Добрые предзнаменования - Гейман Нил - Страница 60

Если бы она достаточно проучилась, чтобы стать международно знаменитым богачом, или зубным врачом (вторая выбранная ей профессия), или, прямо уж скажем, кем-то еще, кроме как продавцом по телефону в этом конкретном офисе, она бы прожила жизнь дольше и полнее. Может, принимая во внимание все – как-никак, был День Армагеддона, – не слишком дольше, но все-таки на несколько часов.

Если на то пошло, все, что было нужно, чтобы она прожила жизнь подольше – это не звонить по номеру, который она только что набрала, но он был записан в ее списке – в лучших традициях десятисортных списков заказа по почте – как дом в Мейфере мистера А.Дж.Коулли.

И она позвонила. И прождала, пока он четыре раза не прогудел. И произнесла «Ах ты черт, еще один автоответчик», и начала класть трубку.

Но потом что-то выбралось из той ее части, что прикладывают к уху. Что-то очень большое и очень сердитое. Выглядело оно чуть похоже на слизняка. Огромного, сердитого слизняка, сделанного из тысяч и тысяч малюсеньких, и все они извивались и орали, миллионы слизнячьих ртов открывались и закрывались в ярости, и все они орали «Кроули».

Оно перестало орать. Покачалось слепо, разбираясь, где оно.

Потом распалось на части.

Эта штука распалась на тысячи и тысячи извивающихся серых слизняков. Они проползли под ковры, на столы, через Лизу Морроу и девять ее коллег, заползли в их рты, проползли вверх по ноздрям, в их легкие, и прорыли ходы в их плоть, глаза, мозги, внутренние органы, быстро размножаясь по дороге, заполняя комнату гигантским количеством некрасивой ползающей плоти и воняющего, липкого нечто. Все это начало сближаться, собираться в одно гигантское существо, что, тихонько пульсируя, заполняло комнату от пола до потолка.

В куче плоти открылся рот, кусочки чего-то мокрого и липкого пристали к каждой не-совсем губе, и Хастур бросил:

– Это мне и было нужно.

То, что он провел полчаса в автоответчике за компанию с одним посланием Азирафаила, его настроение не улучшило. Как и необходимость возвращения в Ад и объяснения, почему он не вернулся получасом ранее и, важнее, почему он не вел с собой Кроули.

Ад плохо относится к неудачам.

Правда, был и плюс – он по крайней мере знал, каким было послание Азирафаила. Это знание может, вероятно, купить продолжение его существования.

Да и вообще, подумал он, если ему придется выносить возможный гнев Темного Совета, по крайней мере не на пустой желудок.

Комната наполнилась густым, серным дымом, когда он исчез. Хастура не стало. В комнате ничего не осталось, кроме десяти скелетов, практически целиком очищенных от мяса, и нескольких лужиц расплавленного пластика со сверкающим там и сям фрагментом металла, которые могли когда-то быть частями телефонов.

Гораздо лучше было бы стать зубным врачом.

Но была у этого дела и светлая сторона – это все доказало, что зло содержит семена собственного уничтожения. Прямо сейчас люди по всей стране, которых иначе сделали бы вот на столечко более сердитыми, выдернув их из ванны или неправильно произнеся их имена, вместо этого вовсе не имели никаких проблем и пребывали в мире с миром. В результате действия Хастура по стране начала распространяться волна благости, и миллионы людей, что иначе получили бы маленькие синяки души, никаких синяков не получили. Так что все было в порядке.

Если вы видели эту машину раньше, то теперь бы не узнали. Редкий ее дюйм был не побит. Обе передние фары разбиты. Выглядела она как ветеран сотен шоу, в цель которых – разбить машину противника.

Трудно было ехать по тротуарам. Еще труднее – по пешеходному переходу. Труднее же всего было перебраться через реку Темзу. По крайней мере он предусмотрительно закрыл все окна.

Однако, сейчас был он здесь.

Через несколько сот ярдов он будет на М40; свободной дороге до Оксфордшира.

Было только одно препятствие: между Кроули и открытой дорогой опять было шоссе М25.

Кричащая, светящаяся лента боли и темного света Одегра[71]. Ничто не могло ее пересечь и при этом остаться в живых. Ничто смертное, во всяком случае. И он не знал точно, что с произойдет демоном. Убить его не получится, но и приятно ему не будет.

Полиция перекрыла дорогу перед находившимся перед ним переездом. Сгоревшие остовы – некоторые еще горели – свидетельствовали о судьбе предыдущих машин, которым пришлось проехать по переезду над темной дорогой.

У полиции был вовсе не счастливый вид.

Кроули поменял скорость на вторую и надавил на акселератор.

Через заграждение он прошел со скоростью шестьдесят. Это было легко.

Случаи самопроизвольного сгорания людей во всем мире известны и учитываются. В одну минуту кто-то счастливо живет своей жизнью; а в следующую есть только грустная фотография кучки пепла да одинокая и таинственно необуглившаяся рука или нога. Случаи самопроизвольного возгорания машин гораздо хуже задокументированы.

Но какой бы ни была эта статистика, она только что повысилась на единицу.

Кожаные покрытия сидений стали дымиться. Глядя прямо перед собой, Кроули левой рукой нашарил на кресле для пассажиров «Прелестные и аккуратные пророчества Агнес Безумцер» и переместил книгу в безопасное место – себе на колени. Хотелось бы ему, чтобы она это предсказала[72].

Потом пламя окружило машину.

Но он должен был продолжать ехать.

На другой стороне переезда было еще одно полицейское заграждение, чтобы предотвратить поток машин, пытающихся въехать в Лондон. Полицейские смеялись над историей, только что рассказанной по радио, о том, что полицейский на мотоцикле перехватил украденную полицейскую машину и открыл, что водитель – большой осьминог.

Некоторые полицейские во что угодно поверят. Но только не лондонские полицейские… Л.П. была самой твердой, самой цинично-прагматичной, самой упрямо приземленный частью полиции в Британии.

Трудно, очень трудно поразить полицейского из Л.П.

Поразить его может, к примеру, огромная, разбитая машина, которая является ни более, ни менее, чем огненным шаром, пылающим, ревущим, погнутым металлическим лимоном из Ада, ведет которую усмехающийся лунатик в темных очках, сидящий среди огня, машина эта оставляет след из черного дыма, и мчится она прямо на них со скоростью восемьдесят миль в час сквозь хлещущий дождь и ветер.

Каждый раз этот трюк срабатывает.

Карьер был тихим центром бушующего мира.

Гром не просто гремел сверху, он рвал воздух пополам.

– Ко мне еще друзья придут, – повторил Адам. – Скоро прибудут, и тогда взаправду начнем.

Пес начал выть. Больше это не был вой-сирена одинокого волка, это были странные колебания, издаваемые маленьким псом, попавшим в очень скверную ситуацию.

Пеппер сидела, глядя на свои колени. Она о чем-то думала.

Наконец она подняла глаза и уставилась в пустые серые глаза Адама.

– А ты какой кусочек получишь, Адам? – спросила она.

Грозу заменило неожиданное звенящее молчание.

– Что? – спросил Адам.

– Ну, ты мир разделил, да, и мы все по кусочку должны иметь – так какой у тебя будет кусочек?

Тишина пела как арфа, высоко и тонко.

– Да, – кивнул Брайан. – Ты нам никогда не говорил, какой кусочек отойдет тебе.

– Пеппер права, – добавил Венслидэйл. – Мне не кажется, что много чего останется, если все эти страны отойдут нам.

Рот Адама открылся и закрылся.

– Что? – произнес он.

– Какой кусочек – твой, Адам? – спросила Пеппер.

Адам на нее уставился. Пес перестал выть и направил на своего хозяина внимательный, задумчивый взгляд – так часто глядят ему подобные.

– Й-я? – переспросил он.

Стояла тишина, стояла одной нотой, что способна была заглушить шумы всего мира.

– Но у меня будет Тадфилд, – наконец ответил Адам на вопрос.