Трое против дебрей - Кольер Эрик - Страница 11

Если вам будут давать один раз в день, скажем на завтрак, тоненький ломтик бекона вместе с яйцом или парой яиц, этот вид свинины будет усваиваться весьма неплохо. Но если бекон, и только бекон, будет лежать на вашей тарелке три раза в день в жареном, вареном, печеном и любом другом виде, вы скоро не захотите смотреть ни на свиней, ни на свинину. В течение двух недель единственным мясом, из которого Лилиан могла что-либо приготовить, был бекон. У нас не было даже воротничкового рябчика или зайца-беляка. Бекон надоел мне, надоел Лилиан, и даже Визи отталкивал ломтик бекона, как только он появлялся на тарелке.

Решив принять какие-то меры, чтобы изменить это положение дел, я спросил Лилиан:

— Ты ничего не имела бы против жаркого из настоящего мяса, не правда ли?

Лилиан посмотрела на полбрикета бекона, возвышавшегося на полке, потерла нос и сказала:

— Все что угодно, кроме бекона.

— Ну, а как насчет оленины?

— Конечно, мне хотелось бы почувствовать запах оленьего бифштекса на горячей сковородке. Четвертую часть оленя мы оставили бы свежим, а остальное засолили бы в глиняных горшках. Конечно, если бы у нас был олень.

— Я знаю, где искать следы, — и поделился своим секретом, вспомнив котловину, наполненную водой.

На Лилиан это не произвело особого впечатления.

— Я не могу поджарить следы, — сказала она.

— Может быть, мне и не удастся снова найти эту лужу, — продолжал я и, рассказав Лилиан об озерке, заключил:

— Так или иначе я попытаюсь сделать это. Сегодня же вечером отправлюсь туда верхом, и, если удастся ра зыскать это место, засяду в чашу тополей, и, может быть, убью оленя.

— Можно мне поехать с тобой? — спросила Лилиан.

Я хотел, чтобы она поехала, но сделал вид, что обдумываю этот вопрос, и затем сказал:

— Думаю, что да. Но тебе придется сидеть очень тихо.

Лилиан обиженно надула губы.

— Я могу сидеть так же тихо, как и ты. А может быть, еще тише. По правде говоря, ты не можешь и минуты просидеть спокойно, тут же начинаешь ерзать.

— Могу, когда выслеживаю зверя, — сказал я и, взглянув на третьего члена нашей семьи, спросил: — А как быть с Визи?

— Самая пора приучать его к охоте, — разумно ответила Лилиан.

Мы отправились из дома в пять часов дня. Я — на своем каштановом мерине, Лилиан — на одной из рабочих лошадей. Позади нее, на крупе лошади, обхватив мать ручонками, ехал Визи, засунув ножки под узловатые тесемки седла. Время от времени он высовывал ножки и бил ими лошадь по животу, покрикивая: «Но, но!»

— Шш… — унимала его Лилиан, — так ты распугаешь всех оленей.

Поскольку давно не было дождей, песок сохранил следы, по которым я шел за пять дней до нашей поездки, и мне нетрудно было найти дорогу к заполненной водой котловине. За сто ярдов от озерка я привязал лошадей к двум соснам и, положив пять пуль в магазинную коробку винтовки, стал медленно подбираться к воде. За мной так же медленно шла Лилиан, крепко держа Визи за руку. По озеру плавал только самец-чирок. Возможно, что самка сидела на яйцах где-нибудь поблизости. Я присел за кустом, а Лилиан примостилась около меня. Чирок уплыл к противоположному берегу, расправил крылья и затем, описывая полукруги на воде, стал осторожно приближаться к нам. Он подплыл так близко, что Визи стал вырываться из крепких рук Лилиан, чтобы побежать в воду и поймать его.

— Тихо, — предупредила его Лилиан. — Папа сейчас убьет оленя.

Откуда-то из леса послышалось токование воротничкового рябчика. Было необычно, что он токует так поздно. Все самки уже сидели на яйцах. Но, может быть, он сидел на одной и той же валежине еще с тех пор, как стаял снег, и, токуя с утра до вечера, призывал самку, которая захотела бы стать его подругой.

— Сиди тихо, — сказала Лилиан.

Ей было нелегко удерживать мальчика: ведь сидеть за иво вым кустом и смотреть, как заходит солнце, не было ни инте ресным занятием, ни веселой игрой. Куда интереснее было бы развалить муравейник или броситься в воду, чтобы поймать чирка.

Прошло больше часа, когда, наконец, появился олень. Ли лиан услышала приближение зверя за несколько секунд до того, как я его увидел. Она вдруг застыла в одной позе и прошептала: «Хрустнула ветка». Без единого лишнего движения я взял винтовку и загнал патрон в ствол.

— Где?

Она указала на противоположную сторону пруда:

— Где-то там.

Легкой поступью олень вышел из кустов и начал спускаться в пруд. Ружье было уже у плеча, но я не дотрагивался до курка, пока олень не вошел в воду, по колено. Утолив жажду, он стоял, глядя в пространство и думая о том, о чем обычно думают олени после водопоя. Жаль было убивать такое безвред ное и грациозное животное, но если бы не я его убил, то на следующую же ночь он мог попасть в зубы волка или койота. А нам так нужно было мясо!

Моя пуля попала ему в основание черепа в тот момент, когда он повернул голову и хотел выйти из воды. Лилиан помогла мне снять шкуру с брюха оленя и выпотрошить его. Затем, отделив печень, почки и сердце, мы сложили их в чистый мешок из-под муки, взвалили убитое животное на мое седло, привязали и отправились в обратный путь.

Пока мы освежевали оленя, разрезали его на части и повесили мясо остывать на елях за хижиной, пора было зажигать керосиновую лампу, чтобы Лилиан могла раздеть и уложить Визи. Через несколько секунд ребенок уже крепко спал, и наверное, ему снились олени, бегущие по лесной тропе, и белые куропатки, токующие на валежнике.

Лилиан вскипятила кофе, и мы не спеша смаковали его, усевшись за стол.

— Завтра, — сказала она, — я засолю в горшках три чет верти оленины. И, вопросительно глядя на меня, добавила: — А затем?

Расставить капканы, — быстро ответил я. — Послезавтра мы навьючим снаряжение на лошадь и двинемся в лес, чтобы выяснить, какие сокровища таят в себе эти сто пятьдесят тысяч акров леса, болот и воды.

Глава V

— Не очень-то приятно пахнет, не правда ли? — сказала Ли лиан, когда ветер донес до нас запах с болот.

Я люблю называть вещи своими именами и, сморщив нос, проворчал:

— Воняет, как из помойки.

Все обмелевшее русло ручья, насколько можно было окинуть взглядом, было усеяно увядшими водорослями в различной ста дии разложения вперемешку с болотной грязью и гниющими трупами животных, погибших в трясине во время неудачной попытки добраться до лужицы застойной воды, чтобы утолить жажду. Хотя трава еще не поднялась, кое-какой скот с ферм уже бродил здесь, пощипывая чину и вику, буйно зеленеющие в лесу у ручья. И я подумал: «Такое ужасное положение дел будет иметь место до тех пор, пока каждый акр протухшей по верхности болот не покроется снова свежей прохладной водой».

— Что же нам делать, черт возьми, чтобы вернуть воду на эти болота и наполнить пересохшие озера? — по сложившейся привычке обо всем советоваться с Лилиан, спросил я.

Я часто получал от нее разумные советы, но на этот раз она только покачала головой и ответила:

— Не знаю.

В течение предшествовавших двадцати минут все внимание Лилиан было сосредоточено на починке башмачков Визи, и она не могла думать ни о чем, кроме своей работы. Мальчик всегда бегал с мокрыми ногами, так как он без конца возился в лужах и на мелководье в ручье. Башмаки совсем не были предназначены для таких занятий, и теперь нитки в швах прогнили, и подметки отстали от верха. После нескольких попыток починить башмаки Лилиан убрала иголку и нитки в свою рабочую коробку и, посмотрев с сожалением на развалившуюся обувь, сказала:

— Я попробую выделать шкуру оленя и затем сделаю из нее для Визи мокасины.

Блузка и юбка опять уступили место комбинезону. Лилиан называла его брюками, но для меня рабочий комбинезон оставал ся рабочим комбинезоном, как там его ни называй. Комбине зон — или иначе брюки — не шел Лилиан. В юбке и блузке она выглядела (как это и должно быть) гораздо более женственной. Однако мне пришлось согласиться, что в юбке не очень удобно ездить на лошади верхом. «Ну, что ж, — решил я, — когда Лилиан отправляется куда-нибудь верхом, пусть надевает комбинезон, если это ей нравится».