Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 39

– Зачем Феликс Романович туда поехал?

Лепяго оставался нем, но я почувствовал, что он вот-вот заплачет.

– Зачем Проскурин туда поехал? – Я тряс за плечи директора, голова его моталась, изо рта выскользнула прозрачная нитка слюны. – Зачем? Зачем?!

Андрей Николаевич вцепился в мою одежду, лицо исказилось в мучительной гримасе. И тут его словно прорвало. Признание хлынуло потоком и было таково, что даже Слава остолбенел.

Лепяго рассказал, как его привезли на машине в Усть-Марью, как Проскурин заставил его до мельчайших деталей вспомнить раскопки и адский обряд в пещере с красным туманом. Он сообщил Лепяго, что это была не галлюцинация и не сон. Харги сделали его своим поверенным, потому что в его роду имелись шаманы, а теперь и он стал таким же. Проскурин сказал, что он не один такой ходит по земле, есть и другие, и их немало. Сделавшись шаманом, он обрел возможность общаться с богами и в доказательство приоткрыл директору завесу, отделяющую мир людей от мира духов. Длилось это секунду-полторы, но впечатление произвело неизгладимое. «Мир духов» не был чем-то отдельным, он существовал одновременно с привычным нам миром, но не параллельно, а как бы в одной с ним точке. Лепяго увидел на миг неописуемые красные существа вместо знакомых предметов, словно кто-то отдернул занавес, который тут же закрылся. Проскурин объяснил, что неподготовленный человек не может долго смотреть на мир духов, да это ему и ни к чему.

Андрей Николаевич покорно согласился. Он был доволен, что ему сохранили жизнь и оставили без наказания. Но на этом чудеса не закончились. Феликс Романович пригласил войти незнакомого человека, который обернулся огромным черным медведем. У Лепяго это вызвало ощущение, противоположное демонстрации мира духов, – теперь кто-то иной, чужеродный, заглянул к нему из-за шторки. Это было истинное обличие харги в мире людей, и Андрей Николаевич понял, насколько неестественным оказался созданный в пещере за сотни лет заточения мир Кровавой реки. Потому он и был так ужасен и отвратителен нам, людям, что являлся изготовленной из подручных материалов посредственной копией родины харги.

Люди и духи всегда сосуществовали, но редко соприкасались всерьез.

Познавший эту истину, а вернее, малый край ее смысла, Лепяго получил указание приводить в порядок музей. Проскурин же отправился хоронить распадающийся из-за отсутствия постоянного ухода мир, чтобы он никогда не напоминал своим творцам о сроке, проведенном взаперти.

Начальник усть-марьского лагерного пункта посадил в автозаки всех заключенных, забрал со склада двести килограммов аммонита и возглавил колонну, которая убыла к пещере около получаса назад.

Мы разминулись с ним на несколько минут. Возможно даже, что, когда наш Ми-8 заходил на посадку, грузовики еще не покинули Усть-Марью.

– Ну, чего? – обернулся ко мне Слава. Решение сложных инженерных вопросов, в которых фигурировала крупная партия взрывчатки, он почитал моей прерогативой.

– Если поторопимся, успеем.

– А его с собой берем? – Слава указал на Лепяго как на неодушевленный предмет.

Андрей Николаевич стоял неподвижно. Было похоже, что он тоже считает себя вещью.

– Берем, – решил я. – Пригодится.

Лепяго запер музей, и мы зашагали по улице странно притихшего городка.

– Мы так долго будем плестись, – буркнул Слава, заметив в проулке черный «Днепр» с коляской.

– Не стоит, – поосторожничал я. – Полный город ментов. Спалимся.

– Угон автотранспортного средства нам срок уже сильно не прибавит, – хмыкнул корефан.

– Владелец шум поднимет, нам светиться, на хрен, не нужно!

– А его дома сейчас нет, – подал голос Андрей Николаевич. – Уехал к пещере вместе со всеми.

Вмешательство директора определило судьбу мотоцикла. Заведя драндулет при помощи отвертки, мы заняли места: Слава за рулем, я – сзади, а Лепяго примостился в коляске. Басовито поревывая, «Днепр» вывернул на улицу и запрыгал по колдобинам.

Мелкие лесные дороги ветвились вокруг Усть-Марьи. Ведомые Андреем Николаевичем, мы обогнули Левую сторону, уйдя с моста на объездную тропу, а с нее на просеку, сделанную для линии электропередачи в заматеревшем березняке. Когда-то здесь была тайга. Лет пятьдесят назад ее срубили, а на месте пихт и кедров поднялись осины и березы. Лес был шумный, почти русский. На миг показалось, что я вернулся домой. Появилась уверенность, что все окончится хорошо. Насколько хватало моего умения ориентироваться, двигались мы почти точно к вертолету. Я прикидывал, где придется бросить мотоцикл, чтобы пойти через лес напрямик. Оставалось уже недалеко, когда из-за деревьев вышли трое в новеньких темно-зеленых плащ-палатках, с АК-74 на плече. Один из автоматчиков уверенным жестом регулировщика поднял руку. Слава затормозил.

– Я их не знаю, – шепнул Лепяго, когда он сбросил газ.

«Тогда не договоримся», – хладнокровно отметил я. Автоматчики подошли вплотную, равнодушно глядя на нас. За злодеев мы не канали, особенно притаившийся как мышь Андрей Николаевич.

– Кто такие? – спросил «регулировщик».

Слава расслабил спину и словно невзначай опустил правую руку на колено.

– Мы с комбината, – деловито начал я, – а это директор краеведческого музея.

– Куда торопитесь? – скользнул глазами по отвертке, торчащей из раскуроченного замка зажигания, любопытный мусор.

– На старую биржу, – нашелся Лепяго.

По лицу «регулировщика» я понял, что представление о новых, старых биржах и прочих лесосеках, равно как остальных достопримечательностях Усть-Марьи, он имеет весьма туманное. С одной стороны, это было плохо, ибо авторитет проскуринского протеже не имел для него значения, с другой – легче будет запарить ему мозги.

– А вы в курсе, что выезд за пределы городка запрещен? – огорошил нас «регулировщик». – Слезайте с мотоцикла, будем ждать машину до комендатуры. Документы с собой есть?

«С объяснениями в расчете», – пронеслось в голове, когда я неуклюже начал покидать сиденье, норовя незаметно добраться до запрятанного в кармане ПМ.

– Да зачем нам тут документы? – заныл я. – Всю жизнь без них ездим. Кому их показывать, когда все друг друга знаем?..

«Регулировщик» в дискуссию ввязываться не стал, а вытащил из-за пазухи новенькую японскую рацию.

Вот именно этот ультракоротковолновый передатчик малого радиуса действия да мелькнувший в распахнувшейся плащ-палатке коричневый офицерский камуфляж подточили мое терпение. Откуда он собирался вызывать машину? В лесу радиоволны гаснут быстро. Значит, машина ждет где-то неподалеку и, наверное, не одна, если пикетами заткнули все лазейки. И вообще, кто они такие? Коричневого камуфляжа я в Усть-Марье не видел. В плащ-палатки автоматчики закутались явно не от холода: куртка была толстой, утепленной. Значит, маскировались от усть-марьских ментов? Или – чтобы не привлекать внимания местного населения?

Пока я напрягал извилины, загадочные вояки обошли мотоцикл, и один, усмехнувшись, выдернул из замка инструмент. Мотор заглох, в наступившей тишине было слышно, как ехидно чирикает какая-то птичка да бормочет в микрофон старшой. Рация неразборчиво захрипела в ответ, связь в тайге оставляла желать лучшего.

– Ну, как хотите, мужики, – состроил я обиженную мину и сунул руки в брюки. Толстая рукоять «Макарова» аккуратно легла на ладонь. Большой палец выключил предохранитель.

Хотя поза моя была вполне естественной, отиравшийся у коляски боец заподозрил неладное. Что-то не понравилось ему в моем движении, а может, в выражении лица. Он рванулся ко мне, и тут же не выпускающий из-под контроля ситуацию Слава выдернул из кармана «кольт» и выстрелил в грудь стоявшему перед ним воину с отверткой. Тот упал и больше не шевелился, сорок пятый калибр срубал наглушняк, и корефан перенес свое смертоносное внимание на «регулировщика».

В скоротечной огневой схватке исход боя решают доли секунды. Я присел на полусогнутых и дважды придавил спуск. Бедро обожгло пороховым пламенем, бежавший ко мне вояка согнулся, будто его ударило молотом в живот, а я, вызволив из дымящихся штанов тупоносый ПМ, прицелился и всадил для верности еще две пули – в грудь и в голову. Обогнул застывшего соляным столпом Лепяго и стал вылавливать на мушку старшого, с которым Слава не мог пока справиться. «Регулировщик», не выпуская хрипящую рацию, дергался из стороны в сторону резкими непредсказуемыми скачками, ловко уходя с линии огня всякий раз, когда Слава нажимал на курок. Автомат уже сидел у него в руке, что мне чрезвычайно не понравилось. Держал он «калаш» легко и сноровисто, как привычную игрушку; ясно было, что сейчас откроет ответный огонь. Свалить такого матерого волчару оказалось не под силу даже многоопытному афганцу, и неизвестно, чем бы закончился их поединок, не вмешайся я со своей пукалкой.