Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 14

– И ты еще сомневаешься! – воскликнул я. – Это же раритет. Спецзаказ МВД. Очень ограниченная партия. Скоро станет редкостью, как первая партия «Тульских Токарева»!

– Шут с тобой, – капризно отмахнулся Вадик, – забирай Федора… как его там… Пока я не передумал.

Пока он припоминал отчество классика, я сгрузил в сумку увесистые зеленые тома с багровым обрезом. Четвертое издание выпуска 1891 года вряд ли стоило дороже «Удара», но бартер есть бартер. Я отдал револьвер, который целый день жег мне руки, и получил взамен полное собрание сочинений Федора Михайловича. Мы расстались вполне удовлетворенные сделкой, а я – еще и выводами относительно состава экспедиции.

– Ну как, Илья Игоревич, приняли решение?

Я улыбнулся и подмигнул проходившей мимо Маринке. Звонок Ласточкина не застал меня врасплох. Я даже рад был, что мент появился, так не терпелось его отшить.

– Господь с вами, Кирилл Владимирович, – состроил я трубке скорбную мину.

– Продолжаете упорствовать? – сухо осведомился следователь.

– Какие могут быть у безработного деньги? – посетовал я, делая упор на слово «безработный».

– Зря вы так, любезный, – уронил Ласточкин. – Подумайте еще раз.

– А толку?

– Чтобы не разочароваться в жизни.

– Вы о тридцать седьмом годе?

– И не только о нем, – туманно пригрозил следователь. – Подумайте, настоятельно рекомендую.

– Прощайте, – сказал я в трубку, из которой уже пиликали короткие гудки.

Вот и побеседовали. Каждый остался при своем мнении, а у меня даже прибавилось уверенности: не буду я никому платить, поскольку не за что!

Такою вот вольной птицей я слетал на авторынок, купил новый комплект чехлов и в приподнятом настроении возвращался домой. Жизнь – это борьба, господин Ласточкин, и пока что я в ней выхожу победителем.

Зарулив во двор, я припарковался у парадного и стал обряжать седушки. Краем глаза увидел, как парочка крепких молодых людей, потягивавших пиво на детской площадке, оставила бутылки и целеустремленно зашагала ко мне. Ребятушки были как на подбор: в одинаковых кургузых кожанках, бритые под машинку, и вообще складывалось мнение, будто их отштамповали с одной пресс-формы. В тюрьме таких называют «бицепсами» либо «маргаринами». Они молча приблизились ко мне. Я даже успел разглядеть, что и рожи у них совершенно однотипные – с набитыми подушками на скулах и мягкими носами-пуговками, только у одного морда была усыпана веснушками. На этом наблюдение закончилось. Совершенно неожиданно перед глазами у меня вспыхнули разноцветные искры, в животе появилось противное ощущение полета, и я как-то внезапно переместился вплотную к «ниве». Следующий удар из ниоткуда заставил приложиться затылком о приоткрытую дверцу. Пока ориентировался в пространстве, последовал четко выверенный пинок по печени, я сложился пополам и напоследок огреб по затылку. Снова мелькнули звезды, только на сей раз белые, и я встретил лицом недружелюбный асфальт.

Было не то чтобы больно, а как-то тошно. Я лежал ничком, постепенно приходя в себя и ожидая дальнейших действий противника. Несмотря на удары в голову, сознания не потерял и сумел быстро восстановить дыхание. Левую руку, забившуюся под днище машины, я медленно подтягивал к карману.

Бойцы неподвижно стояли, я видел только белые шнурки берцев. Наконец, так же молча, маргарины вздернули меня за плечи и поставили на ноги. При этом левая рука совершенно случайно попала в нужный карман.

– За что вы меня? – жалобно просипел я, желая хоть на миг отвлечь их внимание. То, что они боксеры и умеют бить точно и незаметно, я отлично убедился и не хотел пострадать снова. – Вам деньги нужны? На, бери.

И я вполне естественным движением вынул светошоковый фонарь.

Неважно, в темноте или при солнечном свете, от яркой вспышки зрительный пигмент родопсин на сетчатке глаза распадается мгновенно, погружая жертву волшебного фонаря в беспросветный мрак. Сам я зажмурился, а когда открыл глаза, то нашел боксеров застывшими будто в нерешительности. Но я-то знал, что минут на десять-пятнадцать, пока не восстановится зрительный пурпур, ребятушки не опаснее манекена. Они пока не поняли, что случилось, и не скоро врубятся. Тут я им помогу в меру сил. Я проморгался от болтающихся перед глазами оранжевых на сей раз пятен и с удовольствием врезал веснушчатому по сопатке.

Лупил я их долго. А поскольку рукопашным боем не владел, то орудовал извлеченной из-под сиденья монтировкой.

Первым ударом я проломил веснушчатому голову, свалив его с ног, а после занялся напарником, с разворота втерев локтем по переносице. Там глухо чвакнуло. Я примерился и приложил маргарину по печени, но тот лишь отступил. Будучи в шоке, боли он не чувствовал. Перекрестив его наискось монтировкой, я под хруст ключиц отправил спортсмена на покой и приступил к исследованию болевых мест пегого урода, который начал стонать. Удар железиной по башке он перенес на удивление легко, видимо, отшибать там было нечего. Я оттянул его пару раз по почкам и со сладостным упоением впечатал истинно футбольное пенальти по печени. Аж пальцы загудели! Мои внутренности при резких движениях напоминали о себе, так что я разозлился и одним пенальти не ограничился. Педали у «нивы» были тугие, поэтому ботинки я подбирал специально с толстой и твердой подметкой. Ими-то я и превратил туловище веснушчатого в отбивную. Только когда он стал судорожно рыгать и плеваться кровью, я прекратил избиение.

– Что, сделали меня, маргарины хреновы? – рыкнул я безрукому, который наконец-то прозрел и даже начал кое-что соображать. По крайней мере, в глазах у него колыхался густой звериный страх, а это уже достижение. – Наехать решили, да? – Я дернул его за грудки, вызвав на окровавленном лице гримасу боли. – Передай своим старшим, что в следующий раз сломаю все кости. Вообще все, ты понял? На носилки вас будут с земли лопатами соскребать!

Не дождавшись ответа, я оттолкнул теперь уже бывшего боксера, закрыл машину и помчался домой.

– Господи! – ахнула Маринка, когда я ворвался в квартиру и торопливо ткнул кнопку АОНа, вызывая список входящих номеров.

Надо было передать Ласточкину, что разговор состоялся. Пусть забирает своих быков, пока мясо не протухло. Не хватало только, чтобы их отправили в больницу, где будут задавать много наводящих вопросов. Бойцы хотя и постараются молчать, но в полумертвом состоянии кто-нибудь да проговорится, а мне только новых заморочек с ментами не хватает. В интересах самого Ласточкина будет оперативно удалить облажавшихся игроков с поля.

– Илья! – Маринка испуганно заглянула мне в лицо. – У тебя кровь идет. Что случилось?

– Подрался, – лаконично ответил я. Список звонков разочаровал: номер, с которого говорил следак, не определился. Судя по времени, звонил он с работы, хотя у этих товарищей даже на домашних линиях блокираторы стоят. На всякий случай я схватил записную книжку. Ласточкин, Ласточкин… Где тут «Л»? Телефон Кирилла Владимировича отыскался на следующей странице. Логично: «М» – мусор. Я спешно набрал номер.

– Слушаю, Ласточкин, – долгожданный голос, даже и преисполненный скуки, звучал как прекрасная музыка.

– Кирилл Владимирович, узнали?

– Да, – встрепенулся он.

– У моего дома лежит результат нашего разговора. Забирайте его скорей. И запомните, я не передумал.

Ласточкин бросил трубку.

Я с облегчением вздохнул. Пущай помечется. Очень надеюсь, что он немедленно свяжется с клубом и оттуда приедет дежурная бригада. Имеется же у них кто-нибудь на подхвате. Я надеялся, что таковые имеются.

– Я опять в историю влип, – сообщил я Маринке. – Собирай быстро вещи, я закину тебя к родителям или на дачу.

– А ты сам где будешь? – привыкшая к заморочкам жена сумела взять себя в руки.

– В лес уеду.

– Тогда я с тобой, – Маринка была настоящей супругой кладоискателя.

Через полчаса мы уже мчались в сторону Московского шоссе. Конечно, можно было не гнать лошадей, убить бы меня все равно не успели – когда мы вышли во двор, там еще валялись бычьи туши, – но и попадать под горячую руку бойцам «Трискелиона» радости мало. Я решил отсидеться недельку-другую за городом. Гольдберг подождет.