Меченый - Федосеев Григорий Анисимович - Страница 4

И вот очередная охота. Надо накормить прожорливое семейство. Водяная крыса только раздразнила волчат.

Но сегодня Одноглазую постигла неудача. Вконец измотав свои силы, волчица ни с чем возвращалась к норам.

Ночь покидала сосновый бор. За синеющими горами наливалась заря. Усталая луна бочком прильнула к горизонту. Одноглазая шла нехотя, знала, без добычи ее злобно встретят у нор. Она перешла ручей далеко ниже поляны, где отдыхали олени, и уже хотела скрыться в бору, как вдруг резко пахнуло добычей. Она замерла, и острые когти сильных лап вонзились во влажную почву. Еще секунда – и Одноглазая, взглянув с досадой на рассвет, бросилась вверх по пади.

Ее прыжки, несмотря на стремительность, были бесшумны. Словно тень, скользила она по чаще, перепрыгивала через валежник, пни. Временами останавливалась, нюхала воздух и, подняв торчком уши, прислушивалась к предутренней тишине.

Вот и поляна. Волчица замерла в последнем прыжке, напружинив ноги, готовые вмиг бросить гибкое туловище вперед, следом за добычей. Но тишина не выдавала звуков, будто никого и не было на поляне. Одноглазая, вытянув шею, выглянула из-за пня. Место оказалось неудобным для нападения, мешал ерник. Тогда она, пятясь задом, отступила метров на десять и, приподнявшись, осторожно выглянула. Отдыхающих оленей не было видно, но она верила своему чутью и хорошо знала, что оно ее никогда не обманывало.

Прильнув к застывшей земле, волчица поползла напрямик к колоде и выглянула. Вот тогда и хрустнула веточка под тяжелыми лапами. Но этот звук бесследно замер в тишине.

В пяти метрах от колоды, стоя, дремала уставшая мать. А где же остальные? И волчица положила передние лапы на колоду, приподнялась. Совсем близко в траве спали телята. Теперь надо было торопиться: редел мрак ночи. Надо было одним прыжком накрыть жертву. Она знала, как это сделать. Сгорбив до предела костлявую спину и пропустив далеко вперед задние ноги, волчица взметнулась вверх!

Отчаянный крик разорвал лесную тишину и пугающим эхом расползся по бору. Мать в испуге бросилась к кустам, но вдруг остановилась. На траве, под хищником, барахтался задавленный теленок. Одно мгновение – и кроткой, пугливой матерью овладел гнев. В больших добрых оленьих глазах вспыхнул злой зеленоватый огонек. Несколько прыжков – и олениха ударом передней ноги отбросила к колоде Одноглазую.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы из кустов не послышался тревожный крик второго теленка.

– Бек-бек, – тревожно прокричала мать, подбегая к малышу, и олени, перескочив ручей, исчезли в бору. На перевале они остановились, и мать долго кричала, долго звала оставшегося на поляне теленка.

А волчица расправлялась с добычей. Разорвав брюшину и запустив глубоко внутрь свою морду, она сожрала печенку, сердце, вылакала кровь и принялась за тушу.

Через полчаса на примятой траве лежали остатки молодого телка. Только теперь Одноглазая заметила, что поднялось солнце, уже исчез утренний туман и свистели птицы. Волчица стала кататься по влажной траве: нужно было смыть с шерсти кровь, иначе запах свежей добычи далеко потянется по следу, а по нему рысь, соболь, колонок легко могут найти остатки и не замедлят растащить все.

– Кар-кар… кар-кар… – послышался крик ворона, а затем и шум крыльев.

Ночуя далеко, на краю соснового бора, ворон слышал на рассвете крик молодого оленя и сразу догадался, что произошло на поляне. Он решил, что нужно торопиться, и полетел на крик.

Скоро ворон появился над падью. Усевшись на вершине старой сосны, он стал осматривать поляну. С высоты ему хорошо были видны и поляна, и край ерника, и даже примятая трава с красными пятнами на ней.

Это был старый ворон. Он лучше других знал страну Бэюн-Куту. Знал, сколько в ней зверей, птиц, в каких местах они кормятся, куда ходят на водопой, где прячут потомство, кто с кем враждует. Волки считали его своим. Ни одно событие в этой стране не обходилось без его участия. Жители соснового бора старались не попадаться старому ворону на глаза. Крик его был всегда вестником несчастья.

На примятой траве лежали куски мяса.

– Дзинь-рру-рр… – вырвалось у ворона от радости.

Он хотел было спуститься, ведь скоро сбежится хищная мелочь, но увидел возле колоды волчицу.

Морда у нее подобрела, глаз от сытости стал маленьким, бока раздулись.

– Ка-ар… ка-ар… – прохрипел ворон, глядя на Одноглазую.

Они хорошо знали друг друга. Старый ворон не раз помогал волчице находить добычу.

Увидев ворона, волчица засуетилась. Жадность не позволяла ей делиться с ним добычей, да и за что, ведь телка нашла она сама, без его помощи! Однако старый ворон не медлил: легкий взмах крыльев – и он уже сидел на мясе, отрывая клювом куски мякоти. Одноглазая прыжком угнала птицу от добычи. Она схватила зубами остатки телка и, пятясь, волоком потащила в кусты. Ворону это не понравилось. Хотя он и не обладал волчьей силой, но умел мстить. Этого не учла волчица. Ворон считал себя хозяином дневных остатков от волчьих трапез и не собирался их уступать Одноглазой.

Он снова взлетел на вершину старой сосны.

– Крра… крра… крра… – бросил ворон по лесу призывный клич.

Сейчас же из бора донеслись ответные крики. Со всех сторон стало слетаться воронье племя. Птицы бесцеремонно садились возле колоды, хватали кишки, кости, силились отнять тушу. Более сильные налетали даже на волчицу, пытаясь ударить ее клювом. Одноглазая стала через силу глотать остатки. Но где же ей съесть всего теленка!

Утро широким разливом обогрело тайгу. В брызгах студеного ключа купались лучи яркого солнца. Свежий ласкающий ветерок пробегал по лесному простору. Медленно, тяжело шла волчица к норе. Теперь можно было и не торопиться…

А на краю соснового бора у нор злобились голодные волчата. Беспокоился и старый волк: уже поднялось солнце, а матери все нет. Щенята, чего доброго, разбредутся по тайге, наследят, и все узнают, где волки прячут свое потомство. Тогда жди гостей: рысь или росомаху, от них трудно уберечь малышей.

Но вот послышался знакомый шорох – из леса появилась волчица. Щенки замерли, не смея пошевелиться. Мать окинула строгим взглядом поляну, покосилась на волка, на застывших в нетерпеливом ожидании щенят. Наконец она закрыла глаз, что означало: «Подойдите ко мне». Волчата этого и ждали. Они быстро подбежали к ней, обнюхали шерсть, морду, уши. Запах оленя уже был им знаком. И Одноглазая накормила щенят.

Волк встал, осторожно обошел Одноглазую сзади и подобрал маленький кусочек, что лежал поодаль от кучи.

Одноглазая, в мгновение ока, подмяв под себя волка, сдавила ему горло.

К дерущимся подскочил Меченый.

Он понимал, что нужно быть беспощадным к слабому. В этот момент для него неважно было, кто кого душит: главное быть всегда на стороне сильного. Меченый, стервенея, стал подбираться к горлу волка. В такие моменты родства между дерущимися не существует.

Волк задыхался, хватал открытой пастью воздух, глаза от страшной боли выкатились из орбит, но он не просил пощады, это бесполезно. Только приглушенный хрип вылетал из сдавленного горла.

Каким терпением нужно обладать волку, чтобы оставаться живым волком!

Но вот Одноглазая разжала челюсти и приказала Меченому отступить. Волк встал, стряхнул с шерсти прилипший мусор и еще долго стоял, покорно опустив голову. Затем, хромая на все четыре ноги, отошел в сторону и стал зализывать раны.

III

…Давно прошла пора любовных песен. В сухом пахучем воздухе нет-нет да и проплывет паутина, вестница приближающейся осени…

Сохатые покидали болота, уходили в боры на грибы. Олени неохотно спускались с гольцов к нижним альпийским лужайкам. Медведи жирели, набивая желудки ягодами да корешками сладких растений. На птичьих пролетных дорогах стояли дозором пернатые хищники.

Обитатели Бэюн-Куту были заняты воспитанием потомства. Они понимали, жить – значит уметь добывать пищу, нападать, прятаться, защищаться. В борьбе за существование нет места ротозеям. Ошибись, прозевай, не успей увернуться, и – конец.