Еремей Парнов. Третий глаз Шивы - Парнов Еремей Иудович - Страница 54

– Боюсь, что вы плохо представляете себе, о чем идет речь. Нашу работу, как таковую, никто угробить не собирается. Напротив, нас печатают, на наши статьи ссылаются в отчетах и диссертациях. Большую ЭВМ, основанную на наших идеях, тоже все еще продолжают строить. Нам отказывают только в одном: в признании нашего открытия открытием. Понимаете? В выдаче диплома на открытие, короче говоря.

– Значит, все обстоит не так уж страшно?

– Это смотря для кого как… Но Фома Андреевич, конечно же, не ждет от нас никаких отречений и покаяний. Такое было только во время Галилея. Он просто хочет, чтобы мы перестали враждовать с сильными мира сего и не создавали ему ненужных осложнений. От нас ожидают полной и безоговорочной капитуляции, но без поднятых рук и белых флагов. Вы правы, не все так страшно. Ничего ужасного не случилось. Но мне трудно, Владимир Константинович, потому что я знаю, насколько мы во всем правы. Вот в чем загвоздка.

– У вас найдется экземпляр заявки со всеми письмами и заключениями?

– Конечно. Он у меня дома.

– Не дадите ли посмотреть на досуге? Научную сущность я хоть и не осилю, но с чисто юридических позиций дело прогляжу. Чем черт не шутит, авось и присоветую что-нибудь дельное.

– Сомневаюсь, ибо дошел в отчаянии до точки, – засмеялся Сударевский. – Здесь гордиев узел, а потому не ум потребен, а меч. Но все равно попробуйте… Отчего бы и нет?

– Тогда давайте созвонимся на этих днях. Загляну к вам как-нибудь вечерком, а то вы ко мне приходите.

– Заметано, – согласился Сударевский. – Я вечерами почти всегда дома. Так что милости просим.

– В вашей фирме есть где перекусить?

– Конечно. У нас неплохая столовая.

– Тогда, может быть, подзаправимся немного? Потом я быстренько закончу осмотр стола, и вы покажете мне свои знаменитые камеры.

– Идет. Никаких возражений.

– Тогда не будем терять дорогие минуты. Мне ведь надо еще у коменданта побывать и на работу хоть на часок успеть заглянуть. С городом соединяется? – Он снял трубку.

– Через восьмерку. – Сударевский взял с полки мыльницу. – Руки можно вымыть здесь.

– Столовая далеко? – спросил Люсин, набирая номер.

– В третьем корпусе.

– Не сочтите за труд позвонить потом в проходную. Пусть пропустят моего шофера. Надо же поесть человеку. Вы не против, если он с нами пообедает?

– Сделайте одолжение.

– Алло, Лида? – Чисто инстинктивно он прикрыл микрофон свободной рукой. – Привет, Лидочка! Люсин говорит. Меня никто не спрашивал?

– Очень хорошо, что позвонили. Вас Крелин разыскивал… Вы слышите меня?

– Да-да, слышу. Говорите, пожалуйста.

– Обнаружено тело. – Она говорила очень тихо, многозначительно растягивая слова.

– Где?

– Под Павлово-Посадом.

– Фотографии мы им посылали.

– Именно поэтому нам сообщили. Крелин уже выехал… Вместе с Логиновым.

– Понятно… Я, пожалуй, тоже туда двину. Спасибо, Лидона, за информацию.

Он положил трубку. Несколько мгновений отрешенно и сосредоточенно следил за тем, как Сударевский намыливает руки.

– Ничего не получается, Марк Модестович, – он облизнул внезапно пересохшие губы и принужденно улыбнулся, – начальство требует.

– Все мы под богом ходим. – Сударевский включил электросушилку и подставил растопыренные пальцы под воздушный поток.

«Какие у него белые руки! – Люсин критически оглядел свою ладонь. Кислоты и щелочи оставили на ней желтые, шелушащиеся пятна. – Какие холеные, отполированные ногти… А ведь химик-то он, не я… Как много все-таки значит профессионализм!»

Напряженные, широко открытые глаза заслезились, и он зажмурился. Вспыхнул и медленно померк в черноте отблеск залитого светом окна. Сверкнула ночная заколдованная вода в лунном глянце, но тоже померкла, прежде чем он разлепил отяжелевшие веки.

– Я вынужден просить вас немного задержаться, Марк Модестович. – Он прочистил охрипшее горло. – Хочу задать вам несколько вопросов и на этом закончить, потому что мне нужно уехать.

– Что же так внезапно?

– Начальство требует. Хотелось поговорить, записать ваши показания. Получить подробную консультацию, но…

– Стало известно что-то новое? – осторожно спросил Сударевский. – Какие-нибудь дополнительные сведения?

– Да. – Люсин отвернулся. – С этой минуты я приступаю к розыску по делу об убийстве.

Глава седьмая. СВЕТСКОЕ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЕ

Лев Минеевич подошел к дверям кафе «Отдых» несколько ранее условленного часа. Вопреки установившейся в последнее время традиции Вера Фабиановна все же пригласила его на чашку кофе. «Я хочу, чтобы вы нарушили наш тет-а-тет, – милостиво сообщила она ему и, как бы между прочим, присовокупила: – Людмила Викторовна тоже будет рада».

«Тоже»! – торжествуя, подумал Лев Минеевич. – Наконец-то сподобился. Или это наступает отрезвление?»

Но сейчас, беззаботно фланируя вокруг памятника Юрию Долгорукому, он пришел к мысли, что до отрезвления пока еще далеко. Лестное приглашение скорее всего следовало рассматривать как ответ на дружескую услугу. Видимо, Владимир Константинович уже навестил Веру Фабиановну или даже успел повидать убитую горем Людмилу Викторовну. Человек он приятный и обходительный, а потому наверняка его визит произвел на обеих дам самое лучшее впечатление. Впрочем, Вера Фабиановна и ранее благоволила к Люсину.

«По крайней мере она должна быть ему благодарна, – рассуждал Лев Минеевич, критически разглядывая могучего княжеского коня. – Если, конечно, вообще способна на столь возвышенное чувство. Эх, Верочка, Вера…»

Лев Минеевич поднялся по ступенькам в скверик и устроился в тенечке у фонтана.

Все вокруг располагало к приятному отдохновению и философической грусти. Деревья бросали на песок мягкие пятнистые тени, журчали струи, из открытых дверей «Арагви» исходил тяжелый шашлычный дух. Старушки кормили жадных неповоротливых голубей, ворча на то, что хлебные крошки склевывают юркие воробьи. Малыш в ползунках, переваливаясь на неустойчивых ножках, безуспешно гонялся за птицами.

«Контрасты жизни, – вздохнул Лев Минеевич. – Время брать и время отдавать».

Но тут подошли дамы, и он поспешно вскочил со скамейки. Вера Фабиановна выглядела несколько экстравагантно. На ней были длинная черная юбка, побивающая все рекорды «макси», и желто-бурая, в который раз перекрашенная шерстяная кофта. Зато на пальцах тяжело сверкали оправленные в золото и серебро сапфиры, аметисты и зеленый египетский скарабей, а плоскую грудь украшал многорукий Хэваджра, сжимающий в объятиях шакти, готовую испить кровушки из дымящегося черепа-чаши.

Лев Минеевич с радостью отметил, что рядом с Верочкой Людмила Викторовна выглядит как бедная родственница. В самом деле, что значила в сравнении с грозным тибетским божеством, самое имя которого не принято произносить вслух, благопристойная брошь из японского жемчуга? Или разве можно было сравнить бурую кофту разудалого битника с безликим костюмчиком джерси цвета маренго?

Они заняли угловой столик и в торжественном молчании стали дожидаться официантку. Она удостоила их вниманием довольно скоро, так как внешность Веры Фабиановны поразила ее в самое сердце. Вручая меню кавалеру, она не отрывала глаз от устрашающих улыбок семиликого бога, олицетворяющего, согласно тайным тантрийским учениям, единство миров.

– Не надо. – Вера Фабиановна не дала Льву Минеевичу даже раскрыть меню. – Принесите, милочка, по три шарика мороженого, кофе и кекс… Кекс свежий?

– Ага, – кивнула официантка, но тут же с очаровательной непоследовательностью добавила: – Кекса нету.

– Что же тогда у вас есть? – Чарская приняла величественную позу и направила на девушку мутный лорнет.

– Бисквитный рулет в шоколаде и пирожные.

– Какие? – спросила Людмила Викторовна.

– Эклер.

– Крем заварной? – включился в перекрестный допрос Лев Минеевич и, переглянувшись с дамами, распорядился: – Пусть будет эклер.

Официантка упорхнула, давясь от смеха. Надо думать, она поспешила описать оригинальную посетительницу своим товаркам, потому что в зале одна за другой стали появляться милые девицы в передничках и наколках. Не обращая внимания на страждущих за соседними столиками и не скрывая веселого любопытства, они прошлись мимо Веры Фабиановны. Старуха Чарская сидела с каменным лицом. Она привыкла к пристальному вниманию посторонних, и оно ей льстило. Возможно, в такие минуты она вспоминала бурную молодость, когда Верочка Пуркуа, как «беззаконная комета», ослепляла нэпманскую Москву. В те далекие годы ей не нужно было прибегать к магической помощи скарабеев или гималайских божеств, чтобы привлечь к себе все взгляды. Достаточно было просто улыбнуться нежно и чуточку загадочно.