, — рассмеялся дед. —

Иди же…»

Сколько лет было бабушке? Может быть, шестьдесят?

Она бросала курить и гордилась своими зубами —

Хотя и с табачным налетом, но все свои.

(Дед мой зубов лишился в юные дни —

Пытался на велосипеде к автобусу прицепиться,

Автобус затормозил — приложило деда.)

Она ночами, смотря в экран, жевала цикорий

Иль карамельки сосала — наверно, ему в пику.

Медленно, медленно встала она тогда —

Мороженое отложив и деревянную ложку,

Вышла она в проход. Поднялась на сцену.

Фокусник ей аплодировал рьяно — вот это да!

Что было, то было. Что да, то да — а вот это да!

Девушка в блестках вышла из-за кулис

С ящиком новым —

Этот

Был ярко-красным.

«Та самая. — Дед кивнул. — Помнишь,

Она исчезла? Видишь? Она, она!»

Может, и так… А виделось мне иное.

Она, с моей бабушкой рядом, стояла, вся в искрах,

А бабушка теребила смущенно жемчуг на шее.

Девушка к нам обернулась —

Как манекен, как статуя из музея —

Вся озарилась улыбкой —

И словно застыла. Фокусник подкатил

(С легкостью) ящик к самому краю сцену.

Бабушка ожидала. Секунды расспросов —

Откуда она, как зовут, и все в этом роде.

«Мы виделись раньше?»

Ответ — нет.

Фокусник ящик открыл,

Забралась бабушка внутрь.

«Может, девчонка все же не та, —

Раздумался дед, —

У той, похоже, волосы были темнее…»

А мне — наплевать! А я

Бабушкой очень гордился, но в'кресле елозил.

(А вдруг запоет?

Вдруг нас покроет позором?!)

Легла она в ящик — и дверца за ней затворилась.

Фокусник сверху открыл окошко —

И мы увидали

Бабушкино лицо.

«Перл? Ну, и как вы, Перл?»

Она, улыбаясь, кивнула, — все хорошо…

И он захлопнул окошко.

Подала ему дева тонкие ножны,

Острый меч из них он извлек осторожно…

И в ящик вонзил!

И еще, и еще, и еще…

А дед усмехался — и на ухо объяснял:

«Клинок в рукоять уходит. С другой стороны

Выходит клинок фальшивый…»

Фокусник тотчас извлек металлический лист,

В ящик его задвинул

До половины —

И ящик вскрыл пополам! Вдвоем, мужчина

И девушка в блестках,

Они подняли верхнюю часть

Ящика (с бабушкиной половиной внутри) —

И на сцену поставили…

И в половине верхней

Он снова открыл на мгновенье окошко.

Бабушкино лицо — с веселой улыбкой…

«Раньше, когда он захлопывал двери,

Спустилась бабушка в люк —

Стоит теперь на подставке… — поведал дед. —

Закончится номер — она все сама расскажет».

Господи Боже, когда уже он замолчит, —

Ведь мне-то хотелось магии или чуда!

И вновь — два клинка. Прямо в крышку.

В уровень шеи.

«Перл, вы еще там? Скажите нам.

Может, споете?»

Запела «Дейзи, о Дейзи».

Фокусник поднял ящик —

Ту, с головой в оконце, его половину, —

И стал с ней гулять по сцене… а бабушка пела

«Дейзи, о Дейзи» — и в этом углу,

И в том…

«Сам он, — сказал мне дед. — Чревовещанье».

«А точно ведь бабушка», — робко я возразил.

«Точно, — мне дед отвечал. — Конечно, он мастер.

Дело свое знает отлично. Отлично!»

Ящик теперь был размером с коробку от торта,

Фокусник снова открыл —

Допела бабушка «Дейзи»

И начала песню с такими словами:

«О, Боже мой, все ливень льет,

Возница пьян, конь крупом бьет,

Дает повозка задний ход —

В веселый город Лондон…»

В Лондон. В родной ее город. Она говорила

О детстве своем, и мне становилось страшно.

Мальчишки врывались в лавку ее отца,

Орали: «Жид ты пархатый!» — и удирали…

Она ненавидела черные рубашки.

Она клялась, что помнит марши в Ист-Энде,

Помнит, как в черных рубашках шли наци Мосли.

(В тот день ее сестре покалечили веко…)

Фокусник кухонный нож достал,

В коробку от торта вонзил —

И пение смолкло…

Составил он ящики.

Вытащил все клинки.

Окошко открыл — и бабушка улыбалась,

Смущенно свои (и вправду свои!) демонстрируя зубы.

Окошко захлопнул, скрывая ее от зала,

Последний выдернул меч,

Открыл последнюю дверцу —

И бабушка вдруг исчезла.

Жест тонкопалой руки —

Пропал и сам красный ящик.

«В рукаве у него, наверно», — шепнул мне дед,

Но уже неуверенно как-то.

Из ладоней волшебника с горящего блюда

Вспорхнули два голубя белых,

А после… облачко дыма… его не стало.

«Наверно, она — под сценой или за сценой, —

Мне дед шептал. — С артистами чай пьет,

Вернется с коробкой конфет иль с букетом цветов».

(Я, помню, мечтал о конфетах.)

Вновь девушки танцевали.

Комик — последние шутки…

И — кланяться вышли на сцену.

«Отличный финал, — дед сказал. — Погляди, она где-то с ними!»

Но — нет. Была только песня:

«Когда на гребне волны летишь

И в солнца зенит глядишь…»

Занавес алый упал — и мы в фойе потрусили.

Там побродили немножко,

Пошли к дверям за кулисы —

И ждали: вот-вот бабушка выйдет оттуда.

Вышел лишь фокусник в серой обычной одежде.

И девушка в блестках — было ее не узнать

В плаще поношенном… К ним подошел мой дед,

Пытался что-то спросить…

Но фокусник дернул плечом,

Сказал — «не знаю английский»,

Достал у меня из-за уха полкроны

И в сером исчез дожде — в темноте вечерней.

Я так и не видел бабушку с тех пор.

Вернулись домой — и жили, как раньше.

Вот только — готовил дед,

И на завтрак, обед и ужин — идни золотистые тосты с серебряным мармеладом, А к ним — чашка чаю… а после Домой я вернулся. Помню, он так постарел,

Словно принял на плечи весь тягостный груз времен.

Он все пел:

«Дейзи, о Дейзи, ответь…

Кабы была ты на свете одна,

И один был я,

Мой старик сказал бы — да это судьба твоя!»

У него одного в семье был хороший голос.

Говорили — он мог бы стать кантором в синагоге,

Но — кто б проявлял снимки,

Чинил приемники, бритвы?..

(Его младшие братья — знаменитый дуэт «Соловьи».

Телевидение начиналось —

А они уже пели в программах,

И в концертах, и соло.)

Дед справлялся вполне… только помню, однажды ночью

Я проснулся, вспомнил про бабушкины карамельки

И спустился к буфету…

Дед мой стоял босой.

Один. Среди стылой кухни. Совсем одинокий.

Я видел — он ящик буфета ножом пронзает

И поет: «Ты заставил меня полюбить,

А я не хотела…»