Искушение фараона - Гейдж Паулина - Страница 51

Гори не спеша позавтракал прямо в постели, позвав предварительно арфиста, чтобы чудесные звуки немного уняли его досаду, пока он с трудом заставлял себя съесть хлеб с маслом и свежие фрукты. Потом он долго стоял на широком камне для омовений, с наслаждением вдыхая свежесть струящейся по телу воды, и вскоре от его недовольства и досады не осталось и следа. Почти не осталось. Если бы отец составил гороскоп, он, прежде чем приступить к делам, взглянул бы, что пророчит ему сегодняшний день, начавшийся, вне всякого сомнения, вовсе не удачно. Но теперь ему оставалось лишь предпринять по возможности самые необходимые меры предосторожности. «Не буду сегодня стрелять из лука, – размышлял он, пока слуга оборачивал вокруг пояса юбку-повязку и открывал шкатулки с драгоценными украшениями. – Лучше не брать в руки никаких остро заточенных инструментов. И с Антефом не поеду кататься на колеснице. Сначала напишу письма, просмотрю самые свежие находки из гробницы, а потом просто побездельничаю, посижу в саду с Шеритрой. – Гори с отсутствующим видом указал на сердоликовую подвеску и простые серебряные браслеты, перехваченные фигурками жуков-скарабеев. Слуга надел украшения на его послушные, лениво опущенные руки. – Жаль, не помню, что мне сегодня снилось, – продолжал размышлять Гори. По содержанию сна можно было бы определить какие-нибудь предзнаменования, чтобы руководствоваться ими в своих действиях. Ну что ж, в последнее дни я слишком мало времени посвящал молитве. Если Антеф меня уже простил, надо, чтобы он открыл ковчежец, и мы вдвоем совершим преклонение. Потом я смог бы заняться делами». Однако слуга сообщил ему, что Антеф отправился в город выполнять какие-то поручения, которые непременно требовали его личного присутствия, и вернется он не скоро.

Гори сразу отказался от намерений помолиться. Некоторое время он провел у себя, сидя на ложе и диктуя письма многочисленным друзьям из Дельты, страдающей от болезни бабушке, а также коллегам – жрецам Птаха, служившим богу в огромном храме Пи-Рамзеса. Потом он быстро просмотрел листы с копиями – списками настенных картин, украшавших гробницу. Художники проводили огромную работу. Однако сама мысль о гробнице вызвала у Гори непонятное раздражение. «Да что сегодня со мной происходит? – вопрошал он себя уже в который раз. – Надо найти отца и спросить, что он думает по поводу предположения Сисенета. Стоит ли нам сносить внутреннюю стену?» Но оказалось, что Хаэмуас занят в кабинете с одним своим больным, и Иб посоветовал не дожидаться, пока он освободится. Беспокойство и легкое раздражение, столь несвойственные ему, терзали Гори все утро, а теперь разрослись в настоящую лавину недовольства и досады. Гори приказал подготовить лодку и весла. Отказавшись от вооруженного сопровождения, он поспешил вниз, к причалу, впрыгнул в маленькую легкую лодочку и быстро поплыл вниз по реке.

День был очень жарким. Неумолимо и властно лето вступало в свои права, и Гори, сгибаясь над веслами и вполголоса проклиная весь белый свет, вскоре почувствовал, что от пота промок насквозь, пот затекал ему в глаза, а руки сделались такими скользкими, что стало неудобно держать деревянные весла. Река начинала медленно мелеть. Волны лениво катились в том же направлении, что и лодка Гори, но он все же трудился изо всех сил, желая с помощью физических упражнений развеять свое тяжелое состояние духа.

Во время короткой передышки, понадобившейся ему, чтобы промокнуть пот с лица и завязать сзади волосы, прилипающие к щекам, Гори с удивлением обнаружил, что отъехал уже довольно далеко и почти миновал северные окраины города. Куда двигаться дальше? Или лучше повернуть назад? Но он решил проплыть еще немного и снова принялся грести, хотя плечи уже ныли, да и ноги сводило от усталости. «Отцу не понравится, что я отправился в такую даль совсем один, без стражника и даже без Антефа, – говорил он себе. – Как глупо! Надо было, по крайней мере, вывесить на лодке царские цвета, чтобы эти идиоты-феллахи, заполонившие всю реку, не орали и не ругались на меня, когда я мешаю им плыть. Надо развернуться поближе к восточному берегу, там народу меньше».

Гори развернул лодку. Он упрямо налегал на весла, думая, что сейчас развернется, приедет домой и прикажет подать себе ведро пива, чтобы выпить его в саду, как вдруг, машинально бросив взгляд на другую сторону, увидел, как из маленькой лодочки, чуть побольше той, в которой сидел он сам, на берег выходит Табуба. В тот же миг всю его досаду как рукой сняло. Вот человек, который способен спасти его от него самого. Гори быстро развернул лодку к берегу, поднял весла и громко прокричал:

– Табуба! Это я, Гори, сын Хаэмуаса! Ты здесь живешь?

Услышав его голос, она остановилась и обернулась, словно бы не удивившись, что к ней обращаются с таким вопросом. Лодка Гори уже ткнулась носом в причал, и через секунду он стоял рядом с Табубой. На ней было короткое свободное одеяние, закрепленное с одной стороны на плече и открывающее одну грудь – мода, о которой люди позабыли много лет назад. Но, бросив на нее взгляд украдкой, Гори заметил, что голую грудь прикрывает накидка из белой прозрачной ткани, доходящая до пояса. Табуба была босиком. Она сделала шаг назад, уступая ему дорогу и произнося слова приветствия, и на лодыжках звякнули золотые браслеты.

– А, юный Гори! – воскликнула она. – Что это тебе пришло в голову садиться за весла в такую жару? Входи в дом, я позову слугу, чтобы он подал тебе умыться. Да ты весь в пене!

Он улыбнулся, почувствовав себя глупо и испытав непонятное раздражение, когда она назвала его «юным». Ему казалось, что выглядит он просто по-дурацки.

– Спасибо, – ответил он, – но я мог бы просто развернуть лодку и вернуться домой. Я часто занимаюсь греблей – это помогает тренировать руки, чтобы лучше стрелять из лука, и ноги, чтобы легче управлять колесницей.

Она бросила одобрительный взгляд на его покрытые потом живот и икры.

– И твои занятия, несомненно, приносят результаты, – сухо заметила она. – Прошу тебя, входи и составь мне компанию на пару часов. Брата сегодня нет дома, а Хармин гуляет где-то в городе с Шеритрой.

«Ну конечно. Я и забыл, – подумал Гори. – Значит, я буду с ней наедине. Почему-то мне кажется, что отец не одобрил бы моих действий, но я просто не в силах отказаться от возможности умыться и выпить что-нибудь прохладительное в такую невыносимую жару. С ней к тому же скучать не придется. – В знак согласия Гори поклонился, и они вдвоем поднялись по ступеням и пошли по тенистой дорожке среди пальм, направляясь к дому с белыми стенами, столь очаровавшему Хаэмуаса. – От меня, должно быть, воняет, – мучительно думал Гори, шагая рядом с Табубой, стараясь побороть смущение и впопад отвечать на ее светские вопросы. – Подумать только, – размышлял он, – вот она идет совсем рядом, ее одежды такие светлые, чистые, и аромат духов окутывает ее всю, словно облаком. Кажется, это мирра и что-то еще, что-то другое…»

– Добро пожаловать в мой дом, – сказала она и пропустила его вперед, оказывая тем самым особую честь гостю. Гори вмиг ощутил приятную прохладу, и его настроение заметно улучшилось.

Легко и неслышно, будто скользя по полу, к ним подошел слуга, и Табуба велела Гори пойти с ним.

– Это слуга Хармина, – пояснила она. – Он проводит тебя в его комнату, поможет переодеться, а твою одежду пока вычистят. Когда ты переоденешься, от проведет тебя в сад. – И она ушла, не дожидаясь изъявлений благодарности, а Гори отправился следом за слугой, с любопытством рассматривая голые выбеленные стены большого зала и коридора.

Гори не испытывал сильного пристрастия к покою и тишине, как его отец, не был он и строгим сторонником исключительно старых, традиционных способов украшения жилища, и все же пустота и простор этого дома пробудили в нем стремление к умиротворенному одиночеству. Сам того не замечая, он стал дышать глубже. Слуга распахнул перед ним простую дверь из кедрового дерева, и они оказались в комнате, большую часть которой занимало массивное ложе с возвышающимся подголовником, изготовленным из сливочного цвета слоновой кости. Рядом стоял маленький туалетный столик, на котором возвышалась большая алебастровая лампа, стояли шкатулка с драгоценностями, деревянная чаша для вина, валялся небрежно брошенный веер из страусовых перьев с серебряной ручкой. В одном углу стояла пустая жаровня, вдоль стены выстроились три ящика для одежды. Перед закрытым ковчежцем – ладанная курильница.