Добрые предзнаменования - Гейман Нил - Страница 15

– Бирючину.

Этот голос был намного чопорнее двух предыдущих. Хозяин такого голоса – наверняка человек, который перед сборкой модели не только разделит и пересчитает все куски, прежде чем начать, как велят инструкции, а еще и покрасит те части, что нужно, и оставит их подсохнуть до сборки. Этот голос лишь время отделяло от бухгалтерской работы.

– Не едят псы траву, Венсли… Никогда ты такого не видел.

– Я жуков имел в виду. Они такие интересные, вообще-то. И когда спариваются, друг друга съедают.

Последовала задумчивая пауза. Гончая подобралась поближе и поняла, что звуки доносятся из ямы в земле.

На самом деле деревья скрывали древний карьер, где раньше добывался мел, теперь же он наполовину зарос колючками и лианами. Карьер был древний, но явно не заброшенный. Все вокруг было истоптано; гладкие части склона показывали, что его регулярно используют, чтобы покататься на роликах и поиграть в Стену Смерти (или, по крайней мере, в Стену Сильно Драной Коленки). Кое-где с более доступной зелени свисали старые куски опасно обтрепанной веревки. Тут и там меж веток висели листы рифленого железа и старые доски. Виднелся полуобгорелый, ржавый знак «Владения Триумф Герольд» (наполовину он был скрыт в куче крапивы).

В одном углу путаница колес и проволоки ясно обозначали место знаменитого Потерянного Кладбища – места смерти тележек из супермаркетов.

Для детей это был рай. Местные подростки обозвали это место Ямой.

Гончая продралась через крапиву и увидела в центре карьера четыре фигуры, сидящие на том, на чем всегда сидят члены приличных секретных компаний – на обычных ящиках из-под молока.

– Врешь!

– Нет.

– Спорим, что врешь, – проговорил первым заговоривший голос. Его звук ясно обозначал, что хозяин его – некто молодой женского пола; сейчас тон голоса был тоном потрясенного интереса.

– Так и делают, точно. У меня их шесть было, а потом мы куда-то уехали, я еще траву им поменять забыл, вернулись – увидел только одного, толстого такого…

– Не-е. Это не жуки, это богомолы. Я по телику видел – там большая самка другого богомола съела и даже не заметила.

Последовала еще одна заполненная мыслями пауза.

– О чем они молятся-то? – спросил голос Хозяина пса.

– Не знаю… Наверное, просят бога, чтобы жениться никогда не пришлось.

Гончая ухитрилась поместить один огромный глаз напротив дыры в сломанной ограде карьера и взглянула вниз.

– Вообще, это как с великами, – важно бросил говоривший первым. – Думал, подарят мне велик с семью скоростями и с таким сиденьем-бритвой, пурпурной цвета и все такое, а мне легкий голубой всучили. С корзинкой. Для девочек.

– Ну. Ты ж и есть девочка, – ответил какой-то из других голосов.

– Это половая дискриминация, вот что это такое. Давать девочкам девчачьи подарки только из-за того, что они девочки.

– Мне подарят пса, – бросил его Хозяин твердо. Хозяин стоял к псу спиной, и тот не мог его хорошенько разглядеть.

– Ага, одного из этих огромных ротвейлеров, да? – отозвалась девочка, и голос ее был полон вялого сарказма.

– Нет, это будет пес, с которым можно повеселиться, – сказал голос Хозяина. – Не большой…

Глаз в крапиве внезапно исчез – вниз.

– …один из этих умненьких псов, что могут залезать в кроличьи норы, а еще одно ухо у них смешное, наружу все время смотрит. Настоящая дворняга. Чистокровная.

Неслышимый для находящихся внизу, на краю карьера тихонько громыхнул гром. Он мог быть вызван неожиданным убеганием воздуха в вакуум, а этому причиной могло быть, к примеру, превращение большого пса в маленького.

Тихий хлопающий звук, что последовал за этим, мог быть вызван только одним – выворачиванием одного из ушей наизнанку.

– И назову я его… – продолжал Хозяин. – Назову…

– Да? Как? – поинтересовалась девочка.

Гончая ждала. Вот он, момент которого она ждала. Называние. То, что даст ей цель, ее назначение, ее "я". Ее глаза засветились тусклым красным светом (будучи теперь гораздо ближе к земле), и она продвинулась вперед по крапиве.

– Я назову его Пес, – решительно закончил Хозяин. – Меньше проблем будет с таким именем.

Адская гончая остановилась. Глубоко в своем дьявольском собачьем мозгу она знала, что тут что-то не так, но ее послушание и ее неожиданная сильнейшая любовь к Хозяину справились со всеми опасениями. Да и потом, не ей решать, какого она должна быть размера, так ведь?

Она побежала вниз по склону навстречу судьбе.

Вообще-то, странно. Выпрыгивать на людей ей всегда хотелось, а теперь – что совершенно неожиданно – гончая поняла, что еще и хвостом хочется повилять.

– Ты сказал, что это он! – простонал Азирафаил, рассеянно подбирая последний кусок с торта с отворота костюма. Он облизал свои пальцы.

– Это и был он, – ответил Кроули. – В смысле, я-то ведь должен это знать, верно?

– Тогда, должно быть, кто-то вмешался.

– Никого больше нет! Только мы, верно? Добро и Зло. Одна сторона или другая.

Он ударил кулаком по рулю.

– Ты не представляешь, что они могут со мной сделать, там, внизу, – простонал он.

– Должно быть, что-то очень похожее на то, что творят вверху, – ответил Азирафаил.

– Кончай, а? У ваших есть милосердие – основы мира, – выкрикнул Кроули сердито.

– Да? Ты в Гоморре бывал?

– Конечно, – отозвался демон. – Там была чудесная маленькая таверна, где можно было купить эти отличные коктейли из сброженных фиников с мускусными орехами и давленной лимонной травкой…

– Я имел в виду после.

– А.

Азирафаил проговорил:

– Что-то должно быть произошло в больнице.

– Не могло! Там всюду были наши люди!

– Чьи люди? – холодно переспросил Азирафаил.

– Мои люди, – поправился Кроули. – Ну, не совсем мои. Ты ж понимаешь – сатанисты.

Он попытался сказать это спокойно.

Кроме, того факта, что мир был замечательным и интересным местом, которым оба хотели наслаждаться подольше, было мало вещей, на счет которых они соглашались – к примеру, решили ничего не делать с теми, кто, по той или другой причине, решил поклоняться Князю Тьмы. Кроули они всегда смущали. С ними нельзя было быть по-настоящему грубым, но невозможно было не чувствовать по отношению к ним того, что, скажем, ветеран Вьетнама чувствует по отношению к тем, кто приходит на ежегодные встречи ветеранов, до зубов обвешавшись оружием.

Да и к тому же, так утомлял их вечный энтузиазм. Взять хоть эту возню с перевернутыми крестами, пентаграммами и петухами. Большинство демонов она просто изумляла и была совершенно не нужна. Все, что нужно для того, чтобы стать сатанистом – небольшое усилие сознания. Можно быть им всю жизнь, совершенно не зная, что такое пентаграмма и не увидев мертвых петухов нигде, кроме куриного супа.

А кое-кто из сатанистов старой школы и вообще был неплохим человеком. Он совершал все ритуалы, точно так же как те, кого он считал своими врагами, а потом уходил домой и жил остаток недели кроткой, не выделяющейся ничем жизнью посредственности, ни разу не подумав истинно злобной мысли.

А остальные…

Кое-кто из, так называемых, сатанистов не раз заставлял Кроули ежиться. Дело было даже не в том, что они делали, а в том, что всю вину за сделанное они возлагали на Ад. Придумают какую-нибудь жуткую идею – демон до такой и за тысячу лет не дойдет – темную, бессердечную гадость, что может придумать лишь человеческий мозг, а затем орут: «Дьявол Заставил Меня Это Сделать», – и симпатии судей уже на их стороне, при том, что Дьявол почти никогда не заставлял людей что-то делать. Не надо было. Только почему-то кое-кто из людей не мог этого понять. По мнению Кроули, Ад не был основным хранилищем зла, как и Небо – хранилищем добра; они были просто сторонами в огромной космической шахматной игре. Настоящий источник всего – настоящее добро и настоящее великое зло – был в человеческом мозгу.

– А, – кивнул Азирафаил. – Сатанисты.