Шеломянь - Аксеничев Олег - Страница 16

На это же кольцо Миронег повесил, завязав хитрый узел, снятый со своей шеи амулет. Опасливо косившиеся гридни разглядели на небольшой золотой бляшке свернувшегося кольцом змея, пожирающего собственный хвост. Назначения амулета они не знали, но были уверены, что плохого Миронег князю Игорю не сделает.

– Без меня ничего не трогать, – распорядился Миронег. – На рассвете вернусь, сам и сниму.

И, завернувшись в плащ, ушел в ночь.

Путь Миронега лежал мимо стен детинца, выделявшихся белизной даже в полночной тьме. За детинцем расползлись посад и монастыри, облепившие древние языческие курганы. К одному из таких рукотворных холмов и шел Миронег, старательно избегая ночной стражи. Никакого преступления лекарь не совершал, но ему не хотелось отвечать на неизбежные в это время расспросы.

По выходе из княжеских хором Миронег заметил, что за ним следят. Соглядатай был опытен, шел бесшумно, и только случай помог Миронегу заметить его. Лекарь посчитал сначала, что это слуга Ярослава Всеволодича, но вскоре выглянувшая из-за осенних туч луна убедила его в ином.

На повороте к Киевским воротам Миронег в очередной раз оглянулся в поисках соглядатая. Тот шел, не скрываясь, прямо посередине улицы, но все так же бесшумно. Миронег решил дождаться княжеского шпиона и заранее выяснить с ним отношения, дабы он больше не мешался под ногами.

Но княжеский шпион был бы человеком, а идущее за Миронегом существо не отбрасывало тени.

Странной была и одежда соглядатая. В услужливом свете луны лекарь хорошо разглядел ее покрой и, главное, вышивку. Такого на Руси не носили уже несколько веков. Только фрески самых древних из сохранившихся храмов, причем расписанных не ромейскими мастерами, продолжавшими и здесь, на Руси, рисовать то, к чему привыкли на родине, а русскими художниками, рядившими чужих святых в наши одежды, сохранили подобное на память потомкам.

Миронег припомнил говорящего ворона, обещавшего охрану. Видимо, птица умела не только разговаривать, но и держать слово.

Сопровождающий не стал обузой. Миронег задумался, как он ночью сможет пройти через запертые Киевские ворота наружу, к кургану. Приворотная стража службу знала, и тяжелый засов на воротах отодвигался только для тех, у кого окажется письменное распоряжение черниговского князя, заверенное его личной печатью. Кроме того, следовало знать и пароль на выход, менявшийся каждый вечер.

Мнимый соглядатай легко справился с возможными трудностями. При его приближении стража у ворот замерла, словно окаменев, и соглядатай, не спросив разрешения, легко отпер калитку в воротах, пропуская Миронега наружу. Стражники бессмысленно таращились на лекаря, явно ничего не замечая вокруг себя.

Зато Миронег подметил еще одну странность. Над приворотной башней кружились до этого две мучившиеся бессонницей или голодом птицы. В тот же миг, как стража потеряла способность к движению, птицы в небе зависли на одном месте, хотя галки и вороны – в темноте особо не разобрать – парить не умели.

Но больше всего Миронега поразило другое. За миг до появления соглядатая у ворот один из стражников решил отойти под караульный навес; он замер, приподняв ногу, с которой сорвался кусок грязи, так и застывший в воздухе на полпути к земле. Лекарь решил не выдавать своего недоумения, он чувствовал, что главные сюрпризы еще впереди.

Миронег перешагнул порог калитки и оказался на территории окольного города, где в языческие времена был огромный могильник. Справа от лекаря на древнем кургане распласталась Пятницкая церковь, но путь Миронега вел налево, к угрюмым стенам Елецкого монастыря. Недалеко от него и громоздилась Черная Могила, курган, на котором ни у кого так и не хватило духу построиться. Прелый сосновый дух был своеобразным маяком для Миронега, поскольку на Черной Могиле давно разросся хвойный лес. Черниговцы не желали тревожить покой основателя города, чей пепел был зарыт под курганом несколько веков назад.

Соглядатай решил больше не таиться. Забрав один из факелов, освещавших пространство у ворот, он уверенно пошел впереди, сменив роль шпиона на работу проводника. Миронег подумал, что факел может привлечь ненужное внимание стражи, да и разбойники по ночам пошаливали в черниговских предместьях, обирали припозднившихся людишек споро и люто.

Однако прилипшие к небу птицы так и остались на своем месте, а опавшие листья, приподнятые шалым недоспавшим ветром, повисли в воздухе, словно обрели опору, невидимую остальным.

Это был иной мир, только похожий на реальный Чернигов, мир, где все застыло в неизменности. Наверное, вот так и выглядит вечность, философски решил Миронег, поспешая за молчаливым провожатым. Мир был нем, как проводник, только запахи продолжали иллюзию жизни. Лекарь споро шел за провожатым, уже не удивляясь, что ни единого камня, ни комка грязи не вылетает из-под его ног. Размокшая земля затвердела, и идти было легко, как по деревянному настилу.

Иногда факел провожатого указывал направление поворота. Тогда пламя изгибалось, и смола ворчливо потрескивала, жалуясь на беспокойство. Только этот огонь не умер в Чернигове. Редкие светильники на стенах домов купцов и ремесленников замерли в испуге, и пламя застыло, как часовой.

Черная Могила нависла над окольным городом, словно сжатый кулак. Даже дороги обходили ее стороной, поэтому Миронегу и его провожатому пришлось пробираться по заросшему вездесущим кустарником склону кургана. Молчаливый попутчик Миронега шел на шаг впереди, высоко подняв факел, чтобы не задевать ветки кустов. Без предупреждения он остановился, обернулся к лекарю и воткнул факел в землю. Горящая смола зашипела в мокрой земле, и факел потух, рукоять темнела в лунном свете, как остаток разрушенной крепостной стены.

Миронег загляделся на факел и не заметил, куда исчез провожатый. Он то ли скрылся в кустах, хранивших на своих ветвях кромешную тьму, то ли просто растворился в лунном свете, как посчитал сам Миронег.

Настало время назначенной встречи. Миронег ждал, но ничто не выдавало приближения нового человека. Тишина была такая, что звук собственного дыхания казался лекарю излишне громким.

– Здрав будь, хранильник, – раздался негромкий голос справа от Миронега.

– Здравствуй, коли не шутишь, – ответил лекарь, пытаясь различить собеседника через листья.

– Ты не удивлен?

– В жизни все бывает, каждый раз дивиться – отпущенного века не хватит.

– Зачем же тогда пришел? Ведь опасно… Может, все же удивлен?

– Любопытство привело. Интересно, какое дело стоит такого приглашения и приема.

– Любопытство – плохое чувство, повредить может. Репутации там, здоровью…

– Ой ли? Пугаете?

– Да нет, размышляю… А ты пуглив, хранильник?

– Надеюсь, нет. Могу даже вынести вид внешности своего собеседника.

– Это и есть любопытство. Что ж…

Из темноты выступило бледное лицо. Миронег разглядел отливающую синевой под луной густую, давно не стриженную темную шевелюру и всклокоченную бороду, казавшиеся еще темнее на трупном фоне гладкой молодой кожи. Под стерней густых усов проступали неестественно алые губы, вытянутые в строгую линию.

– Давно не видел нормального человеческого лица, – пожаловался незнакомец. – Хотя, если честно, только необходимость принудила меня нарушить свое затворничество.

– Ты из монахов будешь? – предположил Миронег.

– Я не христианин, – отвечал незнакомец.

В стольном Чернигове с богатой и влиятельной епископской кафедрой говорить так мог глупец или сумасшедший, но перед лекарем стоял разумный человек, обдумывающий свои слова и отвечающий за них.

– И ты тоже не христианин, хранильник, – сказал незнакомец, не спрашивая, а утверждая это. – Иначе я не обратился бы к тебе.

– Кто же ты? – спросил Миронег, мало надеясь на честный ответ.

– Вы называете меня князем Черным, – сказал незнакомец, и на лице его отразилась гордость за имя. – Это я основал ваш город, когда был жив.

– Я иначе представлял себе мертвых, – сказал Миронег. Может, перед ним безумец? Хотя… Сегодня – особая ночь…