Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 68

– Свитер из шерсти мамонта, – хищным вороном выкружил все мои сибирские трофеи Кутх.

Его решительно не интересовали деньги.

– Что-то я ни хрена не понимаю, – помотал башкой корефан. – Кто кого сегодня развел?

Мы ехали готовиться к охоте на уньрки. Уже опустился мрачный сентябрьский вечер. В салоне, освещенном зелеными огнями приборной доски, было удивительно уютно. Мягко подвывал движок на прогазовке, да мерно пощелкивали поворотники, когда Слава шел на обгон.

– Вот, – назидательно молвил я, – налицо столкновение культур! С присущим оному разногласием в системе ценностей.

– Чего?

– Нашему дальневосточному знакомцу настолько понравилась финка, что он готов пойти на убийство ради обладания ею, а человеческая жизнь для него – тьфу и растереть. Тем более что Лепяго и не человек вовсе, а какой-то вурдалак, по его словам.

– Чукчи, они на всю голову ушибленные, в натуре. Правильно про них анекдоты рассказывают.

– Иван Сергеевич, вообще-то, не чукча, а нивх, если я правильно понял.

– Какая, на хрен, разница?

– In re[28] разница есть. Это два разных народа, каждый из которых считает себя настоящими людьми, а всех чужаков неполноценными, близкими к животным.

– Вроде как фашисты?

– Ты тоже чукчей за людей не считаешь, а они не считают за людей нас. Признание – это очень древний культурный феномен. Механизм его крайне сложен и практически не поддается изменениям. Ни у чукчей, ни у фашистов, ни у австралийских аборигенов.

– Фашисты же вообще были гады и беспредельщики!

– Ты, как эсэсовец, тоже педерастов за людей не считаешь и из одной посуды не станешь с пидором есть.

– Ильюха, они же в очко жарятся!

– Видишь, основание для культурного неприятия более чем серьезное.

– По всем понятиям тоже серьезное основание. Воры узнают, не простят.

– С евреями примерно та же картина.

– Ну, ты сравнил! – хмыкнул Слава, потом вдруг замолчал и через некоторое время добавил: – Хотя, в общем, да.

– Культурная пропасть, созданная евреями, чтобы не ассимилироваться с народами, среди которых они жили, со временем вышла им боком. Научить людей терпимости очень сложно. В цивилизованных странах пробуют, но без особого успеха. Чужаков везде не принимают. Даже деревенские не понимают городских.

– Блин! Это сколько же нам открытий чудных готовит просвещенья дух! Ешкин ты кот! – Корефан резко крутнул рулем, чтобы не врезаться в «хонду» с белокурой барышней, решившей вдруг сманеврировать. – Хорошо, что здравый рассудок не все потеряли.

– Вот-вот, Слава, неприятие всего инородного очень сильный фактор. Скорее лев возляжет рядом с ягненком, чем за одним столом воссядут иудей, фашист и гомик.

– Да ладно! В новостях только их и видишь. Сидят рядышком и за мировую интеграцию трут.

– Гм… Ну, есть изменения, – пробормотал я. – Хотя это только политики, что с них взять?

Слава подвез меня к парадному. Ему очень хотелось посмотреть на Лепяго. Мы вылезли и стали оглядываться. Нелепой фигуры с капюшоном не приметили, зато позади зажглись фары, высветив нас, как зайчишку на дороге. Машина катила, горя желтым взглядом из-под насупленной морды.

«Волга»! – определил я и заметил передний номер Е 676 ТТ.

– Слава, фашисты!

Мы нырнули в тачку.

– Они за деньгами приехали!

– Понял. – Корефан со второй передачи рванул по двору, теплый движок позволял такие выкрутасы. – Неохота через край борщить, а чувствую, борщануть придется.

– Ты что удумал? – забеспокоился я.

– Не ссы, Ильюха, все будет путем. Где мы, там победа!

– Где мы, там война, – вздохнул я.

– Никто, кроме нас! – изрек Слава очередной девиз ВДВ и так жизнеутверждающе заржал, что я приготовился к бойне.

Он притормозил перед выездом на Светлановский проспект. Трискелионовская «Волга» тоже остановилась.

– Только не здесь! – Выходки с гранатой в кафе мне хватило, чтобы понять беспредельную глубину отмороженности афганца. – Нечего в моем дворе Бабий Яр устраивать! Всю жизнь в тайге отсиживаться – ну его на фиг!

Отговаривать корефана было бесполезно. Заматерелый милитаризм и просушенные в боях мозги двигали Славу на подвиги. Да только подвиги в России зачастую уголовно наказуемое деяние. Друган это уже испытал на своей шкуре, но не вразумился и на все удары судьбы отвечал ударами по ней же. Меня этот оголтелый подход не устраивал, к тому же по стрельбе во дворах я был у здешних ментов первый подозреваемый.

– Давай их в лес лучше вытащим, – предложил я.

– В лес? Можно и в лес. – Слава пропустил транспорт и выехал на проспект. – Тебе в какой?

– Давай в Ручьи.

– Лады. – Корефан повернул направо. – Если только они за нами поедут.

В боковое зеркало я увидел, что «Волга» двинулась следом.

– Фигня! Где наша не пропадала? – поспешил рассеять я сомнения другана. – Везде пропадала, и ничего!

– Верно, не век же от них прятаться. Они с тебя получать приехали?

– Да, вроде пора им платить.

– А ты от них когти рвешь. Они за тобой гонятся, – продолжал рассуждать Слава. – Значит, и в лес за нами поедут. Быки комолые!

– Молодые, глупые. Что с них взять? – Я вытащил ТТ, дослал патрон и пристроил пистолет за ремнем на животе, чтобы его можно было легко достать. Прикрыл курткой на случай, если в салон заглянет автоинспектор.

К счастью, на перекрестке Светлановского и Тихорецкого проспектов мусоров не случилось. Я вспомнил, как летел здесь пьяный, по уши в крови несчастного пацана. Теперь я держал обратный путь. К стрельбе, пацанам и кровопролитию.

За рынком мы свернули направо, на совершенно пустой по случаю позднего часа Северный проспект. «Волга» противника, как привязанная, висела на хвосте. Патриоты не наглели, но и отпускать нас не собирались, решив преследовать должника, пока он не выпадет из машины с поднятыми руками и не сдастся на милость победителя. Им ведь от меня деньги нужны, а не жизнь. К тому же интуиция подсказывала, что у трискелионовцев кишка тонка кого-то убить.

От этих мыслей я успокоился и даже радио включил, чтобы пропадать с музыкой. Вместо бодрой мелодии из колонок выполз меланхоличный шансон:

Эх, яблочко, да куда котишься?

В Губчека попадешь, не воротишься!

Эх, яблочко, да наливной бочок.

Информацию на вас слил один торчок.

От этого откровения камень вернулся на сердце. Я немедленно вырубил приемник и нервно обернулся. Трискелионовская «Волга» мрачно зырила в заднее стекло нахмуренными мутными фарами. Слава вырулил на проспект Руставели. Там было оживленное движение, встречались и милицейские экипажи. Меньше всего нам сейчас хотелось оказаться остановленными и досмотренными автоинспекцией, это была прямая дорога в Губчека. К счастью, судьба решила не обламывать нам рога, а может, захотела посмотреть на гладиаторские бои. Железнодорожный переезд в Ручьях оказался открыт. Мы проскочили мимо автобазы и свернули на Пьяную дорогу, змеящуюся между сетчатыми заборами дачных участков. В темноте, на безлюдной местности, нацисты осмелели. «Волга» осторожно стала нас прижимать к огородам. Корефан уворачивался и одобрительно ругал борзую молодежь, стараясь не поцарапать машину и не влететь в кювет. Пьяная дорога изобиловала крутыми поворотами и была узкой – две машины с трудом могли бы тут разъехаться. Это осложняло маневр нашим преследователям, которые вовсе на стремились уделать в хлам свою тачку.

– Щас к крематорию выйдем, там и потолкуем! – с азартом сообщил корефан то ли мне, то ли нацистам.

Пьяная дорога кончилась. Впереди показались угрюмые ворота погоста. Слава сбавил скорость, прижался к обочине и остановил машину. Метрах в пяти позади затормозила вражеская «Волга».

– Готов, Ильюха?